до того, как он пришел в себя. У нас пока нет результатов медицинского анализа. Но главное, что Колкэннон жив и может опознать и тебя, и твоего приятеля. Чего ты цепляешься за свою версию? Не вижу смысла.
– Другой у меня нет.
– Может, у тебя еще и алиби есть?
«Это было бы замечательно – иметь алиби, – подумал я. – Слишком многого хочешь!»
– Я сидел дома, смотрел телевизор, – сказал я. – Несколько банок пива выпил. Полежал.
– То есть всю ночь дома провел, так?
Я почувствовал в вопросе подвох.
– Весь вечер, – поправил я его. – После одиннадцатичасовых известий я ушел.
– И вломился в особняк Колкэннонов?
– Нет. У меня была назначена встреча.
– С кем конкретно?
– С женщиной.
– Что ж это за женщина, к которой можно завалиться в одиннадцать вечера?
– Было уже около двенадцати, когда я пришел к ней.
– Имя-то есть у твоей дамы?
– Имеется. Но вам я его скажу только в крайнем случае. Эта женщина и есть мое алиби. Я был у нее с полуночи и до сегодняшнего завтрака. Вы сами можете допросить ее, если у меня не будет другого выхода, но только в этом случае. Она разошлась с мужем, у нее двое маленьких детей, и ей вовсе ни к чему, чтобы трепали ее имя. Но я был у нее, это факт.
Следователь нахмурился, задумался.
– Тебя не было ночью дома, – сказал он. – Это нам известно.
– Я и говорю.
– Угу. Мы проверили твою квартиру в полпятого утра. Потом поставили ее под наблюдение, но ты не объявился. Но я все равно не верю в твою таинственную незнакомку-разведенку.
– Она не разведена. Она разошлась с мужем.
– Ну да, ну да!..
– Вам и не нужно в нее верить. Устройте опознание, пусть Колкэннон посмотрит. Мне домой хочется.
– Я, кажется, ничего не говорил тебе об опознании.
– А чего тут говорить? Почему меня привезли сюда, а не в участок? Потому что именно у вас, в Управлении, альбомы с картинками уголовников. И в это самое время Колкэннон их просматривает. Формально вы не взяли меня под арест, потому что он не признал меня по моей карточке, которую вы ему показали. Но, может быть, у меня не фотогеничная внешность и ему следует посмотреть на меня живого. Затем меня и притащили сюда. Что ж, я готов. Посадите рядком трех-четырех гавриков и меня в их числе, проведите опознание. Увидите, он опять скажет, что не видел такого. Потом я вернусь к себе и постараюсь продать хотя бы несколько книг. Трудно торговать при закрытой лавке.
– Думаешь, он тебя не опознает?
– Ни за что!
– Не понимаю я тебя, Роденбарр, – сказал следователь, вставая. – Топай за мной.
Мы прошли коридор и остановились у двери с матовым стеклом и без всякой таблички.
– Не знаю, стоит ли устраивать опознание, – сказал он, открыв дверь. – Ты присядь тут на стульчик, а я поговорю с начальством.
Я вошел, и он закрыл за мной дверь. В комнате был один-единственный стул, и он стоял перед большим зеркалом. Нет, что ни говори, миссис Роденбарр не круглых дураков вырастила. Я сразу понял, почему мне велено посидеть в этой каморке. Хотят провести одиночное неофициальное опознание. Если оно не даст результатов, оно не попадет в протоколы по делу Бернарда Граймса Роденбарра, если штат Нью-Йорк возбудит таковое.
Да, леди и джентльмены, у меня достало ума сообразить, что зеркало не простое, а особое. С лицевой стороны – зеркало как зеркало, зато с другой – прозрачное, сквозь него все видно. Колкэннона поставят сзади, и он будет рассматривать меня, а я его не увижу.
Что ж, это меня устраивает. «Больше чем устраивает», – добавил я, подумав секунду-другую. Теперь мне нужно одно – чтобы Колкэннон хорошенько разглядел меня, так, чтобы с уверенностью утверждать, что видит меня впервые в жизни.
Я встал и подошел к зеркалу, как будто это было обычное зеркало, и только. Мне хотелось скорчить гримасу, но я подавил в себе это желание и ограничился тем, что поправил галстук.
Такие зеркала – хитрая штука. Чем дальше от него, тем лучше отражение. Если же подойти совсем близко, то начинаешь видеть насквозь, как и с обратной стороны. Видишь смутно, расплывчато, потому что отражательный эффект все равно сохраняется. В результате получается двойное изображение, как на фотопленке, отснятой два раза. Я смотрел в зеркало и видел и то, что было передо мной, и то, что было позади меня одновременно.
Некоторое время впереди была только пустая комната, а потом я увидел, что дверь открылась, и Ришлер ввел человека в сером костюме с повязкой на голове. Лицо его было в синяках и ссадинах.
Он подошел к зеркалу и стал внимательно меня разглядывать. Я тоже смотрел на него. Я едва удерживался, чтобы не подмигнуть ему, не высунуть язык, вообще не выкинуть какую-нибудь дурацкую шутку. Чтобы не поддаться искушению, я принялся изучать мистера Колкэннона.
Особого впечатления он не производил: на дюйм или два ниже среднего роста, лет пятидесяти пяти, овальное лицо, наполовину седые волосы, коротко подстриженные усики с пробивающейся сединой, курносый нос, маленький рот, неопределенного цвета глаза – не то карие, не то зеленые. Его можно было принять за банковского служащего или ходатая по налоговым делам. Ничто в этом человеке не указывало на то, что он только что потерял красавицу-жену и полмиллионную монету. Впрочем, он и не был похож на счастливого обладателя такой жены и такой монеты.
С минуту он смотрел на меня, в то время как я смотрел на него. Потом он важно, как индюк, помотал головой.
Кажется, я удержался и не улыбнулся в тот момент, но когда Ришлер тронул Колкэннона за рукав и тот пошел за ним из комнаты, я ощерился, как тыквенная рожа в канун Дня Всех Святых. Вскорости Ришлер вернулся. Я сидел на стуле и чистил ногти тупым концом зубочистки. Увидев его, я невинно поинтересовался, когда же будет опознание.
– Тоже мне умник выискался!
– Прошу прощения?..
– Галстук, видите ли, вздумал поправить. Никакого опознания не будет. Можешь топать домой.
– Полиция поняла, что ошиблась?
– Ни хрена мы не ошиблись! Я по-прежнему считаю, что ты участвовал в ограблении. Ты был наверху, возился с сейфом, а твои дружки тем временем расправлялись с Колкэннонами. Поэтому он тебя и не видел. Думаешь отделаться легким испугом? Не выйдет, голубчик! Как только мы схватим твоих сообщников, против тебя сразу появится куча улик. Сядешь как миленький, причем на больший срок, и намного больший, чем если бы сам признался. Спета твоя песенка, умник!
– Я всего лишь скромный букинист.
– Как же, букинист... Убирайся-ка подобру-поздорову. Не сечешь, когда тебе хотят помочь. Мозгов не хватает. Если наберешься ума в ближайшие два часа, звякни. Впрочем, в твоих же интересах не тянуть резину. Если мы накроем кого-нибудь из твоей компании, он тут же расколется и свалит все на тебя. Придется умнику за других сидеть, а он даже не был на месте убийства. Какой в этом смысл? Лучше уж начистоту с нами.
– Я и так начистоту.
– Угу, начистоту. Проваливай отсюда, Роденбарр!
Я выходил из здания, когда меня окликнул знакомый голос:
– Не я буду, если это не Берни Роденбарр! Кого только не встретишь на Площади полиции, дом
