— Но это исправимо, ваше величество, — поторопился барон. — Если приспичит и генералы возьмутся за голову, то и Бонапарту придется туго. Я совершенно уверен в этом.
— Принимайте дела у князя Адама Чарторыйского. Всегда помните первый пункт моей секретной декларации. Употреблять постоянно большую часть наших сил на защиту Европы и все силы нашей империи на поддержание независимости и целости прусских владений. — Император строго посмотрел на Будберга.
— Слушаю, ваше величество, всегда буду помнить первый пункт секретной декларации.
Беседа не была длинной. Через четверть часа сияющий от царской милости барон был в толпе царедворцев. Его обнимали, поздравляли, жали руки. Было известно, что барон не хватает с неба звезд. Больше того, говорили, что барон принадлежит к тем ласкателям и царедворцам, которые мыслят только по приказанию. Но это никого не беспокоило.
Вскоре новым русским посланником при прусском дворе стал граф Штакельберг.
Забегая несколько вперед, скажем, что вступление барона в управление дипломатическим ведомством повлекло за собой значительные изменения в личном составе. Число немцев быстро возросло, и вскоре они сумели оттеснить на задний план игравших до этого видную роль всех других иностранцев. В то же время все они дружно выживали из дипломатических рядов прирожденных русских.
Утверждали, что при министре Будберге только лица немецкого происхождения почитались имеющими высшее достоинство. Немецкая партия при дворе по-прежнему была сильна и многочисленна.
Вечером в Зимнем дворце гремел оркестр, в залах горели тысячи свечей. По случаю тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Федоровны был устроен бал. В десять часов вечера в залу вошел император Александр. Он был в мундире, ботфортах и лосиных штанах, плотно облегавших его жирные ляжки. Кукольная красота императора, его русые кудри, как всегда, производили неотразимое впечатление на придворных дам немецкого происхождения. Сопровождаемый обер-гофмейстером графом Толстым и генерал-адъютантом Ливеном, он прошествовал по залу, обозревая в лорнет млеющих от восторга красоток.
В кресле под портретом императрицы Екатерины в тяжелой золотой раме, задумавшись, сидел министр коммерции Николай Петрович Румянцев. Он поднялся навстречу императору.
— Рад вас видеть, Николай Петрович. Есть ли известия от моего посла Резанова? — спросил Александр. — Граф, вы, наверное, прячете камергера? Где он? Воюет с японцами на Сахалине или Курильских островах?
— Последнее письмо, ваше величество, только получено, — кланяясь, ответил Румянцев. — Резанов пишет, что покинул Ново-Архангельск на Ситке и с бригом «Юнона» отплыл в Калифорнию.
— Куда? Я не расслышал, граф! — император приложил к уху ладонь.
— В Калифорнию, ваше величество!
— Непоседа! Но для чего же он отплыл туда?
— На Ситке голод. Умирают люди. Николай Петрович решил привезти кормовых припасов, чтобы подкрепить край.
Император помолчал.
— Когда вернутся в Петербург наши корабли, с которыми ушел в Америку Резанов? Прошло три года.
— Мы ждем их каждый день, ваше величество.
— Ах да, камергер Резанов просил определить своего сына в Пажеский корпус, — забеспокоился император. — Надо исполнить, граф.
— По вашему повелению, государь, он зачислен в Пажеский корпус.
— Очень хорошо, я доволен.
Император прошествовал дальше, по-прежнему сопровождаемый обер-гофмаршалом Толстым и генерал-адъютантом Ливеном. Он часто останавливался и лорнировал танцующих.
На особом кресле, похожем на трон, сидела вдовствующая императрица Мария Федоровна, еще больше располневшая, окруженная со всех сторон царедворцами. Ее белую, жирную шею украшали две нитки огромных жемчужин. Императрица занимала блестящее положение в Петербурге. По улицам столицы ездила в парадной карете, запряженной шестеркой гнедых жеребцов, или скакала верхом в мужском костюме, подражая императрице Екатерине. Молодой император относился к матери нежно и почтительно. Но в то же время он не прощал ей неудачную попытку завладеть престолом после смерти мужа. Все ее письма подвергались просмотру, и о всяком подозрительном слове было известно императору. Возле Марии Федоровны группировались недовольные, они превозносили ее до облаков. В эти тревожные дни она возглавила противников Наполеона и вдохновляла немецкую партию.
Александр поклонился матери и почтительно поцеловал ее пухлую, сдобную руку. Он еще утром, в интимной обстановке, поздравил ее с днем ангела, а сейчас подчеркивал свои нежные сыновние чувства перед Петербургом и Европой.
— Надеюсь, ваше здоровье по-прежнему не вызывает опасений?
— Благодарю, ваше величество.
Император подошел к своей жене Елизавете Алексеевне, сидевшей в кругу придворных дам. Глаза у нее были красные, заплаканные. Александр знал, в чем тут дело. Недавно умер ее любовник ротмистр конногвардейского полка Алексей Охотников. Он получил удар кинжалом при выходе из театра и вскоре умер. Говорили, что убийца был подослан великим князем Константином, оскорбленным невниманием Елизаветы Алексеевны к его чувствам.
— Дорогая, как твое здоровье? — целуя руку императрицы, спросил Александр. — Все ли хорошо у тебя?
Императрица ничего не ответила. Она молча склонила голову. На этом ритуал был окончен. Император прошествовал дальше.
Прищурив заплывшие глазки, вдовствующая императрица смотрела вслед удалявшемуся императору. Нет, она не уважала своего сына. Слишком молод и недостаточно внимателен к матери. Однако она получала миллион рублей в год на свое содержание. Миллион — это в государстве, где многие чиновники получали тридцать шесть рублей годового жалованья, где можно было нанять повара с женой- прачкой всего за три рубля в месяц. Главный правитель Российско-Американской компании Баранов, вместе со всеми русскими, кадьякцами и алеутами, работая в тяжелейших условиях, вряд ли мог получить миллион рублей чистой прибыли ежегодно.
Капитан-лейтенант Крузенштерн был неприятно удивлен, не увидев на рейде острова Святой Елены знакомых очертаний второго корабля экспедиции — «Невы». Перед тем как потерять друг друга у южных берегов Африки, Лисянский получил приказ соединиться кораблям именно в этом порту.
Погода стояла превосходная, небо чистое, без облаков. Перед глазами маленький городок, лежавший между двух гор. Единственная улица вымощена камнем, чиста и опрятна. Каменные домики построены в английском вкусе, ярко освещены солнцем. Перед губернаторским домом, отличавшимся от остальных по величине, разбит небольшой сад. Близ набережной стояла островерхая каменная церковь.
Причалов у берега не было, зато на защищенном от ветра рейде стоянка для кораблей спокойная. Грунт — ил с песком, и якоря держат превосходно.
Находясь с визитом у губернатора, Крузенштерн узнал, что Россия и Франция воюют между собой. «Газеты недавно сообщили, — говорил губернатор, — что на русские суда, стоявшие во французских портах, наложен арест, грузы конфискованы, а моряки брошены в тюрьму».
Иван Федорович вернулся на корабль в растерянности. «Как быть дальше? — раздумывал он. — Куда направить свой путь, как избежать встречи с французами?»
Газеты много писали о славе и мужестве императора Наполеона, и никто не мог подумать, что через несколько лет он будет побежден русскими войсками и закончит свои дни на этом скалистом острове…
Ночью вахту стоял лейтенант Головачев, отличный моряк. Как мы помним, он оказался единственным офицером, осудившим поведение командира Крузенштерна и своих товарищей во время столкновения на шканцах «Надежды» с начальником экспедиции Николаем Петровичем Резановым.
