центру, если стоять лицом к Восьмой авеню? Жди меня там через полчаса. Возьми с собой баксы. Если у тебя их нет, не трудись приезжать.
— Так поздно я не смогу достать деньги.
— Неужели у тебя нет банковской карточки? Дерьмо! Сколько ты можешь выложить прямо сейчас? Остальное отдашь завтра. Да не вздумай тянуть — цыпочка может скоро оказаться в другом месте. Тебе понятно?
— Даже больше, чем ты думаешь.
— Что ты сказал?
— Как ее зовут?
— Так это же ты ее разыскиваешь. Неужели ты не знаешь ее имени.
— Но ведь и ты не знаешь, верно?
Он задумался, помолчал несколько секунд, а потом нашелся:
— Мне известно имя, под которым она живет сейчас, — сказал он. Самые глупые из них оказываются обычно самыми хитрыми. — А ты, наверное, знаешь ее настоящее имя.
— И как же ее зовут теперь?
— Ха-ха!.. Это часть того, что ты приобретешь за свои пятьсот долларов.
Я понял, что приобрел бы лишь удовольствие почувствовать, как чьи-то пальцы сдавят мою шею, а может, и укол ножа меж ребер. Тот, кто хочет что-нибудь вам продать, никогда не начнет с вопроса о вознаграждении. Подобные люди не любят встречаться на уличных перекрестках. Меня внезапно охватила такая усталость, что захотелось просто бросить трубку, но он наверняка позвонил бы еще раз.
Я сказал:
— Заткнись-ка на минуту. Мой клиент не разрешит выплачивать вознаграждение, пока девушку не обнаружат, У тебя на продажу ничего нет, и тебе не удастся выудить у меня даже доллар. Я не намерен встречаться с тобой на перекрестке, но если бы и собрался это сделать, то денег с собой не взял бы. Я захватил бы с собой пушку и наручники и обеспечил бы себе подстраховку. Затащив в местечко поглуше, я поработал бы над тобой, пока твердо не убедился бы, что ты ничего не знаешь. А под конец, возможно, тебя всего бы обмочил. Ведь по твоей вине я понапрасну потерял бы время. Этого ты добиваешься? Все еще хочешь увидеться на углу?
— Мать твою...
— Ну, нет, — сказал я. — Ты неправильно меня понял. Это твою мать...
И, оборвав разговор, бросил трубку.
— Скотина! — громко произнес я, как будто кто-то мог меня услышать. Потом принял душ и отправился спать.
Глава 2
Паула Хольдтке — так звали девушку. Честно говоря, я не надеялся ее разыскать. Но как объяснить это ее отцу? Очень трудно порой заставить человека поверить в то, что он считает невозможным.
У Уоррена Хольдтке был массивный, квадратный подбородок и открытое лицо. Масса жестких седеющих волос морковного оттенка делала еще более крупной его голову. В Манси, штат Индиана, он был дилером автомобильной фирмы «Субару». Я живо представлял, как в рекламных роликах собственной компании он демонстрирует машины и, глядя прямо в камеру, сообщает телезрителям, что самую выгодную сделку они смогут заключить только в «Хольдтке Субару».
Паула была четвертой из шести детей Хольдтке. Она училась в Манси, колледже Боллстейт.
— Его посещал Дэвид Леттермен, конечно, задолго до Паулы, — сообщил мне Хольдтке. — Вероятно, вы об этом знаете.
После окончания колледжа по классу театрального искусства она сразу же отправилась в Нью- Йорк.
— В Манси невозможно сделать артистическую карьеру, — объяснил он. — Как, впрочем, и вообще в нашем штате. Для этого надо перебраться в Нью-Йорк или Калифорнию. Но, думаю, даже если бы и не мечтала стать актрисой, Паула все равно бы уехала. Она всегда стремилась к самостоятельности. Ее старшие сестры вышли замуж за парней из пригорода, но со временем их семьи перебрались в Манси. Ее старший брат занят автомобильным бизнесом, как и я. У нас еще есть мальчик и девочка.
Они пока учатся в школе, не знаю, какими они станут, когда вырастут; но я почти уверен, что они останутся рядом с нами. А вот у Паулы всегда была неодолимая жажда странствий. Я был просто счастлив, что она не уехала раньше, еще до окончания колледжа. В Нью-Йорке она брала уроки актерского мастерства, подрабатывала в ресторанах. Жила Паула в районе западных пятидесятых улиц. Я знаю, что она участвовала в презентации «Другой части города» в театре на Второй авеню и ей досталась роль в «Очень добрых друзьях» в Вест-Виллидже.
У Хольдтке сохранилось несколько экземпляров программок, и он показал мне имя дочери и ее крошечную биографию под шапкой «Те, кто занят в спектакле».
— Ей не платили, — продолжал рассказывать он. — Знаете, начинающим обычно не платят. Просто дают возможность выступить, чтобы они могли показать себя театральным агентам, постановщикам и тем, кто подыскивает актеров для какого-либо спектакля. Вы, конечно, слышали об актерских заработках: мол, такой-то сорвал пять миллионов долларов за фильм. Но большинство годами не получают совсем ничего или работают за чисто символическую плату.
— Да, я знаю.
— И мать, и я хотели побывать на ее спектакле. Не на читке, когда актеры просто стоят и читают тексты с листа, — это не казалось заманчивым. Конечно, если бы Паула позвала, мы бы приехали, но ей не хотелось видеть, нас даже на спектакле. Она сказала, что пьеса не очень удачная, да и вообще у нее маленькая роль. Просила нас подождать, пока ей перепадет что-нибудь поприличнее.
В последний раз они разговаривали в конце июня. В ее голосе он не заметил ничего необычного. Она упомянула, что лето, возможно, проведет за городом, но в подробности не вдавалась. Больше она не звонила. Через пару недель они сами попытались связаться с ней, но безуспешно — им всякий раз отвечал автоответчик.
— Она и прежде редко бывала дома. Паула говорила, что маленькая, темная комнатушка действует на нее угнетающе. Оставаться там долго казалось ей невыносимым. И, заглянув туда недавно, я ее понял. В комнату я не заходил, видел лишь дом и вестибюль, и этого оказалось достаточно. В Нью-Йорке платят огромные деньги за жилье в зданиях, которые в любом другом городе давно бы снесли.
Дочь трудно было застать дома, поэтому родители обычно ей не звонили. Паула же поступала так: она сама звонила им каждое второе или третье воскресенье месяца, заказывая разговор с Паулой Хольдтке. Родители отвечали телефонистке, что ее нет дома, и через пару минут по междугородной связывались с Нью-Йорком, понимая, что дочь хочет с ними поговорить.
— Никакого обмана тут не было, — объяснил Хольдтке, — потому что разговор стоил столько же, как если бы это она звонила нам. Только счет присылали нам, а не ей. Дочь же в результате, не торопясь, могла рассказать о своих новостях, так что компания даже выгадывала.
Но на этот раз молчание Паулы затянулось. Не реагировала она и на просьбы, записанные автоответчиком. В конце июля сам Хольдтке, его жена и младшая дочь, залив бензин в одну из «субару», отправились в путешествие по Северной и Южной Дакоте, где покатались на лошадях, затем посетили Дурные земли и гору Рашмор. Домой вернулись только в середине августа. Снова попытались созвониться с Паулой, но на этот раз вместо автоответчика прослушали запись телефонной станции, сообщившую, что номер временно отключен.
— Если она выбралась из города на все лето, — предположил Хольдтке, — то, конечно, могла ради экономии отключить телефон. Но почему она уехала, никого не предупредив? На нее это не похоже. Конечно, иногда она принимает импульсивные решения, но у нее всегда было чувство ответственности, и она непременно связалась бы с нами, чтобы сообщить о своих планах.
С этим можно было бы и поспорить, я не осмелился бы проверять по ее действиям часы. За три
