— Корф… Корф… — негромко проговорил Косухин. — Да, это интересно… Что ты ему рассказала?
— Я? — удивилась девушка. — Ничего, конечно! Мы лишь договорились о встрече. Он возьмет с собой Стрешнева… Бен, надо подумать, как лучше организовать обратный маршрут. Сегодня пришлось брать такси, мне было трудно идти…
— О чем ты! — Брат резко взмахнул рукой. — К черту все! Эти папуасы тебя пытали! Я их… Этих животных… Грязных хамов… А ты, Джон, еще хочешь им помогать! Ублюдки!
— Бен, что за мелодрама? — Девушка поморщилась: болели ребра, ожоги не давали повернуть голову. — Меня выручил тоже… папуас… К тому же можешь не мстить за меня, я это проделала сама. Почему-то мне казалось, что стрелять в живых людей труднее…
— Это не люди! — вновь вскипел брат. — Это животные! Дикари!
— Бен, не шуми… — Косухин возился со шприцем, набирая лекарство из небольшой ампулы. — Лу, сейчас ты поспишь, поговорим утром… Будешь молодцом — не отправим на Тускулу…
— Ни за что! — улыбнулась девушка — Теперь я здесь террористка номер один…
Свет потушили, и молодые люди перешли в аппаратную, где на пульте управления беззвучно светились разноцветные лампы. Бен рухнул в кресло и обхватил голову руками:
— Джон… У нее с лицом… Как ты думаешь, можно сделать пластическую операцию?
Чиф, присев рядом, легко коснулся плеча приятеля:
— Это может и не понадобиться. В крайнем случае, останется шрам. А вот психика… Сейчас она возбуждена, а к утру нервы отпустят… Наверно, мне пока нельзя уезжать…
— Надо поговорить с Казим-беком, — решил Бен. — Я бы немедленно отправил Лу, но она права: нам нужна связь с Корфом. Черт, теперь мы все засветились! Как по-твоему, что решит Казим-бек?
— Отзовет группу, — пожал плечами Косухин. — Он ведь считает, что с Тернемом мы разобрались, а с Бертяевым могут контактировать и другие. Вы с Лу передадите связи — и домой…
— Ну уж нет! Попрошусь по Каналу А, в Париж! Родственников повидаю. У меня там вроде как дядя… Хочешь в Париж, Чиф?
— Не знаю. — Косухин думал совсем о другом. — Мы еще не все сделали, Бен. Где-то имеется аппарат «Пространственного Луча» — тот, что мы так и не нашли. Если он не у Тернема, значит, надо искать в другом месте…
Бен нажал клавишу. Большой экран вспыхнул, высветив карту мира. Пальцы пробежались по пульту — карта увеличилась, за пределы экрана ушли Америка и Австралия, Европа… Теперь там оставалась лишь Азия, Бен вновь нажал клавишу, и на экране высветилась карта горной местности, пересеченной узкими извилистыми реками.
— Вот твой район, Чиф. Интересно, что там сейчас?
— Зима, наверно. Средненоябрьская — плюс один.
— Я не об этом.
— Не об этом?..
Чиф всмотрелся в карту, нажатием клавиши чуть увеличив изображение:
— Да, далековато… А проблемы все те же… Только все в открытую…
— Война? — негромко отозвался Бен.
— Да. Война…
Пещера была вырублена в мягкой скале. Вход не закрывался, и с порога было видно черное, усеянное огромными звездами, зимнее небо. В углу неярко светила керосиновая лампа, позволявшая разглядеть нехитрое убранство подземного жилища. Стол, два кресла, радиоприемник, небольшая железная печка…
На столе стояла бутылка голландского джина, глиняные рюмки и миска с красным перцем. Тут же была пепельница, заваленная окурками, и полупустая пачка «Честерфильда».
Чиф сидел в одном из кресел. Второе пустовало:
хозяин стоял возле входа, глядя куда-то в черное звездное небо. Негромко звучали отрывистые короткие слова: человек читал стихи.
Чиф понимал далеко не все. В Сент-Алексе он два года изучал китайский, но этого, конечно, было недостаточно, тем более что в университете преподавали нанкинский диалект, а тот, кто читал стихи, разговаривал на совершенно непохожем — хунаньском. Поэтому Чиф мог понять лишь, что в стихах говорится о горе Кунлунь, которая ушла к небу, подальше от людской суеты, о рое нефритовых драконов, о сметенных весенним половодьем черепахах… Чиф пытался вслушаться, но смысл ускользал…
— Что-нибудь поняли, товарищ Хо? — Человек подошел поближе. Он был высок, широкоплеч и слегка сутул. Немолодое смуглое лицо казалось бесстрастным, но темные глаза светились дружелюбием. Одет человек был просто — в старую ватную куртку — «даньи»; такие носили в этих краях крестьяне. Чиф был одет так же, только его даньи перетягивал ремень, с которого свисала кобура револьвера. Впрочем, он уже не был Чифом — Косухин превратился в Хо Сушина, или просто «товарища Хо».
— Не расстраивайтесь, товарищ Хо, — человек в даньи закурил «Честерфильд» и присел в кресло. — Эти стихи, к сожалению, трудны для понимания даже китайцев. Я написал их в старой традиции — в так называемом жанре «цы», на мотив стихотворения «Няньнуцзяо»… Сейчас так писать уже нельзя, но я, к сожалению, человек старого воспитания. Товарищ Лу Синь недаром провозгласил революцию в литературе. Он прав: писать надо просто, чтобы стихи понимал народ. Мы — странное государство, товарищ Хо. Странное — и старое. У нас революция начинается прежде всего в литературе, аграрный вопрос решается во вторую очередь. Товарищу Сталину этого, наверное, не понять…
Человек в даньи негромко рассмеялся. Похоже, мысль о Великом Вожде Всех Времен и Народов его позабавила.
— Эти стихи, товарищ Хо, я написал после нашей первой встречи. Ночью не спалось, хотелось написать о вашей планете, о людях с Небес, которые надеются построить социализм среди звезд… Но написал я о горе Кунлунь…
Снова послышался смех. Любитель старинной поэзии плеснул в рюмки джин и пододвинул миску ближе к гостю.
— Вы едите красный перец, товарищ Хо? Каждый революционер должен обязательно есть красный перец! Смотрите, надо класть его не на язык, а ближе к гортани — и глотать…
Чиф попробовал — ему показалось, что в рот попала горячая головешка. Растерявшись, он глотнул джина — и закашлялся. Пить Косухин так и не научился.
— Привыкайте, товарищ Хо… Я думал, почему написал не о вас, а о горе Кунлунь? Наверно, потому, что Кунлунь — символ всего великого в нашем мире. А наша встреча, товарищ Хо, — великая встреча… Сталин не понял… На смуглом лице мелькнула улыбка.
— И не поймет… А ведь первая встреча Земли и Неба — это великий поворот, и не так важно, что вас на Тускуле немного. Вы есть, и среди вас имеются те, кто борется за социализм… Вы обратились к нашей партии, и наш долг помочь… Не потому, что мы ждем от вас ответной помощи, нет!.. Революция на Земле и революция на Небе — не это ли начало перемены мира?..
Человек в даньи помолчал, затем покачал головой:
— Интересно, а как вы решаете аграрный вопрос? Коллективизацию уже провели?
Это была шутка, но Косухин попытался ответить:
— Мы смотрим на учение Маркса иначе, чем большевики в России. Для нас главное не цитаты и не конкретные советы, ведь Маркс писал много лет назад! Главное — его основная идея: общество без частной собственности и эксплуатации…
По-китайски выходило плохо, но человек в даньи, похоже, понял:
— Да, товарищ Хо, такой смелости с классиками мы себе позволить еще не можем. Вы — люди Неба, вы смотрите издалека. У нас еще любят цитаты… Товарищ Сталин уверен, что понимает все, в том числе проблемы революции в нашей стране… Он хочет, чтобы мы строили его социализм — с лагерями и продразверсткой. Я давно хотел написать об этом — не для того, чтобы издать собственное собрание сочинений… Нашей революции нужна программа своя, а не выдумки Коминтерна. Нам не нужна их диктатура — нам нужна социалистическая, новая демократия…
Он прошелся по пещере, затем вернулся к столу, бросил окурок и тут же закурил новую
