А чего же вы тогда не спите? Чего вы так слушаете?
– Скажи, Марьюшка, скажи, моя родная деточка, а не слышишь ты скрипа из-за реки?
– Нет, дед Митуса, не слышу. А что вы гусли забрали? Или уходите от нас? Так куда ж вы пойдете? Вы уже старый. То, наверное, кости ваши скрипят.
– Это не кости скрипят, это горе наше идет на скрипучих телегах, это войско чужое лезет на берег.
– Диду! Диду! То вам почудилось! – кричит девушка.
– Не почудилось, деточка… Поднимай людей, да уходите в стены… А я пойду по земле собирать подмогу… – сказал словутный певец Митуса и заплакал.
И в ответ на слезы взлетел и забился в небе торопливый и отчаянный колокольный звон.
…Дождь льет не переставая. От мокрых изб и палисадов идет пар. Митуса въехал в город.
Митуса вошел во дворец, и его подвели к князю.
– Митуса пришел, князь, – сказал воин. Легкий князь стоял у окна. Трехбусенная серьга дрожала у него в ухе. Митуса подошел близко.
– Весть я принес, князь Рюрик, – сказал Митуса тихо. – Хан Батый обложил Киев – мать городов русских.
Резко повернулся князь, посмотрел в лицо Митусы и отошел от него.
– Поспешай, князь, – сказал Митуса громко. – Забудь вражду свою.
– Нет, – звонко сказал князь и отвернулся к окну.
А за окном сено везут, дождь моросит. И огненными глазами смотрят на Митусу приближенные князю люди. Такие же тонкие и сильные. И тогда взял Митуса гусли.
– 0-ой, – протяжно сказал Митуса, ударил по струнам.
И все увидели, как перекосился и закачался горизонт.
А по перекошенному горизонту проскакал витязь на долгогривом коне.
Он поднял тяжелую десницу к глазам и посмотрел прямо вперед.
И страшно и близко вдруг подвинулось огромное лицо.
Еще ударил по струнам Митуса, и встала черная туча.
Она распалась на клочья, и вороны сели на черепа.
– Ты, Митуса, проклятый карпатец… Галичанин отреченный… Язычник… – сказал князь.
А Митуса пел.
…и увидели все…
Падают греческие статуи на Бабином торжке.
Падают бронзовые кони перед Десятинной церковью.
Карнизы из белого мрамора и стены.
Цоколь полированного красного гранита трещинами пошел.
– Поднимай войско, – крикнул Митуса, – да иди спасать Киев!…
НИКТО НЕ СМЕЯЛСЯ.
По буграм и ухабам, спотыкаясь о каменные выступы и проваливаясь в трещины, полз муравей. Это была еще не самая худшая из дорог, но уныние и нескончаемость пути раздражали его. Легко представить, какими словами он честил дорогу, на которую забрел случайно и бесплодие которой он теперь сознавал. И невдомек ему было, глупому муравью, что он давно уже полз по лику Венеры, который люди считали прекрасным.
Приезжий отстранился от муравья, потянулся с хрустом, снял с цоколя мешок и спрыгнул. Мраморная Венера хорошо печаталась на фоне черной зелени придорожных посадок. Красивая женщина, спокойная. Он одобрительно похлопал ее по плечу и двинулся дальше.
Он заснул у придорожного памятника Венере, и ему приснился нелепый сон. Он вообще был любитель поспать и видел во сне много интересного. На этот раз ему приснилась история про Адама и Еву. Это было занятно. Все сходилось. Адам и Ева оказались биологическими киберами. Дьявол – это сошедший с ума сотрудник лаборатории. Он не устоял перед искушением сводничества, испортил великий эксперимент и вернул людей к низшим формам размножения. Все получалось. Ад – свалка бракованных биокиберов, не желавших самоусовершенствоваться, Чистилище – ремонтная мастерская, Рай – это мир самообновляющихся цивилизаций. У Адама и Евы не было пупков – они созданы дискретно, а ребро Адама – это просто отросток, саженец, как у дерева.
Он перестал бормотать и размахивать руками потому, что услышал звук, обрадовавший его, как дружеский оклик… Он сначала не поверил своим ушам и застыл на месте. Но звук нарастал, приближался, пел, ликовал, и вот из-за поворота появился автомобиль. Настоящий автомобиль, хорошей обтекаемой формы, с промытым ветровым стеклом, в котором плясали утренние розовые зайчики, с бензиновым хвостом, после которого еще пронзительней запах зелени по утрам… Автомобиль – несмотря на то, что прошло столько лет, автомобиль – хотя кто-то, может быть, додумался до вечного двигателя, и, значит, никакого бензина быть не может, и транспорт должен стать другим… Автомобиль приближался.
Приезжий выскочил на середину и замахал руками. Шофер тормознул.
«Интересно, – подумал приезжий, – а деньги у них есть?»
– До города сколько возьмешь?
– Сговоримся. Рубля полтора дашь, и ладно. Хлопнула дверца. Приезжий поерзал на сиденье. Ему казалось, что он вернулся домой и достаточно завернуть за поворот, как въедешь в город, лучше которого быть не может. Потому что это твой город.
Шоссе полетело им навстречу. Приезжий закрыл глаза…Он уже несколько часов шел по этой дороге, на которой ничего не происходило, и даже начал немножко беспокоиться, хотя давно уже был человеком спокойным и непредприимчивым. Потому что ничего у него не вышло из необыкновенных планов и затей, за которые он брался когда-то. Разрыв мечты и действительности – вот как это называлось. Никак их не увяжешь, черт возьми. Только полз по буграм и ухабам и проваливался в трещины. И хотя он сам давно уже подозревал, что ползет по лику Венеры, но никак не мог выбрать точку, откуда это ему было бы видно. И вот он один шел по дороге, размахивая спичечной коробкой, зажатой в кулаке, и глядя по сторонам со слегка испуганным дружелюбием.
Ему бросалось в глаза отсутствие многоэтажных зданий. И отсутствие любопытства. И еще многое отсутствовало из того, что он ожидал увидеть. Новинки в транспорте, необыкновенные одежды, людские скопления.
Нигде ни следа строек или полевых работ. Хоть бы заводская труба на горизонте, хоть бы дорогу чинили. Ничего. Только один раз шоссе перешла неоседланная лошадь, остановилась и иронически посмотрела на него.
– Я вижу, ты умница, – сказал он. Лошадь кивнула головой и протянула для рукопожатия переднее копыто.
– Ты опять попала в точку.
Лошадь громко засмеялась и побежала прочь, мотая хвостом. Ржание затихало вдали.
Он шел робким провинциалом по совершенно незнакомой стране. Сами понимаете, если вы давно не были в знакомых местах, вы вправе рассчитывать на большие перемены.
…Крутой поворот. Приезжий открыл глаза. Впереди в розовом сиянии рассвета встал город, лучше которого быть не может. Его город. Это, конечно, невозможно, но все-таки приятно думать так. До первых домов окраины было километра три, не больше.
Приезжий был рад, что видит людей, старых знакомых. Признаться, он побаивался. А вдруг за эти годы людей стали выводить в колбах. Наука так шагнула вперед!
– А детей у вас как рожают? – спросил он. – В колбах?
– Детей? Почему в колбах?
