страна из далекого будущего. Внизу, во тьме, шевельнулся дворовый приблудный пес.
Вздохнула. Пошла ставить чайник.
Скелет отошел от плиты, чтобы не мешать старухе. На плите стояла маленькая кастрюлька с вермишелевым супом, рядом — сковородка, ручка которой была наполовину обломана, чайник. Она взяла чайник, чувствуя, как плескается в нем утренняя вода, прошаркала к умывальнику и отвернула кран. Привычно выждала некоторое время, чтобы стекла ржа, подставила под струю посудину.
Скелет глазел.
Старуха лязгнула чайником о плиту, подожгла огонь под ним и кастрюлькой.
Настырно кололо в боку — она решила хотя бы посидеть перед тем, как заняться уборкой.
Тяжело скрипнул под ней табурет, почти такой же старый, как она сама.
— Чего пялишься, садись, — сказала старуха.
Скелет дернул лопатками:
— Спасибо. Я не хочу.
— Не устал, значит, — пробормотала старуха.
— Что?
— Глухих везли, тебя забыли, — огрызнулась она.
А потом без перехода спросила:
— Чего ж тебя, кроме как я, нихто не видить?
«Костяк» подвигал нижней челюстью.
— Не знаю, — сказал он. — Как интересно.
— «Как интересно»! — передразнила его старуха. — Ну и шо ж ты дальше будешь делать?
— А нужно что-то делать?
Закипел чайник.
Старуха сердито посмотрела на скелет:
— А как же!
Покряхтела, полуприкрыла глаза тонкими мятыми веками — поднялась.
Заварила себе чай, налила в миску остатки супа. Предлагать скелету не стала: во-первых, она не настолько богата, чтобы кормить всех подряд, а во-вторых, все равно костяку есть нечем. И… — некуда вроде.
— Я пойду? — спросил скелет.
— Иди, — сказала она, хлебая суп.
— Можно, я вернусь позже?
Старуха пожала тощими плечами:
— Зачем?
— Помочь. Поговорить. Тебе ведь плохо — одной.
«На кой ты мне сдался?»
— Как хочешь.
— До свидания.
Лязгнул дверной замок.
Старуха даже не оглянулась.
4. Она убирала грязь и коробки весь вечер, делая большие перерывы на отдых. Работа, как всегда, была сражением со своим телом — привычным и мучительным. И еще, работа оставляла много времени на размышления.
Старуха думала о случившемся сегодня: странная встреча со странным «костяком». Почему-то ей казалось, что это событие изменит ее жизнь, более того — уже меняет. Только она еще не знала, к добру такое изменение или к худу. «Конечно, к худу!» — ворчал внутренний голос. «Тебе ж вон доводиться прибирать, а могла бы полежать в кровати, связать ту варежку» (сейчас, в очередной раз распустив нити, старуха начала вязать варежки внуку, но дело продвигалось медленно). Но с другой стороны — скелет помог ей донести чемодан. Она была достаточно умной женщиной, чтобы понять: сегодняшний день вполне мог стать для нее последним. Этот удар о землю… нет, сама бы она не донесла все до дома. Упала бы где-то по дороге, может, даже прямо на мостовой, и больше бы уже не поднялась. К утру нашли б, конечно — но к утру было бы поздно.
При этой мысли старуха зябко повоела плечами и нагнулась, чтобы продолжать уборку. Казалось, что ей, больной и несчастной, цепляться за жизнь? Ан нет, цеплялась, пуще всего на свете боялась упасть и не встать. И
— медленно замерзать, обнюхиваемой бродячими собаками. В квартире, конечно, умирать не так страшно. Но все равно не хочется.
Скелет казался ей непременной гарантией того, что Смерть теперь минует ее. «Он защитит». Потом ругала сама себя, смеялась: «Как же, как же! Тьфу, дурь всякая в голову лизе!»
Дробно зазвонил телефон.
«Поздно. Хто ж это?»
Оказалось, Рита.
— Мама, с тобой все в порядке? — голос у дочки был далекий и шипящий помехами — она жила в новостройках, считай, на другой планете. — Мама?!
— Все. Все гаразд. Чого ты переполошилась?
— Мама!.. — Рита замялась, и в образовавшуюся паузу протиснулся голос Славика «Ма, потише!»
— Понимаешь, — сказала дочка, — у меня сегодня было очень плохое чувство. Как ты там? Денег хватает?
Старуха посмотрела на грязный пол, на черное окно:
— Хватаит. А як у вас?
— Тоже все хорошо. Славка вон в драмкружок записался — я и не знала, что они до сих пор существуют, драмкружки. Пьесу какую-то репетирует. Велел тебя пригласить. Придешь на премьеру?
— Приду.
— Ну, мам, все. Прости, я тороплюсь — до завтра еще нужно…
— Понимаю, доця. Ну, все.
— Пока.
Гудки.
Старуха немного послушала их и положила трубку. Оставалось еще вымыть пол и приготовить на завтра чемодан.
Хотя нет, завтра она на работу не пойдет. Устала. Вот как раз и займется чемоданом — все равно сегодня с ним не управиться.
Устала.
5. На следующий день старуха приводила в порядок чемодан: мыла его снаружи и изнутри, вклеивала новые коробки. Закончила только к обеду.
В обед позвонила Филипповна.
— Прив‚т, женщина! — сказала она. — Ну як, переб‚силася? Чому не прийшла?
— Завтра приду, — пробурчала старуха.
— А я хот‚ла ще вчера позвон‚ть — не вишло. Так придеш?
— Приду.
— Приходь-приходь. А то…
Связь прервалась.
Потом старуха сидела в кресле и вязала. Так и не заметила, когда заснула, а проснулась уже от лязганья дверного замка. «Воры. Нашли куда лезть.»
Она поднялась и с кряхтеньем направилась в сторону кордора, чтобы как следует выбранить этих идиотов. Почему-то сейчас забылись все страхи, связанные со смертью — и в самом деле, чего им ее убивать?
— Здравствуй, — сказал скелет. — Я вот пришел. Ты же говорила, что можно.
Старуха расхохоталась и хохотала долго, сухим злобным смехом.
