Следы выходили из сплошной топи, вминали мох на тропе и терялись в такой же топи на противоположной стороне.
Шелех огляделся — болото было спокойным, как и всякое болото. Орали лягушки да шелестела на кочках опока.
— Видал такое прежде? — спросил Демид с надеждой.
Мирон покачал головой и протянул:
— Не-е…
— Тогда пошли, да поторопимся!
Демид прыгнул через след, стараясь не задеть его, потом через другой.
Мирон молча согласился, что встреча с неведомым чудищем в самом сердце болот Скуомиша, мягко говоря, излишня. Прыгать он не стал: сошел с тропы и обогнул следы, разбрызгивая бурую болотную жижу.
Они отошли версты на три прежде чем Демид обронил:
— Развелось в болотах погани… За Эркутом, говорят, змеи расплодились, да здоровущие! Чуть не длиннее плети.
— Я слыхал — изрядно длиннее. Мол, всадников с лосей на скаку сбивают, — сказал Мирон задумчиво. — Врут, поди.
— Ага, — буркнул Бернага, — врут. А здесь тогда кто бродил? Дракон?
— Драконы мельче. Вернее, следы у них мельче. И на куриные очень смахивают. А эти — нет.
Демид даже обернулся:
— Видел ты их, что ли? Драконов-то?
— Видел, — хладнокровно ответил Мирон, — дважды. В горах.
Бернага умолк, переваривая услышанное. Он получил Знак от вездесущих трагов всего два года назад и не успел еще очень многого увидеть и узнать.
Воины продолжили путь. Скоро подкрались вечерние сумерки; вновь зарядил унылый дождичек. Путники выбрали островок посуше, поставили палатку, развели огонь и подкрепились. У Демида надувного ложа не было, зато имелся теплый мешок, в котором он мог спать даже без палатки, называемый странным словом «спальник». Под уютное мерцание огненного камня Воины уснули, окруженные бескрайними болотами, а сверху сыпал и сыпал мелкий дождь, шурша и всхлипывая.
Демиду снился дракон. Точно такой, какого он видел на картинке в книге Дерта-грамотея — зеленоватый, с длинной шеей и еще более длинным хвостом, с распростертыми перепончатыми крыльями. Разинув клыкастую пасть, дракон ревел, изрыгая струи ослепительно яркого пламени. Рев становился все громче.
Когда рев стал нестерпимым, Демид проснулся. Взгляд его упал на закопченный полог палатки. Рядом приподнялся на своем ложе Мирон.
И вдруг совсем рядом прозвучал низкий утробный рев. Язычок пламени на камне вздрогнул и покачнулся.
Мирон вскочил, натянул куртку и сунулся наружу; Демид, выползши из мешка, поспешил за ним.
Ночь умирала: на востоке посветлело затянуто плотной облачностью небо, а над болотами вместо кромешней тьмы шандаларской ночи висели лиловые предрассветные сумерки. Дождь не прекращался; Демид поежился от холода. Мирон вертел головой, всматриваясь в обманчивый полумрак.
И вдруг они увидели. По болотам брел громадный зверь. Мощные, как колонны, лапы разбрызгивали грязь и тину, лоснящееся тело наклонено вперед; на груди болтались непропорционально маленькие передние лапки, отдаленно напоминающие руки людей; хищно посаженная голова медленно поворачивалась, осматривая дорогу, а толстый, с добрую колодину, хвост, волочился следом. Разинув пасть, где угадывались устрашающе многочисленные зубы, зверь заревел; глаза его вспыхнули красным. Островок, на котором стояли Демид с Мироном, вздрагивал при каждом его шаге.
Откуда-то издалека донесся слабый ответный рев; чудище поворотило голову и рыкнуло в ответ, а затем направилось прочь от островка, ступая теперь вдвое чаще и быстрее. Скоро оно растворилось во мгле, а звук шагов утонул в мягком шорохе нескончаемого дождя.
Воины переглянулись.
— Ты заметил? — глухо спросил Мирон и закашлялся.
Демид кивнул. Он заметил.
На загривке зверя-гиганта смутно угадывался неясный силуэт всадника.
Кто мог оседлать подобное чудовище шандаларцы не осмеливались даже предположить.
— Знаешь, — сказал Демид, мелко дрожа от пронизывающего предутреннего холода, — что-то мне подсказывает: это связано с проданными в Зельге Знаками. Назревает что-то.
Мирон обернулся к товарищу, оторвав наконец взгляд от однообразных болот.
— Пошли в тепло…
Уже в палатке он подумал: «Хорошо, что огонек не виден снаружи…»
Когда совсем рассвело, они прошли мимо места, где заметили зверя. Следы почти совсем размыло дождем, но даже сейчас легко было понять, что ранее они видели на тропе следы какого-то иного существа.
Мирон мрачно глянул на Бернагу.
— Какие еще у тебя предчувствия?
Демид промолчал.
С этой ночи они оставались настороже, но болота и мокрые приморские равнины больше ничем их не беспокоили, а к нескончаемому дождю шандаларцы привычны сызмальства.
Четыре дня спустя вышли к Зельге. Около полудня Мирон застыл на полушаге, уставившись в небо. Мелкие капли сыпались ему на лицо.
— Эй, Демид! Чайка! Настоящая, морская.
Белая птица, мерно взмахивая узкими крыльями, неспешно летела на юг. Путники залюбовались ею: более свободного создания в Шандаларе не сыскать.
Вскоре из-за близкого горизонта поднялась башня зельгиного маяка, а позже и мокрые крыши окраинных домов. Тропа незаметно вывела к дороге, мощеной темным булыжником. Идти сразу стало легче — на дороге не было грязи и луж. Вкупе с мыслью о тепле таверны, о горячей пище и кружке доброго эля, это несказанно подняло настроение усталым путникам. Шаг ускорился сам собой, благо по булыжной дороге топать было одно удовольствие.
Зельга приближалась с каждой минутой. Стали видны первые дома, а не только высокие черепичные крыши. Два всадника промчались в сторону соседней деревушки, приветственно вскинув руки. Воины помахали в ответ.
Дорога втекла в город, словно ручей в озеро. За окнами домов мелькали лица людей, разглядывавших путников, били часы на башне мэрии, а из редких кабачков доносились обрывки музыки и песен, чаще всего матросских.
Вот и Площадь; широкая улица спускается от нее к пристани; слева — мэрия и храм, справа — таверна Даки. Воины повернули направо. В окнах таверны мерцали отсветы каминного пламени. Над массивной дубовой дверью, сработанной еще во времена смены сезонов, вечно мокрая вывеска: «Облачный край.» И ниже: «Заведение Дакстера Хлуса.»
Мирон взялся за позеленевшее от сырости и времени кольцо и потянул дверь на себя. В открывшуюся щель хлынул теплый, пахнущий снедью воздух пополам со старой застольной песней:
«В Зельге снова попойка, Каждый вечер у стойки Дак стоит, прищурив глаз.
В этой старой таверне Вы бывали, наверно, Не один десяток раз.»
[Песню «Таверна» написал Константин Фролов (Крым).
Изменены только собственное имя и топонимы.]
Сколько Мирон себя помнил, в «Облачном крае» пели эту песню. Она давно стала частью городка и частью Шандалара. Моряки и крестьяне, мастеровые и монахи с архипелага — ее пели все. Когда-то давно Дак случайно обмолвился, что песню сложил его старинный друг, матрос по имени Фрол из страны, зовущейся не то Кром, не то Крым, но в Шандаларе никто не слыхал о такой стране. А песню теперь пели
