пучок на макушке превратился в золотое пушистое руно, закрывающее спину.
— Ты знаешь, что бог — женщина? — шепотом спрашивает она, укладываясь под одеяло.
— Куда это деть? — Коля с глупым видом держит перед собой пояс.
— Положи к моим вещам. У тебя ноги пахнут?
— Что?..
— Если у тебя пахнут ноги, помой их, пожалуйста, а то у меня с запахами проблема.
Коля идет в ванную. Изогнувшись, стоя на одной ноге, он пытается понюхать другую. Потом моется весь, намыливаясь три раза.
— Я буду с ней спать, — говорит он в запотевшее зеркало.
И лежит до одиннадцати часов дня, не шелохнувшись, замирая каждый раз, когда ему кажется, что она долго не вздыхает, лежит, стараясь не пошевелиться, пока она спит, сжав в ладони два его пальца, чтобы не потеряться и не пропасть в вечности.
Через неделю они совсем перестали разговаривать. Коля отключил телефон. Утром он варил ей два яйца всмятку, поджаривал круассаны и делал сок из апельсинов и яблок, в обед — овощной бульон и бананы, вечером в сумерках они шли на двухчасовую прогулку и ели отварную рыбу в японском ресторане. Когда она первый раз попросила официанта отварить рыбу и перечислила, что нужно добавить в отвар, и обратила внимание, чтобы соли не было, — все это на японском языке, — Коля потерялся окончательно. Ирреальность происходящего накатила тогда с запахами приправ в душных кабинках с крошечными жаровнями у каждого столика, с изумлением на лице немолодого японца, с ее раздражением — пахнет горелым утиным жиром — и собственным бессилием: он совершенно забыл, кто есть такой, почему — в Японии? почему маленькая золотоволосая женщина с огромным животом, в котором она зачем-то носит с собой весь мир, укладывает ноги у него на коленях (отекли), а сама, откинувшись на спинку стула, дует в бамбуковую дудочку, сворачивая время и запахи в упругий серпантин звуков…
Ее стали узнавать. В Сокольниках пожилая пара, гулявшая по вечерам, стала ласково здороваться и обсуждать погоду — на французском языке. Коля даже не пытался понять, почему престарелый мужчина с огромным золотым перстнем на среднем пальце правой руки вдруг приподнимает шляпу и спрашивает у Ляли на французском, как у нее “са ва”, а его жена тут же замечает, что второй день “иль плё”, и после непродолжительной беседы они по-родственному, растопыренными ладонями, трогают живот Ляли — языческий обряд причащения, попытка случайным прикосновением напомнить Вселенной о своем существовании, выпросить частичку звездной пыли и спокойной следующей жизни.
Однажды утром у подъезда тощая, измученная сменяющими друг друга метелями и оттепелями дворничиха, объявила Коле: “У вас будет мальчик, потому что пузо огурцом”. Продавец из хлебного киоска протянул в окошко упаковку с двумя круассанами до того, как Коля открыл рот, а в ближайшем овощном бананов не было, но девушка-продавец задержала Колю за рукав куртки, вытащила из-под прилавка припрятанный пакет и радостно заявила: “С пятнышками, ваша такие любит!”
И Коля понял: отныне весь мир свернулся до размеров ее живота и поселился у него в квартире. Он больше не мог думать ни о чем, кроме ее губ. Нет, он совсем не мечтал поцеловать Лялю, он страстно хотел потрогать ее губы пальцами. И все.
В тот вечер, зажав, как обычно, в руке два его пальца, Ляля вдруг подтянула их к лицу. Коля испугался и задеревенел, не в силах шевельнуться, а женщина прижала его пальцы к губам, надавила слегка, и влажная твердость ее зубов сразу же расслабила и успокоила. После этого он разрешил себе брать ее за руку, касаться шеи, помогая надеть шубку, перебирать ее распущенные волосы, а когда Ляля перед сном нежно и исступленно поцеловала его в висок, Коля заплакал.
И они перестали разговаривать. Если ей что-то было нужно, она брала его за руку, или проводила кончиками пальцев по щеке и показывала на предмет, или просто смотрела в глаза, тогда Коля понимал, что ничего не нужно, что прикосновение помогло ей пережить мгновение растерянности или страха.
Глаза у нее были светло-коричневые, а брови и ресницы рыжеватые, Ляля подкрашивала их черным. На шее у левого уха две родинки — рядом, на левой ягодице красное родимое пятнышко — лепестком, на правой щиколотке у самой косточки шрам — неровный, разветвляющейся веточкой, был еще один шрам — у косточки запястья, едва заметный, он проступал, когда руки у Ляли замерзали.
Коля почти не выходил из дома один. Было два назойливых звонка в дверь — он даже не подошел посмотреть в “глазок”.
В японском ресторане теперь их ждали, к столику подсаживался хозяин — почти лысый, толстый и круглый, как болванчик. Он приносил с собой инструмент с двумя струнами и, пока Ляля в ожидании вареной рыбы играла на дудочке, дергал за струны, сладострастно жмурясь и по-заячьи прикусив губу верхними зубами. Коле от этих звуков становилось совсем невмоготу, он готов был разбить ненавистный инструмент, порвать струны, содрогающие собой зыбкую иллюзию его любви.
— Я не смогу теперь жить без тебя, — как-то раз сказал Коля, когда Ляля играла на дудочке.
Она удивленно приподняла брови, словно забыла, что он умеет разговаривать, но играть не перестала. Тогда Коля сжал в ладонях ее ступни у себя на коленях и с силой прижал их к паху. Ляля убрала дудочку от губ.
— В твоем возрасте, — сказала она, — постоянная эрекция вполне естественна. Если хочешь, мы вечером займемся сексом.
Коля закрыл глаза, защищаясь. Он не хотел секса. Он и представить себе не мог, как это — заниматься сексом с земным шаром, с богом или со вспучившейся Вселенной.
— Ты не понимаешь…
— Это ты не понимаешь. — Ляля пошевелила пальцами ног, поглаживая сквозь брюки его восставший член — ему-то было плевать на душевные переживания. — Как только ты начнешь заниматься этим с женщиной, все станет на свои места, страх и растерянность перед жизнью пройдут. Я тоже хочу быть с тобой. Да что толку? Это все равно что хотеть быть рядом с мечтой, укладывать ее с собой в постель и держать за руку.
— Это что же получается? Мы никогда не сможем быть вместе?
— Об этом рано говорить.
— Рано?
— Я должна сначала родить, убедиться, что осталась жива и здорова, а уже потом решать проблему любовного кризиса.
Коля решил было обидеться на “любовный кризис”, но не смог. Он отчаялся и спросил:
— Сколько… Сколько у тебя было мужчин?
— Мужчин? Сорок два, — не задумываясь, ответила Ляля.
Коля скинул ее ноги с колен.
— А вот любовный кризис — первый, — улыбнулась она. — Знаешь, что это значит?
— Неужели сорок два? — не верит Коля.
— С мужем — сорок два с половиной. Да ты меня не слушаешь!
— Почему же ты тогда вышла за него замуж, если он — половина?!
— Именно потому, что он наполовину ребенок. Я выбрала такого, который убьет за меня и меня убьет, если почувствует угрозу потери.
— Дядя Антон? — не поверил Коля, представив себе дядюшку, любимца абсолютно всех компаний, с копной черных вьющихся волос, с красивыми сильными пальцами на больших ладонях, которым легко удавалось все, от починки телевизора и сантехники до лепки пельменей, но только не насадка червяка — червяка было жалко, и рыбу было жалко, — балагура и пьяницу, обладателя чудесного тенора и мощнейшего тела.
— Тоник добрейший миляга, пока не почувствует угрозу потери, — очень серьезно заметила Ля- ля. — А почему ты не спрашиваешь, сколько у меня было женщин?
Родился мальчик.
Ляля, уезжая, сказала, что… “опять идет дождь, ты заметил?.. Ну не хмурься, я все решу, я обещаю, ты мне веришь? Я еще месяц не буду никак называть ребенка, у меня уже рождался мальчик, перед Сюшей, он прожил всего месяц и два дня, теперь я подожду, прежде чем давать ему имя, я должна убедиться, что он выживет, не переживай, мы будем вместе, кстати! — ты любишь детей? Хочу предупредить, у меня будет много детей, потому что я много грешу, а дети искупляют грехи, а ты не знал? Ты тоже — искупление
