Я не только подработал, но и кое-чему научился, что гораздо важнее. Кроме того, я наблюдал за людьми, достигшими определенного уровня успеха. В этом юном возрасте я смог увидеть, что в поведении человека на поле для гольфа отражается его личность – привлекательная или отталкивающая.
Гольф-клуб был не единственным моим местом работы. Некоторое время я разносил газету Salem Evening News, a в сезон отпусков работал на местном почтамте. Около трех лет я продавал обувь в магазине. С пары обычной обуви мы получали семь центов; если же удавалось сбыть неудачный товар – например, туфли с багровыми носами и белой отделкой, – то двадцать пять или пятьдесят центов. Я всегда предлагал их клиенту, помогал надеть и говорил: «Как они вам идут!» Чего я только не говорил за лишние двадцать пять центов!
Одна летняя работа преподала мне ценный урок: я понял, чего ни в коем случае не хочу делать. На фабрике игрушек компании Parker Brothers в Салеме я брал кусочек пробки, проделывал в нем отверстие, нажимая ногой на педаль сверлильного станка, и бросал просверленную пробку в большой контейнер. Тысячи раз, каждый день.
Чтобы придать этому тупому занятию хоть какой-то смысл, я решил устроить игру: пытался успеть покрыть дно контейнера просверленными пробками раньше, чем за ними придет бригадир. Это у меня редко получалось, я расстраивался, приходил домой с головной болью и в итоге возненавидел эту работу. Я продержался на ней меньше трех недель, но она многому меня научила.
Каждое лето, пока я был слишком мал для работы, мы с друзьями ездили на специальном поезде в парк аттракционов в соседний штат. Мы садились на поезд в полседьмого утра и прибывали на место через два часа. А еще через пару часов мы уже успевали спустить все свои деньги – около пяти долларов каждый – на разные аттракционы. Весь день был впереди, а у нас не оставалось ни гроша. Тогда мы прочесывали пляж в поисках пустых бутылок, даже просили их у отдыхающих. За каждую сданную бутылку мы получали по два цента и таким образом собирали достаточно денег на хот-дог и на несколько аттракционов перед возвращением домой.
Однако я никогда не чувствовал себя обделенным. Родители многим жертвовали, чтобы купить мне, например, качественную бейсбольную перчатку или хороший велосипед. И отец позволял матери баловать меня, хотя никогда в этом не признавался.
А мама водила меня на игры бейсбольной команды Boston Red Sox, чтобы я мог посмотреть, как играет Тед Уильямс[8]. После уроков она подвозила меня из школы в гольф-клуб, чтобы я опередил других кэдди. Еще она, будучи набожной католичкой, ходила со мной в церковь святого апостола Фомы и, пока я прислуживал в алтаре во время мессы в шесть часов утра, молилась в первом ряду справа.
Она больше всех радовалась моим успехам: она звонила в местные газеты и просила напечатать заметки о моих маленьких победах – от окончания университета Массачусетса до получения степени Ph.D.[9], а потом вклеивала все эти заметки в специальный большой альбом, не стесняясь своей гордости.
Но именно мама следила за моей дисциплиной. Однажды отец поймал меня в своем поезде, когда я, прогуляв уроки, возвращался из Бостона с празднования Дня святого Патрика. Отец ничего не сказал мне в присутствии моих друзей, хотя мы все напились дешевого муската по 50 центов за бутылку. Он просто рассказал об этом маме, и она устроила мне взбучку.
А в другой раз я прогулял занятие для прислужников в алтаре, чтобы поиграть в хоккей на замерзшем пруду. Во время матча я провалился под лед и промок до нитки. Чтобы скрыть это, мы развели костер и высушили над ним мокрую одежду, дрожа на январском холоде.
Я радовался своей хитрости, пока не переступил порог нашего дома.
Мама в ту же секунду почувствовала запах дыма от моей одежды. Я знал, что прогул занятия в церкви – серьезный проступок в ее глазах: ведь она держала на стене распятие, молилась по четкам и почитала нашего священника, отца Джеймса Кронина, как святого. Она заставила меня признаться в содеянном и отлупила мокрым ботинком, снятым с моей ноги.
Но иногда мне удавалось ее разжалобить. Однажды, лет в одиннадцать, я украл с ярмарки дешевый мячик, которым посетители сбивали с подставки металлические бутылки для молока, чтобы выиграть приз. Вскоре мама нашла мячик и спросила, где я его взял. Когда я признался в краже, она приказала мне пойти к отцу Кронину, отдать мячик ему и исповедаться в своем проступке. Я прислуживал всем священникам в алтаре и испугался, что они сразу узнают меня в исповедальне по голосу, поэтому стал умолять маму позволить мне выбросить мячик в Северный канал – мутную речку, которая протекала через город. В итоге она сдалась, отвезла меня к мосту и проследила за тем, как я выбросил мячик в воду.
А в другой раз, уже в старших классах, в гольф-клубе мне пришлось помогать одному из самых скупых игроков. Я работал кэдди уже восемь лет и, наверное, засиделся на этой работе. Мы с этим игроком дошли до шестой лунки, где нужно было перекинуть мяч через пруд, и он забросил его прямо в мутную воду, как минимум за три метра от берега, после чего предложил мне разуться, залезть в пруд и достать мяч. Я отказался, а когда он стал требовать, послал его к черту, швырнул его клюшки в воду, сказал, чтобы он доставал их сам, и убежал с поля.
Я поступил еще глупее, чем во время того хоккейного матча, когда бросил клюшку. Мама была расстроена, потому что клуб лишил меня стипендии кэдди. Но, по-моему, она поняла мои чувства и не стала меня упрекать.
Еще больше меня разочаровала потеря возможности бесплатно проучиться четыре года в колледже по программе вневойсковой подготовки офицеров резерва ВМС. Я сдал экзамен для участия в этой программе, как и два моих лучших друга из школы Салема – Джордж Райан и Майк Тивнан. Мой папа добился того, чтобы конгрессмены от нашего штата написали для меня рекомендательные письма, и я прошел ряд собеседований для участия в программе. Обоих моих друзей приняли: Джордж смог бесплатно учиться в университете Тафтса, а Майк – в Колумбийском университете. Я надеялся попасть в Дартмутский колледж или Колумбийский университет, но не прошел по конкурсу.
По иронии судьбы этот отказ обернулся удачей. В старших классах школы Салема я получал хорошие оценки, хотя мой ум никто не назвал бы выдающимся. И я подал заявление в колледж при университете Массачусетса в Амхерсте, где обучение стоило всего пятьдесят долларов за семестр. Чтобы получить диплом, хватило бы тысячи долларов, включая проживание и питание.
Не считая одного из двоюродных братьев, я первым в семье пошел в колледж. У меня не было образцов для подражания среди родственников, кроме дяди Билла Эндрюса, который работал инженером на электростанции в Салеме. Мне нравилось название его профессии, и я рано понял, что люблю заниматься химией. Поэтому я решил стать инженером-химиком.
Я так мало знал о колледже, что попал в него лишь каким-то чудом. Я не сдавал стандартные отборочные тесты, решив, что достаточно будет оценок, полученных на экзаменах программы подготовки офицеров резерва ВМС. В результате я получил письмо о зачислении только в июне, всего за несколько дней до окончания школы. Наверное, они не сразу определились с моей кандидатурой, но тогда я этого не понимал. В те времена в университете Массачусетса царил не такой сильный дух соперничества, как в Колумбийском университете или Дартмутском колледже, и в результате я получил огромное преимущество: на фоне сокурсников мой уровень подготовки выглядел очень неплохо.
Первая неделя колледжа осенью 1953 года далась мне с трудом, хоть я и не терял веры в себя. Я так скучал по дому, что матери пришлось навестить меня в Амхерсте – а до кампуса было три часа езды на машине. Она старалась меня подбодрить: «Посмотри на других студентов. Никто из них не хочет домой. А ты чем хуже?»
Она была права. Дома, в Салеме, я занимался и спортом, и общественной работой – например, был казначеем в выпускном классе и капитаном команд по хоккею и гольфу, – но ни разу не покидал дом надолго; я даже не ездил в лагерь с ночевкой. Раньше я считал себя настоящим мачо, многоопытным и самостоятельным, но переезд в колледж выбил меня из колеи. Выпускники подготовительных школ Новой Англии и престижной Бостонской латинской школы заметно обогнали меня в математике. Физика тоже давалась мне с трудом.
Но мама не позволила мне раскиснуть. Ее наставления помогли, и еще через неделю я освоился на новом месте и перестал тревожиться.
Учиться в первый год было трудно, но в итоге я хорошо сдал экзамены со средним
