— Ни дьявола не помню, Морти!
— Х-ха! Святой Петр, ключарь небесный! И я не помню! Ну и нарезались мы, Хенк!
— Точно, Мортимер… крепко надрались… А пили-то что? Джин или ром?
— А все и пили… И этого француза ты, должно быть, сюда принес. Ты, чтоб мне в аду гореть! Ты здоровый лоб, я бы такого не допер! Ты притащил, иначе откуда он тут взялся?
Молчание. Мышцы и суставы Серова начали болеть, словно его растягивали на дыбе, но вместе с болью возвращались тактильные ошущения. Он уже твердо уверился, что лежит на чем-то жестком, и эта поверхность, твердая и шершавая, колышется вместе с ним вверх и вниз. В такт этим неспешным колебаниям скакали его мысли. Что за Хенк и Мортимер? Что за французский капер? Что за ром и джин? В самолете он пил коньяк… И почему эти типы говорят на английском?
— Башка трещит, Морти, — гулким басом промолвил Хенк. — Джину врезали, не иначе… Джин у папаши Пью голландский, быка свалит с копыт.
— Свалит, — подтвердил Мортимер. Потом с тоской признался: — Сапоги-то я пропил… Хорошие были сапоги, я их с дохлого испанца снял…
— Другого разуешь, — утешил Хенк.
— Разуешь! А до того пятками о палубу тереться? — Тишина, потом неуверенный голос: — А башмаки у этого француза отменные. И куртка новая, крепкая… Из парусины, что ли?
Француз! Это он обо мне, сообразал Серов. Что-то случилось с самолетом — наверное, что-то страшное. Похоже, террористы захватили. Пустили сонный газ или ему, Серову, врезали персонально по черепушке… Он был без сознания, когда угнали лайнер — скажем, в Новую Зеландию или на остров Барбадос. Выкинули пассажиров черт-те куда, и теперь его, беспомощного, хотят обобрать местные шаромыжники.
Ну, не совсем беспомощного, отметил он. Телесные силы прибывали с каждой секундой, пальцы уже шевелились, и, осторожно напрягая бицепсы и мышцы бедра, он чувствовал их привычную мощь и упругость. Веки Серова дрогнули и слегка приподнялись. Он разглядел низкий потолок из брусьев и потемневших, плотно пригнанных досок, квадратное отверстие в стене, сквозь которое струился яркий солнечный свет, и какую-то блестящую цилиндрическую махину на деревянном станке с колесами, торчавшую перед отверстием. Одновременно с этим он ощутил, как кто-то тянет его за ногу и, похоже, начинает расшнуровывать ботинок.
К местным бандюгам попал, мелькнуло у него в голове. Солнце теплое, щедрое — наверняка тропики. А чем страна жарче, тем меньше в ней порядка и законности… Куда тут власти смотрят? Нет чтобы помощь потерпевшим оказать! Гражданам великой Российской державы! Бросили, как последнее дерьмо… А эти гады, Мортимер и Хенк, затащили в какой-то лабаз и раздевают!
— Ты, Морти, полегче, — прогудел справа басистый голос Хенка. — Хоть хранцуз, а свой! Не гоже башмаки с него сдирать! Не по понятиям Берегового братства! Старик узнает, без руки останешься!
— Прах и пепел! — визгливый голос Мортимера ударил в уши. — Какой еще свой? Он что, к Старику нанимался? Он с «Викторьеза» и контракт с Кловетом подписывал, с жирной задницей! С «Викторьеза», а тут «Ворон»!
— Ну и что?
— А то, что его башмаки — моя законная добыча! На твои-то копыта они не налезут!
— И не надо, я и так в сапогах, — буркнул Хенк. —А ублюдок этот хоть с «Викторьеза», хоть хранцуз, а все одно свой. Пили ведь вместе!
— Пили вместе, но пропили мои сапоги. Имею я право на возмещение? Имею! Не иначе, как святой Петр послал мне этого француза, с башмаками, штанами и курткой. Штаны тоже неплохие, прочные. Я их сейчас…
Убедившись, что ступор прошел и тело ему повинуется, Серов выгнулся дугой и разом вскочил на ноги. Несложный трюк для бывшего гимнаста… Правда, потолок был низковат, и он слегка приложился макушкой, но это его не задержало: в следующую секунду он стукнул носком башмака в челюсть сидевшего на корточках Мортимера. Хорошо приложил — того будто ветром снесло.
— 3-законная добыча, г-говоришь? — прохрипел Серов, шагнул и сгреб упавшего за ворот. — Б- будет тебе добыча, гаденыш! За ноги подвешу, растлитель малолетних!
Кто-то огромный и сильный, как медведь, навалился на него сзади. Хенк, сообразил Серов, попытался разомкнуть хватку, а когда это не вышло, лягнул противника в колено. Богатырские объятия ослабли, Хенк взвыл, и тут же локоть Серова заехал ему в живот. Вывернувшись и отпрыгнув в сторону, Серов добавил ребром ладони по шее — рука загудела, словно наткнулась на чугунную колонну.
Здоровый хмырь, мелькнуло в голове. Впрочем, ничего опасного в том не было — двум неуклюжим мошенникам не выстоять против тренированного бойца. Что у них было, кроме нахальства и кулаков? Ровным счетом ничего. Ничего, что представляло бы проблему для Серова.
Он стремительно крутанулся на пятке, озирая поле битвы, резко выдохнул да так и застыл с раскрытым ртом. Вытянутое низкое помещение тянулось налево и направо, метров на пятнадцать туда и сюда; сверху нависал уже знакомый потолок с какими-то тюками, подвешенными к нему, торцовые стены были вроде бы глухими, а в боковых по всей длине зияли квадратные дыры или, возможно, бойницы. Кроме всех этих странностей, пол раскачивался, и его, вместе с потолком, пронзали толстенные гладкие столбы, а около них были лестницы, две или три, Серов не разглядел из-за царившего тут полумрака. Но не столбы, не лестницы, не стены с бойницами ошеломили его, а то, что стояло перед ними: ряд сверкающих медных орудий на дубовых лафетах. Пушки были надраены до блеска и украшены причудливыми литыми узорами; рядом, в глубоких ящиках, лежали ядра размером с солидную дыню, а с ними — чем-то набитые длинные полотняные мешочки, ветошь и приспособления, напоминавшие кочергу.
Музейные экспонаты? Но на музей это решительно не походило — от пушек и ящиков тянуло гарью и чем-то кислым, пол под ногами мерно колыхался, а в квадратных амбразурах мелькали то лазурное безоблачное небо, то сине-зеленая поверхность океанских вод.
Запах пороха, догадался Серов, а пол — вовсе не пол, а палуба. Дьявол, куда он попал?
Размышлять об этом было некогда — Мортимер поднялся, держась за челюсть, и вытащил из-за пояса нож. Не очень длинный — так, в половину руки. Стоял он на слегка расставленных и согнутых ногах, будто врос босыми ступнями в палубу, и чувствовалось, что эта поза для него привычна и естественна.
Слева надвигался Хенк, похожий на гориллу в разноцветных отрепьях, шагал неторопливо и поигрывал какой-то увесистой штуковиной — кажется, банником, которым забивают порох в пушку. Физиономию его Серов рассмотреть не мог, ее почти что не было видно, так как усы и борода смыкались с падавшими на лоб волосами, но голос слышал вполне отчетливо.
— Что ж ты, рожа хранцузская, нас обижаешь? Пили вместе, жрали вместе, и тащил я тебя половину лиги[3], а ты костылем в колено? Нехорошо-о! Не хочешь делиться с Мортимером, так и скажи, моча черепашья! А в зубы зачем? Или по колену? Господь наш сказал: зуб за зуб, око за око! А про колено Господь не говорил… ничего не говорил… за колено я что захочу, то из тебя и выну… печенку выну или яйца оторву…
Решив, что нож все же опаснее банника, Серов двинулся к Мортимеру, тот прыгнул ему навстречу, размахивая тесаком, и напоролся на сильный удар по запястью. Клинок отлетел, звякнул о ствол орудия, и в ту же секунду, слыша сопение за спиной, Серов приник к палубе. Дубина, которой орудовал Хенк, свистнула над ним, зацепив плечо Мортимера. Тот заорал, поминая пепел, прах и акулье брюхо, в котором Хенку предстоит скончаться без христианского погребения. Серов, оставаясь в нижней позиции, ударил ногой, попал по щиколотке Хенка, свалив его на палубу. Весил Хенк порядочно, не меньше центнера, и грохот был такой, словно упала со станины пушка.
Серов вскочил, противники поднялись следом за ним. Хенк прихрамывал, у Мортимера текла кровь из рассеченной губы, но оба, хищно ощерясь, двинулись к нему. Упорные ребята, подумал Серов. О каратэ и самбо ноль понятия, но энтузиазма хоть отбавляй! Он уже собрался заехать Хенку в солнечное сплетение, как где-то над ним — кажется, с одной из лестниц — раздался голос:
— Вот вы где, сучьи дети, висельники проклятые! — И сразу: — Драка на судне? Ушат помоев на ваши головы! Сюда, вы, трое!
Мортимер воровато подобрал свой нож, сунул за пояс и встал навытяжку. Хенк потер колено и тоже выпрямился. С трапа на них глядел невысокий коренастый человек, круглая голова которого, казалось,
