Мощная оказалась штука. Сквозь прозрачный хрусталь капсулы я разглядел приборы, снаряжение и припасы на троих членов команды. В это путешествие отправится только один пилот, женщина. Я увидел, что она уже заняла свое место на переднем сиденье, готовая к полету, и сжала два повода, которые тянулись от шеи животного.
— Боже правый, как я ей завидую! — пробормотал Мигель.
— Шовинизм взыграл? — усмехнулась Джинни.
— Ну, мне кажется, что в астронавтике должно быть побольше мужчин. Старые предрассудки, будто женщины лучше летают.
— Нет, просто традиция, — встрял я. — Европейская. Древние побасенки о ведьмах. В других странах, пока эти сказки не стали былью, летали преимущественно мужчины, колдуны всякие, ведуны, и в настоящее время…
— Капитан Ньютон сейчас в седле, потому что она заслужила эту честь, — оборвала меня Джинни. — Когда мужчины дорастут до ее уровня, тогда и полетят.
— Солнышко, я рассуждал отвлеченно, — удивился я. — Ты же знаешь, как я уважаю Куртис.
С тех пор, как Куртис брала у моей жены уроки по общению с Чужими, мы стали отличными приятелями. Никто понятия не имел, что за существа обитают на Луне, но все точно знали, что там кто-то есть. У Джинни же опыта было побольше, чем у прочих, ибо она как никто близко подходила к воротам Ада и сумела вернуться обратно. Вместе со мной. Только мне приходилось тупо тащиться следом: я-то не обладал ее интуицией и образованием.
— К тому же хоть я и завидую, но белой завистью, — уточнил Мингель. Мигель был мексиканцем, но успел выучить выражения, которые обычные англичане уже подзабыли. — Я восхищаюсь ею, как и весь мир!
В эту минуту из-за крыш домов показалась луна. Она больше не казалась огромной — маленькая, холодная и манящая. Я понял, почему аль-Банни назначил полет именно на сегодняшнюю ночь и на какую реакцию публики он рассчитывал. Главной целью проекта была Луна, и при полете на Луну, по законам симпатической магии, запуск следовало проводить в лунную ночь, и лучше всего — именно в полнолуние. Недаром в голову коня был вделан лунный метеорит. Однако сегодня, при пробном запуске, полет предстоял недолгий и мог начаться в любое время, при любой фазе луны. Но какая величественная картина!
Раздался мужской голос, при первых же словах которого шум начал стихать.
— Все системы готовы. Повторяю, все системы готовы. Начинаем отсчет.
Над толпой взлетел общий вздох и растаял в черном небе. Мы с Джинни сдернули бинокуляры. И даже не взглянули на камеры. Такое нужно видеть собственными глазами. Я понял, что шепчу вслух: «Давай, давай. С богом».
— Decern, — загремел голос.
— Novern. Octo.
На мгновение я усомнился, не следовало бы считать по-арабски. Нет, ведь данный язык был родным языком аль-Банни. Поскольку именно он являлся душою проекта, латынь представлялась более эзотеричной, более мощной, чем привыкли воспринимать ее мы, носители западной культуры.
— Septem.
Навахо, апачи, зуни? Нет, белые не преуспели в изучении их языков, и наша команда могла бы попросту сбиться со счета.
— Sex.
«Прямо сейчас?» — пришла мне голову совершенно дурацкая мысль.
Джинни вцепилась в мою руку.
— Стив! — прошипела она. — Что-то идет не так, что-то идет совсем не так.
— Quinque.
Я повернул голову и увидел ее смертельно побледневшее лицо с распахнутыми зелеными глазами.
— Quattuor.
И тут я уловил едва ощутимый, но явственный запах, который она наверняка почуяла много острее. Он был не противный, скорее сладкий и дурманящий. Похоже, ни толпа, ни контрольная комиссия ничего не замечали. Никто из них не работал на такой грани чувственных восприятий, как приходилось нам с женой.
—Tria.
А если кто и учуял чужеродный запах, то наверняка не обратил внимания, зачарованный зрелищем лунного коня.
— Duo.
Статуя задрожала.
— Unum.
Бронзовое тело напряглось, словно под ним проступили живые мускулы.
— Nihil!
Конь встал на дыбы. Его ржание раскатилось по всей земле. И он ринулся в небеса.
Голос, который вел отсчет, закричал. Огромные метлы отвалились. Они упали на землю и принялись мести. Раздался страшный грохот и треск. Во все стороны полетели куски камней, созванные их могучими взмахами. Прожектора с лязгом разлетелись. На поле упала тьма.
Но я этого почти не заметил. Я с ужасом следил за конем. Когда от него отделились метлы, он вздрогнул, словно мустанг — в ста футах над землей. А потом рухнул вниз.
От удара содрогнулась земля. Между обезумевших метел лежало огромное искореженное бронзовое тело. Я тотчас же поднес к глазам бинокуляр. И увидел разбитую хрустальную капсулу. Без пилота. Она не успела воспользоваться катапультой, иначе сейчас планировала бы к земле на медном орле.
Да, энергия, которая должна была поднять нашу мечту в небеса и спустить обратно на землю, уже разбужена и готова к действию. Основные законы физики гласят, что она обязательно должна найти выход. Вскоре металл раскалится добела.
Джинни опять ухватила меня за руку, уже не моля, а приказывая.
— Стив! — завопила она, перекрикивая жуткий грохот и шум. — Вытащи ее!
Ко мне вернулась способность соображать. Господи, и чего я сижу? Льдистый лунный свет скользил по визжащей, мечущейся толпе. Я сбросил туфли, стянул одежду и опустился на четвереньки. Плоть и кости послушно плавились, душа зашлась в экстазе. Моя вторая суть вырвалась на волю, и я громко завыл.
Я стал зверем.
Поскольку я мужчина не маленький, то и волк довольно крупный, а критическая ситуация только прибавила мне сил. Я пронесся сквозь сутолоку, как нож сквозь масло. Если я и сбил кого, не успевшего убраться с дороги, тем хуже для него. Пару раз я взмывал в воздух, чтобы перемахнуть через головы людей на нижние уровни. Несколько раз меня стукнули — камерой или штативом, но без особого ущерба. В волчьей шкуре я исцелялся практически мгновенно, меня трудно покалечить или убить. А пистолетов с серебряными пулями сюда, естественно, никто не догадался притащить.
Я спрыгнул на землю и добежал до лавы. Мозг волка, даже волка-оборотня, не может тягаться по сообразительности с человеческим, но я твердо помнил, кто я и что должен сделать. И хотя я стал близорук и утратил восприимчивость к цветам, мой нос четко рисовал картину мира по запахам, мои уши ловили малейший звук, недоступный человеку, а усы передавали нервам даже едва заметную дрожь.
Мои чувства обострились настолько, что я даже заметил, что обнажен. Я ведь не ждал ничего подобного, потому и не надел под одежду специальный вязаный костюм, который не мешал мне двигаться в обличье волка, зато оставался на теле, когда я снова становился человеком. Я-то полагал, что белье еще на мне. Сидело бы оно на мне довольно сносно, так как после войны я остался без половины хвоста. Но трусы слетели во время прыжков.
Ну и черт с ними! Вау-у-у! Вперед!
Пыль забила мне нос, запорошила глаза и налипла на язык. Сорокафутовая метла направилась в
