— Можешь радоваться, — буркнул Пётр Фомич. — Грипп достиг апогея. За день у меня было тридцать вызовов. Скоро доить коров будет некому.
— Тяжёлые случаи есть? — осведомился Цимбаларь.
— До этого пока не дошло. Но хуже всех себя чувствует старуха, у которой ты раньше столовался. Она уже и за попом послала.
— Сейчас я там буду, — он стал поспешно собираться.
Когда Цимбаларь вошёл в избу Парамоновны, священник уже удалился, хотя о нём ещё напоминал едва уловимый запах ладана.
Соседка, присматривавшая за больной, пояснила, что батюшка отпустил хозяйке грехи, однако с соборованием спешить не стал — надежда на выздоровление оставалась.
— Отцу Никите самому нездоровится, — продолжала она. — Еле на ногах держался, сердешный. Руки трясутся, по лицу пот ручьями. Проклятая зараза всех косит — и праведников, и грешников.
Старуха, обряженная в смертную сорочку, внезапно открыла глаза, состоявшие, казалось, из одних зрачков, и уставилась на Цимбаларя.
— Как здоровье, Парамоновна? — бодро поинтересовался он.
Старуха молчала, не сводя с участкового взгляда, в котором опять мерцал уже знакомый ему огонёк безумия.
Так продолжалось ещё минуты две, а затем она отрешённым голосом произнесла:
— Явился, антихрист... Смертью человеческой любуешься... Я-то тебя насквозь вижу... Ты моровую язву человеческой плотью питаешь, аки своего пса верного... В одной твоей руке чаша с ядом, а в другой ларец с прахом... Жаль, я тебя тогда не порешила...
Старуха стала затихать, но потом забилась, словно припадочная, и завопила:
— Готовьте гробы, ройте могилы, варите кутью! Смерть к нам пришла! Смерть в человеческом облике!.. Кропите её уксусом! Гоните животворящим крестом! Жгите железом! А-а-а...
— Иди, милок, иди, — соседка стала выпроваживать Цимбаларя за порог. — Разве не видишь — не в себе она. От горячки умишком тронулась. На себя наговаривает... Недавно в смерти четырёх человек призналась.
На следующий день Кондаков и Людочка сами пришли к нему.
— Вижу, ты совсем оклемался, — сказал Кондаков. — Хоть одна хорошая новость. А у нас дела всё хуже и хуже. Больных уже больше, чем здоровых. Кому-то лекарства помогают, а кому-то нет.
— Сочувствую, — ответил Цимбаларь. — Но помочь ничем не могу. Надо ждать.
Он сидел на краю развороченной кровати и не знал, куда деваться от взгляда Людочки.
— Помощник ты, конечно, хреновый, — согласился Кондаков. — Вашему брату лишь бы пожар раздуть, а как тушить — сразу в кусты... Но я, собственно говоря, вот по какому поводу. У больных начинается кризис. Возможно, некоторые не доживут до утра. По-моему, ты хотел с ними поговорить.
— Раньше хотел... А теперь не вижу в этом особой необходимости.
— Совесть-то небось гложет?
— Такая у неё работа... Но в содеянном я не раскаиваюсь. Кто из нас прав, покажет время.
Людочка не сказала ему ни единого слова — как пришла молчком, так и ушла.
Оставшись один, Цимбаларь залпом ополовинил бутылку самогона и стал ждать сна — единственного средства, дававшему ему хоть какое-то забвение.
Глубокой ночью в окно опорного пункта постучал старик, после смерти Борьки Ширяева выполнявший в церкви его обязанности.
— Вас батюшка к себе зовёт, — сообщил он. — Идите скорее.
Все окна в избе отца Никиты были освещены. Сам он, до неузнаваемости осунувшийся, лежал в дальней комнатёнке, наверное, служившей домашней молельней.
— Матушка, оставь нас наедине, — попросил он жену, менявшую холодные компрессы.
— Плохо вам? — Цимбаларь шарил по комнате взглядом в поисках хоть каких-нибудь лекарств. — Да ведь вы, похоже, и не лечитесь! Сейчас я пошлю за фельдшером.
— Не утруждайте себя, — сказал отец Никита. — Фельдшер мне не поможет... Единственное моё лекарство — вера, однако сейчас бесполезно и оно... Бог отвернулся от меня. Пришло время расплаты... Скажу без обиняков — вашего предшественника убил я... Но это не единственное моё прегрешение...
Чего-то такого Цимбаларь ожидал уже давно, и тем не менее признание священника ошарашило его. Хотя всё в общем-то сходилось... Парадный мундир, начищенные туфли... территория коровника, находящаяся на кратчайшем пути от опорного пункта к церкви... Вериги, появившиеся сразу после убийства.
— В тот вечер вы должны были обвенчать его с учительницей? — после некоторой паузы спросил Цимбаларь.
— Да, — отец Никита неотрывно смотрел в потолок, а не на иконы, возле которых даже лампадка не горела. — Невеста пришла в церковь заранее, а жениха я ожидал с минуты на минуту. Не знаю, почему они избрали тайное венчание... Вот тогда всё и случилось...
— Что именно? — Цимбаларь склонился над кроватью пониже.
— Мне трудно объяснить... Это жуткое чувство, когда ты вдруг теряешь власть над собой и действуешь, как бездушная марионетка... Помутнение — другого слова тут не подберёшь... Мною владело лишь одно желание — убить его, убить... Не помня себя, я выбежал из церкви и помчался навстречу жениху... По чистой случайности мы встретились возле коровника, а иначе пришлось бы душить его руками... Услужливый дьявол подал мне вилы... Дальше ничего не помню... Потом я вернулся в церковь. Окровавленный, с вилами в руках... Девочка всё поняла. Она убежала прочь и впоследствии покончила с собой, но меня почему-то не выдала...
— Смерть Черенкова была предопределена видением?
— Как будто...
— Это ваше единственное преступление?
— Если вы подразумеваете убийство — да. Гораздо страшнее то, что я был одержим бесом... Силы преисподней связывали со мной какие-то планы... А что касается убийц, их у дьявола предостаточно... Мне же предназначалась иная участь... Вам не понять, какие муки испытывает искренне верующий человек, ставший невольным пособником нечистого... Чтобы хоть как-то защититься от дьявольских соблазнов, я стал применять вериги... Но было уже поздно...
— Это вы подбросили мне письмо?
— Да... Зря вы не последовали моим советам... Хотя теперь это не имеет никакого значения. Я умираю... Болезнь послана мне в наказание за грех отступничества... Пусть бы кара обернулась искуплением...
— По-вашему, всё происходящее в Чарусе — козни дьявола?
— Для меня это действительно так... Но некоторые думают иначе...
— Куда вы дели вилы?
— Закопал в церковном подвале...
— В Чарусе есть и другие пособники дьявола? Я имею в виду равных вам по значению...
— Конечно... Выявить их не составит большого труда... Но сам дьявол непобедим... Уже завтра вы можете оказаться на его стороне, — глаза священника закрылись, и он задышал ровнее.
Матушка тихо вошла в комнату и сказала:
— Кажется, заснул. Не надо его больше тревожить.
На рассвете отец Никита скончался. В тот же день его участь разделили ещё несколько человек, в том числе и охотник, стрелявший в Кондакова.
Парамоновна, уже стоявшая одной ногой в могиле, неожиданно для всех выкарабкалась. Пошли на поправку и остальные сельчане. Страшков и Зинка Почечуева вообще не заболели. Валька Дерунова перенесла грипп на ногах.
Попрощаться с отцом Никитой явилось всего человек двадцать-тридцать. Остальные прихожане
