прибыльности торговли бельем, у Деметриоса не оставалось никаких сомнений по поводу частых отлучек своего слуги.
Поэтому для обитателей виллы Бельтрами не было ничего удивительного в том, что Эстебан не явился сразу после того, как трубы возвестили о закрытии городских ворот. По всей вероятности, кастилец остался на ночь у подружки. Рассерженный Деметриос только пожал плечами: Эстебан еще ответит за этот поступок, недостойный верного слуги.
— Жаль, что мы так ничего и не узнаем до завтрашнего дня! — вздохнула Фьора.
Большой колокол наконец-то перестал бить в набат, однако это не успокоило Фьору, так как со стороны долины поднялся страшный рев, который невозможно было перекрыть звоном малых колоколов.
С наступлением ночи все разбрелись по своим комнатам.
Сидя у окна своей спальни, Фьора вдруг услышала топот копыт.
Лошадь остановилась у ворот виллы. Фьора замерла в нетерпении. Она знала, что ночным гостем не мог быть никто другой, кроме Лоренцо.
Она не ошиблась, он стремительно вошел в ее комнату. При слабом свете лампы Фьора увидела его вновь таким, каким он предстал перед ней в день убийства Джулиано: черный камзол, распахнутый до самого пояса, волосы, взлохмаченные от быстрой езды, капельки пота на лбу и лицо, покрытое дорожной пылью. Но сейчас выражение его лица было совсем иным. Это был уже не тот человек, который пришел забыться в ее объятиях. Перед ней стоял мужчина, полный величия и решимости:
— Я просто приехал сказать тебе «прощай», — сказал он.
— Уже? Но ведь я уезжаю только через несколько дней.
— Я знаю. Но я уезжаю еще раньше и тебе советую не тянуть с отъездом.
— Но почему, ничто не торопит меня, да и Коммин…
— Коммин завтра отбывает в Рим, а я, разумеется, буду сопровождать его. Пошли за Деметриосом, нам надо вместе все обсудить.
Когда они втроем сели за стол, Лоренцо рассказал, что произошло и почему вся Флоренция поднялась на ноги. Оказывается, вечером прибыл гонец от папы и привез весть о том, что Сикст IV объявляет войну. В письме, адресованном настоятелям церкви, говорилось, что сам папа якобы ничего не имеет против сеньории и Флоренции. Он выступал только исключительно против Лоренцо Медичи, считая его убийцей и святотатцем, и что, мол, если Флоренция изгонит недостойного тирана, всевышний благословит этот город.
— Тогда, — сказал Лоренцо, — я предложил горожанам выдать меня, чтобы избежать войны, грозящей нашей любимой Флоренции. Но настоятели церкви наотрез отказались. Я предложил им подумать до утра, посоветовавшись со всеми жителями города.
— Мне кажется, что они уже дали тебе ответ. — сказал Деметриос. — Мы все слышали набат и рев толпы.
— Это была их первая реакция, которая, не скрою, обрадовала меня. Однако с наступлением ночи появляется страх.
— Ты не должен отдавать себя в руки папе, — возмущенно сказала Фьора. — Этому подонку, осмелившемуся убить твоего родного брата в самый разгар Пасхи! Да он просто убьет тебя и глазом не моргнет, и никакой Коммин не сможет тебе помочь.
— Я далек от мысли подвергать опасности Коммина. Его миссия в Рим тоже довольно опасная.
— Да неужели ты так наивен, полагая, что Сиксту хватит только одной твоей смерти. Да он потом пошлет сюда своего любимого племянничка и Риарио, готовых выкачать из Флоренции все золото и выпить ее кровь, а потом заставить валяться в его ногах. Ты этого желаешь своему городу? Или ты думаешь, что этот мерзавец пощадит твоих детей, твою мать и весь твой род?
Да ты просто сумасшедший, Лоренцо!
— Нет, Фьора. Единственное, что я могу сделать, это поступить так, как мне велит моя совесть. А Флоренция пусть сама выбирает!
— Неужели ты думаешь, что город подчинится Риарио, выступив против тебя? Если бы у меня был бы такой вес в городе, я бы ни минуты не сомневался. А еще меньше ночью… — сказал Деметриос.
— Но они согласились на эту ночь, — сказала Фьора. — А это много!
— Нет, ставка слишком велика. Если я не сдамся, город будет под угрозой.
— Ну и что? Если сеньория не поддерживает папу, что ей до его решений? Разве Коммин не говорил тебе апланат короля Франции?
— Ты имеешь в виду церковный совет? Да, но потребуется время, чтобы собрать его. Сможем ли мы пока продержаться?
— Если только хватит денег завербовать кондотьеров. Ведь у Флоренции нет оружия, город не укреплен, ее единственную силу составляют торговцы. И все-таки город будет бороться, иначе это не Флоренция!
Страсть, с которой говорила Фьора, вызвала улыбку Лоренцо, и он нежно прижал ее к себе.
— Ты говоришь, как моя мать, — сказал он, поцеловав ее в лоб. — Но…
— Просто я говорю, как и все женщины.
— Возможно. Но ты мне так дорога, что мысль о расставании с тобой мне просто невыносима. Ты не представляешь, как мне трудно сказать: «Прощай, Фьора!»
Они смотрели друг на друга, не отрывая глаз.
— Мне тоже трудно сказать тебе: «Прощай, Лоренцо!»
Лучше никогда не говорить «прощай»!
Деметриос удалился, чтобы не мешать последним минутам прощания двух возлюбленных. Он унес с собой керосиновую лампу, оставив их наедине в полной темноте. Фьора положила руку на плечо Лоренцо:
— Есть единственный способ, который может скрасить горечь расставания, — провести эту последнюю ночь вместе.
Она почувствовала, как он весь напрягся. Однако он сдержался и отступил на шаг.
— Я пришел сюда не за подачкой, — Фьора. Ведь ты больше не свободная женщина.
— Да, я знаю…
— Где-то там во Франции живет человек, который любит тебя и ты его тоже любишь.
— Знаю…
— Если ты сейчас отдашься мне, ты будешь повинна в супружеской измене, впрочем, как и я.
— Я и это знаю, — прошептала Фьора. — Но как и в нашу первую ночь, я хочу и буду принадлежать тебе. Может быть, мы больше никогда не увидимся, Лоренцо, и я хочу подарить тебе эту последнюю ночь. Конечно, если ты сам хочешь того же…
— И ты еще спрашиваешь?
Он взял руку Фьоры и, перевернув ее, поцеловал в ладонь.
Затем, держась за руки, они спустились в сад. Стояла лунная ночь. Они шли по аллеям сада, спускались по ступенькам лесенок, соединяющих террасы. Лоренцо вел Фьору к гроту их любви. Они остановились перед самым его входом, над которым свешивались белоснежные ветки душистого жасмина.
— Какое красивое сегодня небо! — прошептал Лоренцо, касаясь губами губ Фьоры. — Пусть этой ночью оно будет нам покрывалом.
Не заходя в грот, они сбросили с себя одежды и обнаженными опустились на траву…
Лоренцо проснулся с первыми лучами солнца. В последний раз он привлек ее к себе с неистовой страстью. Их губы слились в долгом поцелуе.
— Да храни тебя бог, моя прекрасная любовь!
Впервые в жизни он произнес это слово, и Фьора почувствовала себя такой растроганной, что захотела удержать его еще на некоторое время. Но Лоренцо начал одеваться. Сидя в траве, обхватив колени руками, Фьора смотрела вслед уходящему Лоренцо, силуэт которого вскоре поглотил утренний туман. Комок подкатил к ее горлу, и она разрыдалась. Она поняла, что никогда не сможет забыть Лоренцо.
