перевернется.
Навстречу ему катили два открытых джипа, битком набитые полицейскими с винтовками наготове — а следом поспешал один из здешних броневичков, представлявших собой половину здешних бронетанковых сил, рухлядь неописуемая с точки зрения человека, привыкшего к более современному оружию.
Мазур не оглянулся посмотреть на происходящее. И это уже не имело значения, плевать теперь, кто именно вызвал полицию и что ей напел. Майк с компанией наверняка отделается легким испугом, как- никак они ничего не успели тут наворотить, никто не будет устраивать шумный процесс, их попросту вышлют с первым же отходящим судном... Ну и черт с ними.
У дома Лаврика стояло знакомое такси, и задняя дверца была приглашающе распахнута. Мазур ускорил шаг.
«ТАСС. Флоренсвилль. На прошлой неделе в этой маленькой островной республике, бывшей британской колонии, была сорвана попытка государственного переворота. Реакционные круги, недовольные прогрессивными экономическими реформами, объявленными президентом Аристидом, в тесном альянсе с зарубежными разведцентрами наняли группу белых наемников во главе с небезызвестным авантюристом Майклом Шором. Здоровые силы республики, последовательно боровшиеся с ликвидацией последствий колониализма и происками империалистических держав, вовремя предотвратили путч, обезвредив мятежников».
...А поскольку планета наша все же маленькая и тесная, с чем очень многие согласятся, через двадцать с лишним лет, в гостиничном номере, в далекой и чужой стране, лениво перебиравший каналы спутникового телевидения контр-адмирал Кирилл Мазур внезапно наткнулся на передачу, которую едва не «пролистнул», но вовремя узнал главного героя...
Майкл Шор, раздобревший, седой, благообразный, давно уже отошедший от дел и обитавший где-то скромным пенсионером, давал интервью красивой, глуповатой на вид блондиночке с голыми плечиками и улыбкой на сорок четыре зуба. Подробно и со вкусом живописал, как он штурмовал дворцы и парламенты, свергал президентов и отправлял в политическое небытие премьер-министров — одним словом, откровенничал со спокойным хвастовством человека, знающего, что за спиной у него нет не закрытых уголовных дел, и можно без последствий покрасоваться.
А под конец блондиночка, взиравшая на своего визави с неприкрытым восхищением, все же сообразила спросить:
— И что же, Майкл, вы так никогда и не терпели поражений?
И вот тут благообразного старичка
— Ну, справедливости ради... Один-единственный раз.
— Расскажите! — взвилась блондиночка.
— Не стоит, я думаю, — сказал Майкл, улыбаясь почти так же ослепительно. — Понимаете, история крайне загадочная и запутанная, я до сих пор ее не вполне понимаю...
И он не врал, определил Мазур, он нисколечко не врал. Блондинка что-то еще чирикала — интересовалась компетентным мнением профессионала о какой-то прогремевшей заварушке — а Мазур, плеснув себе виски без всякой содовой, еще долго ухмылялся в блаженной ностальгии. Двадцать лет, повторял он про себя злорадно. Двадцать лет. Два десятилетия этот хмырь долбаный должен был ломать голову, вновь и вновь восстанавливая в памяти беспроигрышное, казалось бы, дело. И всякий раз не находил ответа. Не мог понять, почему все рухнуло и кто над этим поработал. И эта заноза будет Бешеного Майка мучить до гробовой доски...
Лучше наказания и не придумаешь, ребята?
Примечания
1
В милом знойном Сенегале
в плен враги меня забрали
и отправили сюда за море синее.
И тоскую я вдали
от родной своей земли
на плантациях Вирджинии, Джинии...
2
«Плач раба» шотландского поэта Р. Бернса.
3
На черта вздохи — ax да ох!
Зачем считать утраты?
Мне двадцать три, и рост неплох -
шесть футов, помнится, без трех.
Пойду-ка я в солдаты!
Роберт Бернс
4
Своим горбом
я нажил дом,
хотя и небогатый.
Но что сберег, пошло не впрок,
и вот иду в солдаты!
