коалиции, лишившейся посреди кампании своей самой твердой опоры. Фридрих и Пруссия были спасены, Франция и Австрия принуждены к разорительному миру, и вскоре после этого возведенная на престол России смелым переворотом немецкая принцесса, полупруссачка родом и избранница самого Фридриха, приступила вместе с побежденным при Кунерсдорфе к новому дележу добычи.
Такова была воля Провидения или «Случая», которому молился Фридрих. Но если бы война, начатая с Пруссией, и заключилась иначе, народ Петра Великого вряд ли выиграл бы от этого много. Он пожертвовал зависти своих союзников и собственным принципам те завоевательные планы, о которых мечтал некоторое время, и, добившись лишь очень неопределенного и трудно осуществимого вознаграждения за войну, продолжал сражаться просто из чувства чести и для удовольствия драться. В сущности, он и сражался с самого начала только для чести и удовольствия фигурировать в большой европейской коалиции. Но для других участников этой борьбы иной исход ее имел бы, разумеется, неизмеримое значение. Проживи Елизавета еще несколько месяцев, и великий полководец, великий политик, перед победоносным гением которого преклоняется теперь потомство, оставил бы по себе в истории воспоминание как о монархе, пожертвовавшем своими чудесными дарованиями во имя безумного, слепого и преступного честолюбия; он был бы признан виновным в гибели своего государства, остатки которого он уже собирался делить с победителем. Прошло бы еще несколько месяцев — и оружие Апраксина, Салтыкова и Румянцова, храбрость их солдат и мужество Елизаветы изменили бы ход европейской истории на несколько веков.
Это побуждает меня бросить общий взгляд на события, которые были изложены в этой главе и в четырех предшествующих. Я надеюсь подчеркнуть при этом для моих читателей все те выразительные и характерные черты этого царствования в его внешней и внутренней истории, которые я пытался подметить и запечатлеть в своем труде.
Заключение
Связанная, благодаря чисто случайным обстоятельствам австрийским союзом, внешняя политика Елизаветы, следуя программе Петра Великого, на которую она любила ссылаться, была посвящена вооруженному вмешательству в дела Западной Европы, что положило, начиная с 1757 года, на страну непосильную задачу и не принесло никакой выгоды. В борьбе с предприимчивым умом Бестужева, а затем со смелыми замыслами Шувалова здравый смысл и по природе миролюбивые наклонности Елизаветы обеспечили вначале ее царствования довольно продолжительный мир. Но знаменитая программа держала ее в своих тисках, насилуя ее волю, и в конце концов заразила ее воинственной лихорадкой честолюбия.
Эта программа, как известно, включала двоякого рода движение — центростремительное к России и центробежное из нее. Раскрыв свои двери для иностранного нашествия, Россия, как река, вздувшаяся oт чрезмерного притока вод. вышла из своих границ и разлилась по Европе. Торопливая ассимиляция чужого и неудержимое стремление вширь — эти две новые задачи народной жизни требовали громадного расхода сил; а так как наличные силы страны были очень скудны, то приходилось тратить их все без исключения для этой двойной цели; отсюда вставала неотложная, настойчивая необходимость по возможности приумножить эти силы, развивая их с равной по всем направлениям быстротой. Итак, это была программа просветительная, требующая и экономического, и умственного, и социального прогресса. Но несоответствие между средствами, необходимыми для ее немедленного осуществления, и теми, которые в данную минуту находились под рукой, мешало держать в равновесии обе части того парадоксального целого, что представляла собою программа, и придать работе внутри государства, как подспорью для его действия извне, правильное движение и естественный порядок. Приходилось роковым образом прибегать вместо реформ — к первым попавшимся средствам, вместо обдуманных решений — к действиям наугад, вместо рациональной, планомерной культуры — к поспешным заимствованиям от западной цивилизации. Отсюда ряд аномалий и нелепостей, которые были заметны еще при жизни Преобразователя и стали еще больше бросаться в глаза при его преемниках.
В царствование Елизаветы политика ее стремилась всеми средствами — в мирный период внутри страны, а в последние годы за ее пределами — к созданию престижа или иллюзии могущества и величия России. Это величие покупалось ценою жертв, с каждым годом все более мучительных и жестоких, от которых страдала материальная и духовная жизнь народа и даже его достоинство и честь: земледелие было запущено вследствие повального бегства крестьян, не выносивших непосильного ига; зарождающаяся промышленность парализовалась фискальными требованиями, останавливающими ее развитие; умственный прогресс задерживался преобладанием милитаризма; иностранные субсидии, от которых сначала отворачивались со справедливым презрением, затем не только принимались, но выпрашивались без всякого стыда; и, наконец, деспотизм, как обратная сторона рабства, распространялся все дальше и глубже; толпа лакеев держала под кнутом толпу рабов. Услужничество наверху и каторга внизу, все виды унижений и позора.
И результат всего этого? Результатом была та двойственная, своеобразная физиономия, которую современная Россия еще долго, после Елизаветы, показывала миру: лицо сияющее и в то же время полное страдания, монументальный пышный фасад, скрывающий лачугу; армия, снаряженная и обученная на европейский лад, победоносно шествовавшая по Германии, а дома — люди в лохмотьях, похожие на зверей; блестящий двор, дворцы, казармы — и отсутствие школ и больниц; серебряная монета, чеканенная в Кенигсберге, в завоеванной стране, и фальшивая медная монета, сфабрикованная в Петербурге для местного употребления; роскошь и нищета одинаково чрезмерные, цивилизация и варварство, идущие рука об руку везде, и светлый гений Ломоносова, едва пробивающийся сквозь окружавший его мрак невежества.
Но несмотря на все эти заблуждения и на это безумное и преступное расхищение живых сил великого народа во имя честолюбивых замыслов, в большинстве случаев ничего не оправдываемых, царствование Елизаветы — благодаря неисчерпаемому богатству того капитала, который она тратила, не считая, — было все-таки несомненным шагов вперед даже во внутренней жизни России. Оно сохранило державе, созданной Петром Великим, ее пугающий вид громадной и грозной машины, работающей исключительно для внешних материальных завоеваний, в то время как умственное, духовное и экономическое развитие страны было исковеркано и подавлено этим слишком односторонним и несоразмерным усилием. Но, дав вначале временную передышку переутомленной энергии народа, оно все- таки направило ее к более полезным целям, которых Россия никогда не упускала уже из виду, и к более плодотворной деятельности.
У Елизаветы не было знаний и уменья, но по самому своему темпераменту, по более мягкому, нежели у отца, нраву, по своим более утонченным вкусам, она содействовала этой эволюции, наложив на права, побуждения и идеи своего народа новый отпечаток. Дочь Петра Великого осветила мрачную историю России прелестью женской улыбки, и «в труд избранный» народ, которого впереди ждали еще длинные годы испытаний, надолго сохранил воспоминания об этом утешении и ласке.
С другой стороны, вопреки компрометирующим союзам и нежелательным компромиссам, которые помогли ее возвышению, вопреки ее договору с западным миром, заключенным ею в силу ее программы, Елизавета, — как представительница рода, полтора века назад призванного Россией для опоры и защиты ее независимости — не нарушила этого другого договора, заключенного в 1613 году для спасения родины. И, несмотря на соблазны и опасность становившегося все более тесным сближения с европейской цивилизацией и политикой, она, по мере сил, охраняла независимость своего народа как первое условие его существования и культ тех традиций, которые составляют его душу.
