стеклянной вращающейся дверью, но тут ее створки крутанулись, и Каргин нос к носу столкнулся с другой девицей, державшей в руках табличку с его именем. Эта тоже была загорелой и длинноногой, но с карими глазами и масти посветлей, что-то среднее между блондинкой и шатенкой. “Лет двадцать пять, симпатичная”, — отметил он и решил, что от добра добра не ищут.
Кареглазка, поймав его заинтересованный взгляд, резко затормозила.
— Мистер Кар-р-гин? — она сделала ударение на первом слоге, вдобавок растянув “р”, и это заставило его усмехнуться: голос мягкий, приятный, а получилось будто ворона каркнула.
— Можно Керк, бэби, — произнес Каргин, придерживая ногой дверь.
В спецподразделении “Стрела” он проходил подготовку по западноевропейским странам, Британии, Франции и Испании, и там его называли Алекс — вполне пристойная трансформация имени Алексей, проставленном в метрике,паспорте и прочих российских бумагах. Но в Легионе не признавали ни пристойности, ни имен, и там он сделался Керком — или просто КК. Капитан Керк, командир диверсионной группы “Би”, еще именуемой синей ротой “гиен”..
— Кэтрин Финли. Можно Кэти, — сказала девушка, протянув ему руку. Пожатие оказалось энергичным и крепким. — А вы, значит, Керк? Это гораздо лучше. Наводит на мысль о героях-солдатах, крутых парнях с квадратной челюстью и “кольтом” на ремне.
— Кольт — это в прошлом, — заметил Каргин, просачиваясь вслед за девушкой в дверь; — Нынче крутые парни предпочитают что-нибудь поосновательней. К примеру, гранатомет. Какой-нибудь там “панцерфауст” или М-19…— он пощупал подбородок и добавил:
— Кстати, здесь — никакой квадратности, одна небритость. В Нью-Йорке я пробыл всего ничего, и было не до бритья. Таможня, паспортный контроль… ну, сами понимаете.
— Не огорчайтесь, дружок. Сейчас семь двадцать, — она приподняла маленькие часики-кулон, — а мистер Мэлори ждет вас к трем после полудня. Успеете навести красоту.
— Мистер Мэлори? Кто такой?
— О, это большая шишка! Мой шеф, вице-президент ХАК и глава административного отдела.
Они уже шли вдоль ряда овальных транспортеров, безостановочно круживших сумки и чемоданы, с трудом протискиваясь сквозь толпу; народа было многовато, с трех или четырех утренних рейсов.
— Ваш багаж? — Кэти бросила взгляд на табло с надписью: “Нью-Йорк”.
— Все здесь, — Каргин приподнял висевшую на плече сумку. — Солдаты путешествуют налегке.
— И что там у вас?
— “Панцерфауст”, — ответил он с серьезным видом. — Еще бутылка коньяка, чтобы распить с самой красивой малышкой Калифорнии.
— Это, увы, не со мной. Красотки у нас пасутся в Голливуде, — со вздохом сообщила Кэти и вдруг насмешливо усмехнулась:
— Идете на приступ, солдат? Не рано ли?
— А чего время терять? — Каргин приобнял ее за талию, отодвинув плечом толстяка с мясистой физиономией, волочившего огромный чемодан. Тот с возмущением хрюкнул, щеки его налились кровью, но тут же поблекли под холодным взглядом Каргина.
Они вышли на площадь, к автомобильной стоянке. С запада, со стороны океана, задувал легкий бриз, утреннее солнце еще не жгло, а с нежной лаской гладило руки и шею, в дальнем конце площади замерли на страже магнолии и пальмы. Пальмы были высокими, с глянцевыми блестящими листьями, и каждая походила на застывший зеленый взрыв. Каргин пробормотал: “В краю магнолий плещет море…” — и глубоко вздохнул, всей грудью втянув теплый воздух. Морские ароматы смешались в нем с запахами зелени и бензина.
— Можем ехать, если вы меня отпустите, — сказала Кэти. Он с неохотой убрал руку. Талия девушки была восхитительно гибкой, и под тканью платья не ощущалось ничего лишнего.
Их ждал двухместный алый “ягуар”. Во всяком случае, Каргин решил, что это “ягуар”; в дорогих автомобилях он разбирался похуже, чем в вертолетах, танках и БМП, хотя мог управиться с любой машиной, которая ездила, плавала или летала. Ключи торчали в замке зажигания — вещь, немыслимая в родимых палестинах. Каргин сел, поставил сумку на колени. Ножка Кэти в изящной туфельке коснулась педали газа, край платья приподнялся, обнажив гладкие стройные бедра.
— Не туда смотрите, солдат. В городе есть виды поинтересней.
— Доберемся — посмотрим, моя прелесть, — сказал Каргин и прикрыл глаза.
Под мерный рокот мотора думалось хорошо. С минуту он размышлял о том, что снова находится в Америке — однако не в джунглях, не на Антильских островах, а в месте цивилизованном и вроде бы тихом и безопасном. Единственная проблема, что место это — не его. Свое место он потерял в конце девяносто третьего, когда расформировали “Стрелу”. Случилось это после октябрьских событий и штурма Белого Дома силами “Альфы” и “Стрелы”; люди в обоих подразделениях колебались, и президентский приказ был выполнен не сразу. Вполне понятные колебания — ведь их готовили не за тем, чтобы разгонять законно избранный парламент. Они, разумеется, были Силой, однако не из тех сил, какие применяют для разрешения споров и дрязг политиков, не безмозглым пушечным мясом, а элитарными отрядами, чьей задачей была безопасность страны. Они умели думать, а всякий мыслящий человек подвержен сомнениям и избегает неблаговидных дел.
Были сомнения, были… Впрочем, для “Альфы” все закончилось с минимальными потерями: ее простили, а “Стрелу” — нет.
Но пережевывать былые обиды Каргин не собирался, и мысли его обратились к другим материям.
Что-то странное творилось здесь — с ним, вокруг:него или за его спиной. В Нью-Йорке все выглядело иначе, привычней и проще: он отстоял очередь в паспортный контроль вместе с сотней московских туристов и бизнесменов, прошел таможню и в павильоне “Дельта эрлайнс” встретился с тощим янки, местным служащим ХАК, компании его нанимателей. Тощий вручил ему билет до Фриско, угостил пивом и посадил в самолет; на этом торжества по случаю встречи были закончены. А вот тут…
Тут его ожидали красотка, роскошная “тачка” и визит к мистеру Мэлори. Вице-президент, личность из разряда VIP — ОВП, Очень Важная Персона… Такие обычно не знаются с простыми смертными. “Калифорнийское гостеприимство?.. — мелькнула мысль. — Может быть… Однако любопытно, всякому ли наемнику положены такие почести? И такой оклад? Вероятно, — решил Каргин, — меня завербовали для чрезвычайно ответственной операции. Например, чтобы прикончить Клинтона… Или Монику Левински…”
Голос Кэти вывел его из задумчивости.
— Проснитесь, Керк, взгляните на город. Забавно, не так ли? Плоского места с ладонь, а все остальное — холмы да ущелья…— она оживилась, тряхнула головкой в пышных каштановых кудрях и зыркнула на Каргина карим глазом. — Вы слышали, что Фриско стоит на сорока трех холмах? Туин-пикс, Ноб-хилл, Теле-граф-хилл, даже Рашен-хилл… ну, и еще тридцать девять. Слева от нас Ноб-хилл, справа — здание “Пирамиды”, а прямо — Ван-Несс-Авеню, Муниципальный центр и Музей современного искусства, лучшая в мире коллекция Матисса… Вы знаете что-нибудь о Матиссе, солдат?
— Я не отношусь к его поклонникам, — буркнул Каргин. — Слишком помпезно и ярко… В моем вкусе больше Мане или Дега. Особенно Дега: он рисовал прелестных женщин.
— Вот как? — брови Кэти взлетели вверх. — Для солдата вы очень неплохо разбираетесь в живописи. Мане, Дега… И где же вы видели их картины? В России?
— В Петербурге, — уточнил Каргин. — Еще в Париже и Лондоне.
— В Париже…— на губах Кэти расцвела мечтательная улыбка. — О, Париж, Париж… Вы должны рассказать мне о Париже, Керк.
— В любое время дня и ночи, клянусь Одином! — он бросил выразительный взгляд на ее колени, и девушка зарделась.
'Ягуар” съехал с очередного холма на набережную, тянувшуюся вдоль залива. Теперь к западу от них вздымался мост Золотых Ворот, знакомый Каргину по фотографиям и фильмам, а к востоку еще один: стальная блестящая полоса, уходившая, казалось, в бесконечность. Кэти прибавила скорость и повернула на восток.
