индустриализации, промышленного пролетариата»[15]. В отличие от Франца Боркенау, защищавшего в этой связи тезис, что итальянский фашизм представляет собой лишь некоторый вид диктатуры, служащий созданию индустриального капитализма[16], Гурланд никоим образом не исключал, что успех фашизма может повториться в Германии, хотя здесь он столкнется с иными, чем в Италии, экономическими и социальными предпосылками. В Германии и в других высокоразвитых капиталистических странах фашисты не могут, конечно, использовать слабость пролетариата и пассивную поддержку широких слоев обнищавшего сельского населения, как это было в Италии, но они найдут соответствующую социальную опору в разоренной и деклассированной экономическим кризисом мелкой буржуазии[17]. Так же, как Браунталь, Бауэр, Ольберг, Ненни, Тедеско и Гильфердинг, Гурланд пытался объяснить напряжение между мелкобуржуазной социальной базой фашизма и его капиталистической социальной функцией с помощью марксовой теории бонапартизма[18].
Из этого краткого обзора «классической» дискуссии о фашизме видно, что марксистские авторы не только использовали понятие фашизма как ругательство и пропагандистский жупел; напротив, антифашисты интенсивнее самих фашистов занимались проблемой, представляет ли фашизм особое явление, относящееся к одной лишь Италии, или же это общее историческое явление[19].
Однако после 1945 года эти попытки сравнительного исследования фашизма были более или менее забыты. Затем Эрнст Нольте весьма содействовал тому, что так называемая буржуазная наука активизировала изучение проблемы фашизма как особого исторического явления[20]. Взгляды Нольте, которые здесь не будут подробно рассматриваться, встретили не только горячее одобрение, но и активную критику[21]. Впрочем, главный интерес работ Нольте теперь усматривают в его различных определениях фашизма, особенно в его «трансполитическом» определении (по которому фашизм представляет собой сопротивление «практической и теоретической трансценденции»), а также в его тезисе об «эпохе фашизма»[22]. Не привлекли особого внимания его соображения, относящиеся к сравнительному исследованию фашизма, где он основывался сначала на анализе «Аксьон Франсэз», итальянского фашизма и национал-социализма, а затем распространил этот анализ на остальные фашистские движения Европы в междувоенное время; столь же мало была замечена его типология, где он различал итальянский «нормальный» фашизм и немецкий «радикальный», а также сопоставлял оба вида с «префашизмом, или протофашизмом» и «филофашизмом» некоторых авторитарных режимов[23].
В 60-е и 70-е годы было опубликовано множество монографий по истории различных форм фашизма, не исходивших, как правило, из сравнительного анализа и опиравшихся на весьма разнообразные методы и теории. То же относится к некоторым обзорам и сборникам. Во многих из этих работ были рассмотрены не все фашистские движения, как, например, в весьма поучительном и удачном сравнительном исследовании Германии и Италии, опубликованном Вольфгангом Шидером[24], или же эти движения рассматривались разными авторами, с различными интересами и точками зрения[25]. Вследствие этого наша скромная попытка свести воедино и сравнить между собой предыдущие исследования по истории фашизма наталкивается на большие трудности[26].
Параллельно этому пренебрежению к различным формам сравнительного исследования фашизма, в некоторых странах, и в частности в Федеративной Республике (Германии.– Ред.), происходило размывание понятия «фашизм». Почти все государства в мировом масштабе, от А до Z, от Аргентины до Заира, описываются некоторыми нашими современниками как «фашистские». В области внутренней политики со столь же нелепыми мотивировками разоблачаются как «фашистские» все политические партии и едва ли не все государственные и общественные учреждения.
Пренебрежение серьезным сравнительным исследованием явления, а также непрекращающееся размывание понятия «фашизм», отчасти превратившегося в простое ругательство, которым обмениваются противники, привели к тому, что в последнее время различные исследователи стали критически относиться к смыслу и полезности самого понятия «фашизм».
Многие авторы энергично воспротивились широкому отождествлению с фашизмом капиталистических государств, управляемых парламентскими правительствами или диктаторами. Другие же подчеркивают, что неразборчивое применение выражения «фашистский» может привести к умалению опасности «настоящего» фашизма итальянского и особенно немецкого образца, а также к недопустимой по научным и политическим мотивам демонизации «просто» антидемократических особенностей авторитарных режимов. Например, Карл Дитрих Брахер решительно высказался в этой связи за единственный решающий критерий парламентской демократии и политической свободы[27]. По этим, скорее политическим, а также по определенным научным основаниям он высказался за применение понятия тоталитаризма, постулирующего некоторое сходство коммунистических и фашистских партий и режимов, враждебных парламентской демократии. Итальянский исследователь фашизма Ренцо де Феличе указал, кроме того, что итальянский фашизм потребовал далеко не так много жертв, как немецкий национал-социализм, который к тому же, в отличие от итальянского фашизма, опирался не на поднимающиеся, а на опускающиеся слои мелкой буржуазии, опасавшиеся своей пролетаризации[28]. Так же, как у Брахера, в критике де Феличе научные убеждения соединяются с определенными политическими моментами.
А. Джеймс Грегор распространял понятие фашизма на почти все недемократические движения и режимы прошлого и настоящего – причем он, сознательно или нет, вообще решительно ставил под сомнение специфичность и применимость самого понятия «фашизм» [29]. Между тем Генри А. Тернер подчеркнул, что фашизм принадлежит по существу к категории антидемократических движений и режимов[30]. Брахер, де Феличе, Тернер, а также Элардайс[31], Гильдебранд[32], Мартин[33] и другие согласны также в том, что как раз между итальянским фашизмом и национал-социализмом черты различия значительнее, чем черты сходства. Поэтому в интересах чисто эмпирического исследования, как они полагали, надо отказаться от общей теории и общего понятия фашизма[34]. Эти научные аргументы также связывались – и до сих пор связываются – с определенными политическими взглядами, особенно отчетливо высказанными Тернером. А именно, Тернер опасался, что если бы действительно существовала тесная связь между капитализмом и фашизмом, как всегда утверждали марксистские теоретики фашизма, то это поставило бы под угрозу прочность и самое существование нынешних капиталистических государств с парламентским строем[35] .
Здесь следует подвергнуть критике саму критику. При этом надо также различать политические и научные аспекты. Факт состоит в том, что фашистские партии возникли и выросли на почве капитализма, что они обладали особой притягательной силой для определенных слоев капиталистического общества, что капиталистические круги готовы были оказывать фашистам политическую и финансовую поддержку и, наконец, что фашизм и по сей день вовсе не мертв. Поэтому историк, действительно желающий извлечь уроки из истории, обязан принимать во внимание результаты, тезисы и даже гипотезы исследования фашизма, в частности, теоретического исследования. Как говорит пословица, «черт никогда не приходит снова через ту же дверь»; история не повторится в точно той же форме, но структурные факторы, способствовавшие подъему «классического» фашизма и его приходу к власти, безусловно имеются и могут способствовать росту так называемого неофашизма. Исследование фашизма всегда имело политическую направленность, преследовало антифашистские цели и доставляло средства для борьбы с фашизмом. В области политики и преподавания это имело и до сих пор имеет не только отрицательное, но и некоторое положительное значение. В самом деле, теории, тезисы и гипотезы длящейся уже почти 60 лет дискуссии о фашизме позволяют увидеть некоторые структурные факторы, определявшие ход событий, и представить публике ряд возникающих отсюда проблем.
Однако независимо от этих политических и, если угодно, даже дидактических моментов имеются
