— Какой же рай без Адама и Евы!
— Подожди, вот скоро змей поганый приползет, — мрачно предрек Зяблик, расстроенный отказом зажигалки.
— Сплюнь через левое плечо.
Лева и Лилечка тем временем выбирали куст, наиболее удобный для такого ответственного дела, как просушка платья. Эти поиски постепенно уводили их все дальше и дальше от реки.
— Спасибо тебе, — вдруг сказала Лилечка.
— За что? — Лева остановился, словно к месту прирос.
— Ведь ты же спас меня!
— Разве? — в голосе Левы звучало опасливое удивление.
— А то нет! Ты же мне свой воздух отдал.
— Я сам испугался тогда, — честно признался Лева. — Если бы ты захлебнулась, я бы тоже спасаться не стал. Не знаю даже, как это получилось… Я не нарочно… Я только поцеловать тебя хотел… На прощание… Воздух перетек сам собой. По принципу сообщающихся сосудов. — Он опустил глаза.
— Ты бы хоть раз соврал, — вздохнула Лилечка. — А впрочем, какая разница… Главное, что мы живы. Но я как порядочная девушка просто обязана вернуть тебе поцелуй.
— Прощальный?
— Ну почему же! Пусть он будет… как бы это лучше сказать… обещающим, что ли…
— Залогом будущих встреч? — просиял Лева.
— Вот-вот! Господи, откуда ты только слова такие знаешь.
— Тогда я согласен… Давай, возвращай! — Лева быстро снял очки и пригладил растрепавшиеся после купания волосы.
— Что значит — давай? — возмутилась Лилечка. — Так с девушками не разговаривают. Ну-ка вспомни что-нибудь соответствующее моменту.
— Сейчас… э-э-э… — Лева опять нацепил очки, в которых ему всегда лучше думалось. — Даруй поцелуй мне, принцесса.
И пусть я от счастья умру, волшебное это мгновение жизнь скрасит в загробном миру…
— Все-все-все! Молодец! — Лилечка захлопала в ладоши. — Только про загробный мир больше не надо… Ты это сам придумал?
— Нет. Стихи принадлежат одному малоизвестному кастильскому менестрелю. Но перевод мой.
— Ах, жалко, я ничего такого наизусть не знаю, — опечалилась Лилечка.
— Тебе это и не нужно… Воспевать страстную любовь — дело мужчин. А женское дело — страстно любить.
— Ага! Хочешь сказать, что курицам не положено кукарекать? — возразила скорая на обиду Лилечка.
— Ты, кажется, забыла, о чем у нас шел разговор, — набравшись смелости, напомнил Лева.
— А ведь верно. — Лилечка озадаченно умолкла. — Ты сам все время меня сбиваешь. Так нельзя.
— Больше не буду. — Лева нервно откашлялся и, чуть приоткрыв рот, наклонился к Лилечке.
— А ты хоть раз целовался, певец страстной любви? — хихикнула Лилечка.
— Целовался, — кивнул Лева.
— С кем это, интересно? — Лилечка подбоченилась. — А ну, отвечай!
— С тобой. На дне реки. Ты разве забыла?
— Это меняет дело, — обреченно вздохнула она. — Ладно уж… Только губы-то не поджимай, не укушу.
После первого поцелуя Лева почувствовал себя так, словно его укачало на карусели. Чтобы не упасть, он вцепился в Лилечку, и они вместе сели под куст, на котором наподобие флага победы полоскалось ее платье, кстати, уже почти сухое.
— Ну что, понравилось? — спросила Лилечка шепотом, словно боялась, что их могут подслушать. — Еще?
— Еще! — простонал Лева, чувствуя, как его покидает не только обычная рассудительность, но и разум вообще.
— Ах какой ты хитрый… Но что уж тут поделаешь, раз начали… Только не надо меня руками лапать.
С запоздалым стыдом Лева убедился, что его руки находятся совсем не там, где полагается быть рукам воспитанного человека — правая на чашечке Лилечкиного лифчика, левая на ее округлом и гладком бедре.
Он попробовал было целоваться без рук, но не выходило. Прежней близости не хватало, что ли. Пришлось обхватить девушку за плечи. Впрочем, она сама, целуясь, обняла Леву за шею и даже запустила пальцы в его шевелюру.
Невинная забава, начатая нашей парочкой под кустом, похоже, затягивалась, и Лилечка устроилась поудобнее, да так, что куда бы Лева теперь не тыкался губами, попадал только в ее лицо или шею.
На лифчике что-то само собой отлетело (Лева себе такую вольность никогда бы не позволил), и бретельки сползли с плеч девушки. Она попыталась было что-то возразить, но сумела выдавить только нечленораздельное мычание — в этот момент ее язык находился в Левкином рту.
Пространство для ласк сразу увеличилось — даже неискушенный в любовных утехах Лева догадался, как можно с приятностью использовать два эти сокровища, буквально свалившиеся ему в руки. Но прежде, чем припасть ртом к ее соскам — таким же алым, как и губы, — Лева, не лишенный дара эстетического восприятия, успел отметить, что за долгие годы эволюции природа не сумела создать ничего более гармоничного по форме, чем молодые женские груди.
— Не надо, не надо… — шептала Лилечка, лобзая Леву в макушку, а сама все плотнее прижималась к нему и даже груди свои для его удобства поддерживала снизу ладонями.
Старательно делая все то, к чему его побуждало неосознанное телесное желание и ненавязчивый Лилечкин напор. Лева каким-то никогда не дремлющим уголком сознания понимал, что это не все, что игра зашла слишком далеко, чтобы окончиться безрезультатно, и что ему еще предстоит нечто такое, что может принести и несказанное наслаждение, и несмываемый позор. Все говорило за то, что Лилечка не такая уж простофиля в любовных делах, как это могло показаться вначале, и одними ласками ее до экстаза не доведешь. Пора было переходить к решительным действиям, но страх опростоволоситься перед любимой (что для него являлось уже неоспоримым фактом) одолевал плотскую страсть.
Развязка тем не менее приближалась — на Лилечке уже вообще ничего не было, и он даже не понимал, как это могло случиться. Все тело ее влажно блестело от поцелуев, а кое-где в особенно нежных местах расцветали пока еще тусклые розы легких кровоподтеков.
Была не была, решил он, ощущая себя как неопытный циркач, которому впервые в жизни предстоит пройти по натянутому над бездной канату. Пан или пропал! Ведь когда-нибудь да надо начинать.
Продолжая целовать уже порядочно распухшие девичьи губы, он попытался расстегнуть свой ремень, на котором чего только не висело: и пистолет в кобуре, и пустая фляжка, и штык-нож, и брезентовый подсумок со всякой всячиной. Однако мягкий живот навалившейся на него Лилечки мешал добраться до пряжки, а отклониться назад не давал куст. Когда же Лева с грехом пополам освободился наконец от своей амуниции, загремевшей и залязгавшей при этом, Лилечка резко отстранилась.
— Ты чего? — недоуменно спросила она.
— Ничего… — Ну что еще мог ответить на этот вопрос бедный Лева?
— Не смей! — Туман, заволакивавший до этого глаза девушки, быстро рассеивался. — Ишь, какой быстрый… Я ему как другу доверяла, а он скорее штаны снимать!
— Я как ты… — растерянно пробормотал Лева.
— Как ты… — передразнила она его. — Это совсем разные дела! Да и не снимала я ничего. Ты мне сам все белье изорвал.
Действительно, лифчик требовал серьезной починки, а на трусики Лева даже глянуть боялся.
— Отвернись! — приказала она.
За спиной Левы зашуршал куст, а потом затрещала материя платья.
