– За кого вы меня принимаете? Вы что же, считаете, что я из тех, кто делает королей? Или, может быть, вы ждете, что я выбегу на улицу и начну кричать обо всем, чтобы люди вышвырнули вас отсюда? Кто мне может поверить, если даже я покажу им эти папки? Да, вы ловко все придумали; единственный человек, который способен был бы мне поверить, – больной бедняга Колдуэлл.
Случилось так, что именно папку Колдуэлла я держал в руках. Я почти швырнул ее в Вадоса.
– Да, двадцать лет все происходило так, как вы хотели. Немногие правители могут похвастать этим. Вам пора теперь снова взглянуть фактам в лицо, забыв о ваших правилах игры, иначе рано или поздно вас расстреляют. Управление государством – ваше дело, не мое! Успокойте хотя бы людей – дайте пенсию вдове Толстяка Брауна, вы ведь прекрасно знаете, что он невиновен. Зачем я говорю вам все это?
Я машинально открыл папку Колдуэлла. Внутри была вложена записка:
«30. Пабло говорит, что лучший ход с5.»
– Значит, и здесь вы обманывали, – тихо сказал я. – Даже когда вы поклялись, что будете следовать правилам, вы обманывали. Вы спросили Пабло Гарсиа, какой следующий ход. Из того, что я хотел бы сделать с вами, нет ничего, что так или иначе не ожидает вас и без меня, – спокойно произнес я. – Единственное мое желание – поскорее убраться отсюда.
Я почувствовал, как во мне растет отвращение, и это придало силу моим последним словам. Вадос в растерянности встал.
– Я… я пошлю за вашим водителем, – начал он, но я прервал его:
– Я хочу уехать не только из вашего дворца, но и из страны. Сегодня же!
В соседней комнате приглушенно зазвонил телефон. Вадос полуобернулся и вздохнул.
– Хорошо, сеньор Хаклют. Меня не огорчит ваш отъезд. Может быть, тогда я смогу заставить себя стать таким, каким я хочу видеть себя снова. Сейчас я лишь тень того человека, каким себе казался…
– Сеньор президент! – раздался резкий крик.
Дверь комнаты распахнулась, и вошел дворецкий.
– Сеньоры, простите меня, но только что позвонили и сказали, что в городе идут бои. Генерал Молинас отдал приказ о мобилизации резервов, толпа атаковала станцию монорельсовой дороги. Станция горит!
Я посмотрел на Вадоса. Слова были излишни.
Он сидел с каменным лицом. Затем он выпрямился, расправил плечи. Постепенно к нему возвращалась прежняя решительность.
– Хорошо, – произнес он наконец. – Вызовите водителя. Пусть Хаим возьмет из сейфа двадцать тысяч доларо и отдаст их сеньору Хаклюту; если наличных не хватит, пусть покроет разницу чеком. Потом он должен заехать в «Отель-дель-Принсип», взять вещи сеньора и отвезти их в аэропорт. Обеспечьте военный самолет, который доставит сеньора Хаклюта, куда он пожелает.
– Но… – с удивлением начал дворецкий.
Вадос вспыхнул.
– Никаких но. Делайте, что я сказал, и побыстрее!
Пораженный дворецкий вышел из комнаты. Вадос смотрел в мою сторону ничего не видящим взглядом.
– Я добился лишь отсрочки того, чего я больше всего хотел избежать, – задумчиво произнес он. – И какой ценой… Но это касается меня и моего народа. Вам же я могу сказать только одно: прощайте. Извините меня.
Он, должно быть, понял, что я не подам ему руки, повернулся и вышел из комнаты.
Через несколько минут возвратился дворецкий с деньгами – я не стал их пересчитывать. Машина ждала у подъезда. Я шел к ней с чувством огромного облегчения, как будто с моих плеч сняли тяжесть, которую я носил с самого рождения, не ведая о том.
– В аэропорт, – сказал я водителю.
Он кивнул, и машина двинулась вперед.
За дворцовой оградой открылась панорама города. Зарево над монорельсовой станцией затмило вечерние огни. Водитель явно не верил своим глазам – он еще ничего не знал, – затем прибавил скорость.
Позади нас одна за другой последовали две вспышки. Я оглянулся назад. Раздались взрывы.
На фасаде президентского дворца зияли две пробоины, похожие на выщербины в ряду зубов. Я прикинул – батарея явно находилась на другой стороне города, однако точность попадания была поразительной.
– Побыстрее! – бросил я шоферу.
Он кивнул и снова увеличил скорость. Я боялся, что, когда прибуду в аэропорт, приказ Вадоса уже утратит свою силу и обещанный самолет будет использован иначе.
Мне повезло. Самолет ждал вместе с пилотом, который, очевидно, проклинал судьбу, что должен покинуть Сьюдад-де-Вадос в такое время. Однако он вынужден был подчиниться приказу, исходящему непосредственно от президента, который, возможно, был уже мертв.
Я решил не дожидаться багажа, протянул сто доларо чрезмерно усердному таможеннику, чтобы он отстал, и через десять минут был уже в воздухе.
Мы летели на реактивном учебном самолете. В маленькой кабине было два места – для пилота- инструктора и курсанта, которое занял я. Я посмотрел на своего смуглолицего соседа.
– Может быть, вы хотите сделать круг над городом? – предложил я.
Он удивленно взглянул на меня.
– Нас могут обстрелять, – заметил он.
Пожар на монорельсовой станции понемногу стихал. Но он был не единственным. Еще в ряде мест полыхало яркое зарево. От собора на Пласа-дель-Эсте, в который, видно, угодил снаряд, двигалась огромная толпа с пылающими крестами. Она хлынула к лачугам вдоль дороги на Пуэрто-Хоакин.
– О господи! – лишь вымолвил пилот.
На крутом вираже стала видна вторая толпа. Она поднималась вверх по холму к президентскому дворцу.
Значит, правила игры больше не действовали. Теперь начнется просто резня.
Город уменьшался в размерах. Альтиметр показывал пятьсот, восемьсот, тысячу метров.
Я увозил с собой всю тяжесть сознания, что всякий человек в любом месте и в любое время может быть обращен в пешку и будет вести себя со всей предсказуемостью обычного куска резного дерева.
Возможно, никто не поверит мне. Возможно, папки, в которых запечатлены все детали этой неправдоподобно дикой партии, погребены под развалинами президентского дворца. В таком случае я один должен буду нести бремя этой тайны. Достаточно ли это основание для того, чтобы одному нести и бремя вины? А я был виноват, хотя до сих пор не отдавал себе в том отчета.
Каждый виноват, кто отрекся от права думать и действовать разумно, если кто-то другой еще может нажать на кнопку и заставить его танцевать под свою дудку.
Я протянул руку и похлопал пилота по плечу:
– Если хотите, можете повернуть назад.
В вестибюле аэропорта я нашел телефон, который, к счастью, еще работал. Негнущимися пальцами я набрал номер и с чувством огромного облегчения услышал голос Марии Посадор, решительный и взволнованный.
– Мария! – закричал я. – Вы должны выслушать меня. Вряд ли вы можете поверить мне, но вы должны выслушать все. То, что я собираюсь сказать вам, очень-очень важно.
– Бойд! – Она узнала меня. – Да, говорите. Пожалуйста, говорите. Я слушаю.
