восхищенный взгляд Кеннеди или выражение преданности и обожания в глазах Готье… Вот почему она не расставалась со своей черной вуалью.
Брат Этьен окинул задумчивым взглядом фигуру Катрин, грациозность которой не могло скрыть скромное черное платье, ее нежное лицо и губы, по-прежнему прелестные, несмотря на страдания, фиалковые удлиненные глаза, блестевшие в горе так же, как в порыве страсти. И добрый монах подумал: «Неужели Бог действительно создал подобную красоту, чтобы дать ей погибнуть, быть задушенной траурной вуалью в чреве старого овернского замка? Если бы у Катрин не было десятимесячного ребенка, она без раздумий последовала бы за своим горячо любимым супругом к прокаженным, сознательно отдавая себя в руки медленной смерти». И теперь брат Этьен подыскивал слова, способные пробить эту броню горя. Что сказать ей? Говорить о Боге — бесполезно. Что Бог для этой женщины, пылко влюбленной в одного- единственного человека? Ради Арно, своего мужа, ради любви к нему Катрин с радостью готова отдать тело и душу дьяволу… Поэтому странно было слышать его слова:
— Не надо терять веру в добрую судьбу. Очень часто она наказывает тех, кого любит, чтобы лучше их вознаградить впоследствии.
Красивые губы Катрин сложились в пренебрежительную улыбку. Она слегка пожала плечами:
— Зачем мне вознаграждение? Зачем мне Бог, о котором вы, конечно, будете говорить, брат Этьен? Если случится чудо и Бог явится мне, я скажу ему: «Сеньор, вы, всемогущий, верните мне моего мужа и заберите все остальное, заберите даже часть моей вечной жизни, но верните!»
В душе монах считал себя глупцом, но не показал и виду:
— Мадам, вы богохульствуете! Вы сказали: «Заберите все остальное». Имеете ли вы в виду под остальным и вашего сына? Прекрасное лицо исказилось от ужаса.
— Зачем вы все это говорите? Конечно, нет, я вообще не говорила о моем сыне, а имела в виду все эти суетные вещи — славу, власть, красоту и тому подобное.
Она указала пальцем на кучу сверкающих вещей, лежащих на столе, порывисто взяла пригоршни драгоценностей и поднесла их к свету.
— Здесь есть на что купить целые провинции. Около года тому назад я их вернула и была счастлива отдать это богатство ему… моему мужу! В его руках они могли бы принести счастье ему и нашим людям. А теперь, — камни медленно потекли из ее рук многоцветным каскадом, — они просто украшения, не что иное, как камни.
— Они вернут жизнь и могущество вашему дому, мадам, Катрин, это вопрос времени. Я пришел к вам не только ради возвращения сокровищ. По правде говоря, я был послан к вам. Вас просит вернуться королева Иоланда.
— Меня? А я не думала, что королева помнит обо мне.
— Она никого и никогда не забывает, мадам… и тем более тех, кто ей был предан! Она хочет вас видеть. Но не спрашивайте зачем; королева мне этого не сказала… Я даже не могу предположить.
Темные глаза Катрин в упор смотрели на монаха. Кажется, бродячая жизнь была залогом его неувядающей молодости. Он совсем не изменился: лицо, как всегда, было круглым, свежим и смиренным. Но страдания и невзгоды сделали Катрин подозрительной. Даже самый ангельский лик представлял для нее угрозу, не был исключением и старый друг.
— Что сказала королева, посылая вас ко мне, брат Этьен? Не могли бы вы передать ее слова?
Он утвердительно кивнул головой и, не спуская глаз с Катрин, ответил:
— Конечно. «Горе невозможно облегчить, душу умиротворить, — сказала мне королева, — но иногда отмщение уменьшает страдания. Пошлите ко мне мадам Катрин де Монсальви и напомните ей, что она по-прежнему принадлежит к кругу моих дам. Траур не отдаляет ее от меня».
— Я признательна за память обо мне, но не забыла ли она, что семья Монсальви находится в изгнании, объявлена предателями и трусами, разыскивается королевским наместником? Знает ли она, что избежать казни можно или умерев, или попав в лепрозорий? Недаром же королева упомянула о моем трауре. Но что ей еще известно?
— Как всегда, она знает все. Мессир Кеннеди ей обо всем сообщил.
— Значит, весь двор судачит об этом, — с горечью сказала Катрин. — Какая радость для Ла Тремуйля сознавать, что один из самых смелых капитанов короля находится в лепрозории!
— Никто, кроме королевы, ничего не знает, а королева умеет молчать, — возразил ей монах. — По секрету мессир Кеннеди сообщил ей, равно как предупредил местное население и своих солдат, что собственной рукой перережет горло тому, кто посмеет рассказать о судьбе мессира Арно. Для всего остального света ваш муж мертв, мадам, даже для короля. Думаю, вы мало интересуетесь тем, что происходит под вашей собственной крышей.
Катрин покраснела. Это была правда. С того проклятого дня, когда монах отвел Арно в больницу для прокаженных в Кальве, она не покидала дома, не показывалась в деревне, боясь местных жителей. Целыми днями мадам де Монсальви сидела взаперти и только в сумерках выходила подышать свежим воздухом на крепостную стену. Она подолгу стояла неподвижно, устремив взгляд в одном направлении. Верный Готье, которого она спасла когда-то от виселицы, сопровождал ее, но всегда держался в стороне, не решаясь помешать размышлениям несчастной женщины.
Только Хью Кеннеди подходил к Катрин, когда она, закончив прогулку, спускалась по лестнице. Солдаты с состраданием смотрели на эту гордую женщину в черном, которая всегда опускала вуаль на свое лицо, когда выходила из дому. По вечерам, сидя у костров, они говорили о мадам де Монсальви, о ее поразительной красоте, скрытой от посторонних глаз вот уже почти год. Среди крестьян ходили фантастические слухи. Поговаривали даже, что отрезав свои чудесные волосы, красавица графиня подурнела и всем своим видом вызывает лишь отвращение. Деревенские жители осеняли себя крестным знамением, когда видели ее на закате солнца в черном траурном одеянии, развевающемся на ветру. Понемногу красивая графиня де Монсальви стала легендой…
— Вы правы, — ответила Катрин с улыбкой. — Я ничего не знаю, потому что меня ничто не волнует, кроме, пожалуй, слова, произнесенного вами, — «отмщение»… хотя и странно слышать его из уст служителя Божьего. И все-таки я плохо понимаю, почему королева хочет помочь в этом деле отверженной.
— Своим призывом королева подчеркнула, что вы больше не отверженная. Находясь рядом с ней, вы будете в безопасности. Что же касается отмщения, то ваши и ее интересы совпадают. Вы не знаете, что дерзость Ла Тремуйля перешла все границы, что прошедшим летом войска испанца Вилла-Андрадо, находящиеся на его содержании, грабили, жгли и опустошали Мэн и Анжу — земли королевы. Пришло время покончить с фаворитом, мадам. Вы поедете? Еще хочу сказать, что мессир Хью Кеннеди отозван королевой и будет сопровождать вас.
Впервые монах увидел, как заблестели глаза Катрин, а щеки порозовели.
— А кто будет охранять Карлат? А мой сын? А графиня?
Брат Этьен повернулся к Изабелле де Монсальви, по-прежнему неподвижно сидевшей в кресле.
— Мадам де Монсальви должна вернуться в аббатство Монсальви, где новый аббат, молодой и решительный, ждет ее. Там они будут в безопасности, ожидая, пока вы вырвете у короля реабилитацию для вашего мужа и освобождение из-под ареста всех его владений. Управление Карлатом будет передано новому наместнику, присланному графом д'Арманьяком. К тому же мессир Кеннеди был здесь временно. Так вы поедете?
Катрин посмотрела на свою свекровь, встала перед ней на колени, взяла ее морщинистые руки в свои ладони. Уход Арно сблизил их. Высокомерный прием, оказанный ей когда-то графиней, остался в прошлом, и теперь двух женщин объединяло чувство глубокой привязанности.
— Что мне делать, матушка?
— Подчиниться, дочь моя! Королеве не говорят «нет», и наша семья только выиграет от вашего пребывания при дворе.
— Я знаю. Но мне так тяжело оставлять вас, вас и Мишеля, и быть далеко от… — Она снова посмотрела на окно, но Изабелла ласково повернула ее лицо к себе.
— Вы его слишком любите, чтобы расстояние имело какое-то значение. Езжайте и не беспокойтесь. Я буду ухаживать за Мишелем как нужно.
