ветви, плюс несколько любителей приключений, которых занесло в самые отдаленные уголки Британской империи и, уж конечно, в Штаты. Поскольку все они бесконечно дружелюбны и гостеприимны, мне не надо оплачивать гостиничные счета, так что отдых обходится практически даром. На этот раз я останавливался по очереди в трех домах. Последняя, кого я навестил, была Джойс Родни. Если как следует разобраться, она мне не родня, но мы дружим.
Юноша поставил на стол пустую чашку, и мисс Силвер немедленно налила ему чая.
— Всего-навсего? — невинно спросила дама, но тон ее был настолько выразителен, что молодой человек расхохотался.
— Не понимаю, как вам удается быть такой проницательной! Кстати, мне бы хотелось с вами кое- что обсудить.
Это касается Джойс.
— Если ты считаешь, что она не возражала бы… — с сомнением начала мисс Силвер, но Фрэнк, взяв с подноса сандвич, решительно отмел ее колебания:
— Никоим образом, кузина будет только рада. Она очень нервничает, потому что впервые столкнулась с довольно неприятным явлением…
Хозяйка дома откинулась на спинку небольшого (по сравнению с тем, в котором сидел Фрэнк) кресла из орехового гарнитура и приготовилась слушать. В этот момент детектив вдруг подумал о том, какие фантастические истории излагались в этой тихой, уютной гостиной. Старомодная мебель, на стенах типичные викторианские картинки — что-то вроде аллегорического изображения «Надежды», «Пробуждения души»… Все погружало в атмосферу давно минувших неторопливых времен, когда границы далеких государств не приближались так стремительно самолетами, страны жили обособленно; может быть, поэтому уберечься от пожара мировой войны было тогда проще, и политикам не приходилось, не давая себе ни минуты роздыху, лихорадочно бороться за разоружение, мирное сосуществование и тому подобное.
Узоры ковров и штор почти точно повторяли тона и рисунок на мебельной обивке, причем преобладали жизнерадостные темно-синие оттенки разводов павлиньего хвоста, пестрящие венками и гирляндами розовых и желтых цветов.
Письменный стол и многочисленные фотографии, стоявшие на книжном шкафу, на камине и разнообразных столиках, напоминали о профессиональных занятиях хозяйки, обеспечивающих этот скромный уют. Некогда мисс Силвер занималась, как она говорила, педагогической деятельностью, а если выразиться точнее, была просто гувернанткой, обреченной всю жизни работать в чужих домах, чтобы скопить на старость весьма скудные сбережения. Но в один прекрасный момент в ней обнаружился блестящий аналитический талант, позволивший ей успешно вести самые сложные частные расследования. Дама приобрела известность в достаточно широких кругах, и доход ее настолько увеличился, что она могла позволить себе хорошую квартиру, определенный уровень комфорта и даже наняла преданную домоправительницу — Эмму Медоуз.
Фотографии в серебряных, бархатных и прочего материала рамках свидетельствовали, что у почтенной хозяйки множество друзей. Немало подавленных, испуганных людей сидели в том самом кресле, где сейчас так хорошо чувствовал себя Фрэнк, и, заикаясь от волнения, рассказывали о необъяснимых, невероятных событиях, жертвами которых стали они или их близкие. Но, благодаря усилиям мисс Силвер, тайное в конце концов становилось явным, добродетель торжествовала, а зло было наказано — что полностью соответствовало духу и букве назидательных сочинений викторианской эпохи. Примерно такие мысли промелькнули у Фрэнка, когда он приступил к своему рассказу.
— Джойс потеряла мужа на Ближнем Востоке, он работал там в какой-то крупной нефтяной компании. После его смерти она оказалась в тяжелом положении: без средств, без близких родственников, с болезненным ребенком на руках, и поэтому с радостью согласилась на любезное предложение пожилой кузины своего покойного мужа пожить в ее доме в Тиллинг-Грине.
— Вот как? — вставила мисс Силвер.
— Во всяком случае, кузина написала ей очень доброе письмо, и Джойс решила, что это предложение — просто подарок судьбы. Она не могла работать, потому что вынуждена была ухаживать за маленьким ребенком, а мисс Вейн предложила не только жилье, но еще и небольшую плату за работу по дому. У меня сложилось впечатление, что Джойс крутится там целыми днями как белка в колесе — готовит, наводит порядок, кормит кур и прочее, но она не жалуется, поскольку такая жизнь позволяет ей оставаться рядом с малышом.
Мисс Силвер отставила чашку и придвинула к себе пеструю сумку для рукоделия. Она осторожно достала оттуда четыре вязальные спицы, с которых примерно на дюйм свисало нечто приятного голубого цвета, должное вскоре превратиться в детский джемпер. Маленькой Джозефине, дочери ее племянницы Этель Бэркетт, через месяц исполнялось семь лет, и начатое изделие было частью костюмчика, который предполагалось подарить девочке на день рождения. Пожилая дама любила слушать и одновременно вязать, спицы в ловких пальцах двигались быстро и ритмично.
— Так что же там случилось? — поощрила она рассказчика.
— Она стала получать анонимные письма.
— Что ты говоришь, Фрэнк!
— Это и само по себе неприятно, но вы-то понимаете как никто другой, что за анонимками может крыться что-то еще более отвратительное, чем желание досадить людям.
— И что же там, в этих письмах?
Фрэнк сделал неопределенный жест рукой.
— Джойс их порвала… Вполне естественное желание избавиться от мерзости.
— Полагаю, она хотя бы приблизительно передала тебе их содержание.
— Одно касалось покойного мужа. Он умер внезапно, как считают, от сердечного приступа, а в письме намекалось, что смерть была насильственной. Во втором Джойс обвинялась в том, что она явилась в Тиллинг-Грин «ловить очередного мужа».
— Боже мой! — позволила себе возмутиться мисс Силвер, вслед за чем последовал вопрос:
— А она рассказала о них мисс Вейн?
— Нет, никто кроме меня о них не знает. Вы сами понимаете, что пересказывать анонимки чрезвычайно неприятно. Мисс Вейн — чопорная и тихая особа, которая пугается собственной тени. Ее старшая сестра, умершая несколько месяцев назад, была главой семьи. Мне кажется, именно она и пригласила Джойс приехать к ним. В деревне, вспоминая покойницу, говорят «мисс Вейн», а младшую сестрицу, ее зовут Айрин, иначе как мисс Рени не называют, и, думаю, это навсегда, Мисс Силвер деликатно кашлянула.
— Есть ли у кого-нибудь в деревне основания не любить миссис Родни или не желать ее присутствия в Тиллинге?
— Не могу вообразить себе причин ни для того, ни для другого. Джойс просто милая девушка — не красавица, но очень приятная, умненькая, без занудства. Ничем особенным она не выделяется; просто не представляю, чем может быть вызвано враждебное отношение к ней, ведь обычно молодых вдов жалеют. Джойс не демонстрирует свою скорбь, но она действительно очень любила мужа, а теперь полностью посвятила себя маленькому сыну. Мисс Вейн живет в деревне давно и знакома со всей округой, поэтому история ее родственницы всем известна. Джойс говорит, что все были очень добры к ней.
Мисс Силвер подняла глаза на гостя:
— Значит, ты говоришь, что мисс Вейн не знает об анонимных письмах?
— Именно так. Это очень робкое создание… Она придет в ужас и страшно расстроится.
— А у самой миссис Родни есть какие-нибудь подозрения?
— Ни малейших.
— А у тебя?
Фрэнк всем своим видом выразил недоумение.
— Я находился там всего-навсего четыре дня. Побывал на благотворительной распродаже и на воскресной службе в церкви, после которой меня представили нескольким друзьям и соседям, с которыми я не успел познакомиться во время распродажи. Потом нас пригласили на чай в местную усадьбу. У меня нет ни малейших оснований подозревать священника, причетника или одну из почтенных пожилых дам, активисток местного прихода. Вот уж действительно — откуда у меня могут быть какие-либо подозрения?
