высокоразвитые цивилизации, уже темные века простерли свою зловещую тень над Европой, а на территории будущей Российской империи все еще бродили чахлые кочевые племена... Не исключено, конечно, что в пятнадцатом веке, когда строили Успенский собор в Кремле, и жил в Москве какой-нибудь чудак по прозвищу Аристотель, данному ему за излишнее умничанье. Зовет же иногда в шутку и он, Карл Иванович, Фрейберга Холмсом, а его помощника Пиляева – Ватсоном. Но и герои эти придуманы Конан Дойлом и ничего общего с его знакомыми не имеют.
И потом, что она, эта профессорская дочка, нерадивая бестужевская курсистка, говорила о рыжем бауле? Да, такой у Кайдалова имелся. Примчавшийся на «ваньке» к месту убийства Сони его помощник письмоводителя сообщил, что едва из библиотеки поступило известие о появлении беглого работника на месте службы, двое полицейских отправились на Садовую, чтобы привести того под белы рученьки в участок. Из сумбурного рассказа помощника письмоводителя Вирхов сумел составить ясную картину происшедшего в библиотеке.
Явившись в книгохранилище, полицейские застали там неимоверный переполох: по словам сослуживцев пострадавшего, Кайдалов после непонятного отсутствия предстал перед ними весьма взволнованным, в мятом пальто, с посеревшим лицом, принес маловразумительные извинения и тут же устремился в служебные помещения. Потом скрылся в подвальных лабиринтах, потом его видели в отделе древних рукописей, потом в кабинете иностранной литературы... Суматошно перемещаясь по библиотеке, он не расставался с рыжим баулом, которого раньше у него не замечали.
А обнаружили Кайдалова в комнате, заваленной стопками привезенных из экспедиции книг – еще не разобранных, грудами лежащих на стеллажах и возле них. Здесь и наткнулись на бедного библиотекаря, распластанного на полу, рядом с упавшей приставной лесенкой. Из раны на его голове сочилась кровь. Раскрытый баул валялся чуть поодаль, из его разверстого зева по всему помещению раскатились антоновские яблочки – не менее полпуда...
По описаниям Пиляева, человек в помятом пальто, виденный им на Мытнинской, очень походил на Кайдалова. Скорее всего, именно ему господин Крайнев и передал этот самый рыжий баул – в людном месте, на углу Невского и Мытнинской, в двух шагах от городового, чему стала свидетельницей и Мария Муромцева. Ничего предосудительного поверенный в делах Серафим Серафимович Крайнев передать библиотекарю не мог. Человек порядочный, что и подтвердилось в ходе расследования.
Карл Иванович представил себе, как он вызывает на допрос господина Крайнева и сурово его вопрошает: а зачем вы передали баул с антоновскими яблочками господину Кайдалову? И ответит ему господин Крайнев высокомерно – а что, разве законы запрещают безвозмездную передачу яблок служащему Публичной библиотеки?
И будет прав, черт возьми! Карл Иванович с досадой хлопнул кулаком по столу, стоящему в конторке Порфирия Филимоновича. Он зашел сюда, чтобы воспользоваться телефонным аппаратом и позвонить профессору Муромцеву: младшая дочь его отправлена следователем домой пять минут назад на извозчике под номером 1425. Позвонил Карл Иванович, да задумался. При чем здесь рыжий баул? А ни при чем. Жемчужины и драгоценности в бауле носить не будешь. Громоздкие предметы в делах не фигурировали. И из дома Тугарина ничего крупного не выносили: ни неизвестный пока господин с тросточкой в руках, ни Соня, за которой с первого же дня велась слежка. Может быть, господин Крайнев – прилежный посетитель Публичной библиотеки и давным-давно знаком с Кайдаловым, может быть, он сговорился с ним о подарке в виде пахучей антоновки еще раньше. Ничего удивительного, яблочки в сентябре – самое распространенное угощение, самый обычный дар. Впрочем, возможно, что-то новое всплывет при личном допросе Кайдалова. Не исключено, что придется потревожить и Крайнева...
Карл Иванович решительно встал и направился к выходу. Там его уже поджидали Порфирий Филимонович и Аркаша Рыбин. Следователь с удовлетворением оглядел Аркашу – брюки навыпуск, шевровые ботинки, аккуратное, но заурядное демисезонное пальто, – очень хорош помощник, невзрачный, внимания к себе не привлекает, может слиться с толпой, а в бане вообще будет незаметен. Карл Иванович поблагодарил ресторанщика за такую подмогу, но и от упрека не удержался:
– Досточтимый Порфирий Филимонович, что ж вы не сказали мне, что в кабинетике у вас гулял господин Апышко?
– Апышко? – побледнел ресторанщик. – Тот самый? Брюнет?
– Нет, друг мой, блондин. Можно сказать, митрополит хлеботоргового дела. А ты ушами хлопаешь. Надо знать героев нашего времени в лицо.
– Виноват, господин следователь, – досадливо передернул плечами ресторанщик, – не углядел. Ни за что бы не подумал, что такая птица залетела в мое заведение. Такие шишки предпочитают «Данон» или «Эрнест», а если уж попроще, то «Медведь» или «Аквариум».
– Прошляпил свою птицу удачи, – злорадно добавил Вирхов, – услужил бы по высшему разряду, глядишь, и привел бы к тебе клиентуру побогаче... Эх, ты...
– Да он совсем и не похож на миллионщика, – пролепетал в свое оправдание расстроившийся Порфирий Филимонович, – видом-то – человек средней руки.
– Ладно-ладно, – потрепал его по плечу Вирхов, – придется мне при случае замолвить за тебя словечко.
Следователь сделал знак Аркаше Рыбину, и оба подошли к извозчику: через минуту коляска везла их к Воронинским баням.
По дороге Карл Иванович старался свести воедино факты, которыми он располагал.
Три убийства: Ляшко, Тугарин, Конфетова.
Два покушения на убийство: Зонберг, Кайдалов.
Мотивы: Ляшко, Тугарин, Зонберг – ограбление. С Конфетовой и Кайдаловым непонятно. Впрочем, и тут не исключен тот же мотив: у обоих могли оказаться драгоценности из Успенского собора, оба связаны с Тугариным. А то, что Тугарин и Рафик – одно и то же лицо, действительно не исключено. Только наивные и чистосердечные Муромцевы оказались не в состоянии увязать черную жемчужину, подаренную старшей дочери одним из гостей уважаемого Стасова, с украденными жемчугами иконы. А ведь читают газеты, могли бы и догадаться... В конце концов, если под Рафика загримировался Пиляев, то почему нельзя допустить, что гримом пользовался и Тугарин, московский гость родом из Костромы, земляк Рафика. Но тогда смерть Сони необъяснима...
С Тугариным были знакомы и другие гости Стасова, так или иначе попавшие под подозрение.
Убитая Ляшко ждала в ресторане Апышко. Но у Апышко безупречное алиби: в день убийства он был на собрании акционеров, с мадемуазель, как удалось установить, никогда не встречался. Кроме того, зачем такому состоятельному человеку немудреные драгоценности кокотки? Он мог бы сам кого угодно засыпать блестящими камешками с головы до пят.
Вдовушка Корякина принимала у себя господина Шлегера, но опознать его на очной ставке отказалась. Надо было сразу заставить лощеного господина раздеться, проверить утверждение Корякиной о татуировке. Да и поинтересоваться у сведущих людей финансовыми делами возглавляемого им Фонда не мешало. Вирхов крякнул, недовольный собою.
Действительно ли не Шлегер приходил в Медвежий переулок? Почему и где он скрывался после дачи показаний? Зачем он инсценировал поездку в тверской филиал своего Фонда? Дворник, знаток галош, мог ошибиться, а пылкая вдовушка и лукавая горничная солгать. Не является ли накладной щегольская бородка Шлегера? А если отклеить бородку да нацепить родинку, как у Пиляева, опознает ли его Татьяна Зонберг? Тогда, возможно, неуловимый Рафик все-таки Шлегер? Была ли у него причина убивать Тугарина? Да, мотив убийства Тугарина прояснился после беседы с госпожой Коровкиной – черная жемчужина. Может быть, Глеб Тугарин ограбил своего сообщника – Рафика-Шлегера и тот ему отомстил? Соню, горничную, как пособницу предателя общего воровского дела, сразу устранить не сумел – сначала мешала Аделаида, потом та устроилась к Крайневу, скрывалась в Вяземской трущобе. И все-таки настиг ее в доме Золлоева.
Но зачем Соня пришла к Золлоеву? Может быть, ротмистр тоже в доле? Два ножа с растительным кубачинским орнаментом, фигурирующие в деле, вряд ли случайность.
Как бы то ни было, наступает ответственный момент. Расследование выходит на финишную прямую. Сейчас, в бане, должен состояться ответственный разговор. Баня – самое лучшее место для допроса. Когда человек обнажен или беспомощно прикрывается простынкой, то он уже деморализован. Вот тут-то легче всего поймать в ловушку негодяя. А негодяем может оказаться и Шлегер, и Золлоев. Да и
