мешки и коврик, личные вещи, нижнее белье, запасные палки и лыжи, почти всю аптечку, видеокамеру «Сони», запасные видеокассеты, термос... 40 минут разбрасывали по снегу вещи — это уже не нужно, это выбрасываем, это оставляем... Как только двинулись в путь без саней, лишь с рюкзаками, то сразу же смогли увеличить скорость почти вдвое.
Внезапно уткнулись в почти вертикальную трехметровую ледяную стену — мы назвали ее Великой Китайской стеной. И только взобравшись на нее, поняли, как замечательно, что у нас уже нет саней и не нужно их втаскивать за собой на это трехметровое препятствие.
А после стены мы попали в огромное море с плавающими кусками льда. Нужно было мгновенно принимать решение — выбрать именно ту льдину, на которую можно опереться, но опереться лишь на мгновенье, задерживаться нельзя было ни на секунду — ледяные комки мгновенно погружались в воду. И в умении выбирать путь Мише не было равных.
Миша: — Да, если Ричард лучше чувствует место, где нужно переходить трещины, то я больше разбираюсь в льдинах. Мы прыгали с льдины на льдину, словно среди болота — с кочки на кочку. Я предложил переходить такие места необычным, как бы стелющимся шагом — немного похожим на движения конькобежцев. Мы скользили по ледяным кускам на полусогнутых ногах, очень быстро — стоило задержаться на мгновенье, как хлипкий островок тут же тонул...
Мы летели к берегу. Уже совсем рядом был шельфовый ледник, мы уже видели старую палатку, в которой когда-то жили гляциологи... До берега оставалось около двух миль. Я хотел попробовать лед, наклонился, чтобы ткнуть впереди палкой, но неожиданно скатился вперед и оказался по пояс в каше из снега, льда и воды. И не зря я сравнивал это месиво с болотом — и впрямь меня стало постепенно засасывать все глубже и глубже... Кое-как я подтащил себя к берегу, вцепился руками в кромку льда: «Ричард, я не смогу вылезти. Боюсь потерять лыжи...»
Ричард: — Я стоял и в оцепенении смотрел, как Миша уходит под лед. Но это продолжалось лишь мгновенье, я быстро пришел в себя. Было ясно, что выбраться Миша сможет, но лыжи его останутся в воде. А ведь запасных у нас уже не было... Подобраться ближе и помочь ему я не мог — слишком уж тонким был лед. Пришлось соображать быстро: я схватил лопату и набросал один на другой несколько кусков льда, сверху положил свои лыжи и лег на них. Засучил рукава, подсунул руку под лед.
Миша: — Мне было не до смеха — я уже начал немного мерзнуть, но картина была очень забавной: один горе-лыжник в воде по пояс, а другой пытается верхнюю половину своего туловища запихнуть в ледяную воду... Я уже стал бояться, что Ричард вот-вот целиком ухнет в воду. Наконец он нащупал лыжи и извлек их из водяного плена. Я вылез. Мокрый. Ко всему еще и ветер поднялся, но сушиться было некогда. Нужно было идти вперед.
Ричард: — Вокруг была настоящая каша из воды и снега... Но мы ясно видели берег, и казалось — ну вот, за этим торосом, выйдем на шельфовый, крепкий лед.
Миша: — Я взобрался на огромный бугор льда — я лидировал — и вдруг вижу, что впереди, в нескольких шагах, начинается совершенно гладкий лед. Подъехал Ричард: «Чего стоишь?» Я сказал вдруг дрогнувшим голосом: «Да вот... Ледник...»
Было 7 часов 2 минуты.
«Ричард, становись рядом!»
И мы вместе съехали на ледник острова Уорд-Хант.
Ричард: — Мы съехали вместе с пакового льда на материковый лед. Не удержались и заплакали. Мы рыдали друг у друга на плече и пытались несколько раз сказать: «Мы сделали это... Мы сделали это!» Но спазмы перехватывали горло...
Кончено. Мы еще немного поплакали. Миша, с присущей ему рассудительностью, тут же сказал, что он плачет оттого, что испытывает облегчение после сильного стресса. Мне вообще-то было все равно, меня причины не волновали. Это просто случилось, и все.
Миша: — Впервые за многие недели мы расслабились. Присели на шельфе, перекусили. Удивительно, но мы финишировали в 200 метрах от того места, где стартовали... Было 15-е июня. Мы опоздали к предполагаемому времени финиша всего на 7 часов и 2 минуты...
Ричард: — Надо было пройти еще три мили до избушки. Шельфовый ледник был похож на купол, и нам предстояло вначале взобраться на его вершину. С подножья ледника мы поползли вверх. Точнее, пополз только я. Миша полетел вверх словно на крыльях. Я отстал. Шел и думал: «Черт возьми, откуда у него столько энергии? За последние 8 дней мы спали всего 20 часов...»
Миша: — Я и в самом деле просто взлетел на холм. Какое-то вдохновение снизошло. Ричард отстал метров на тридцать и, когда подъехал, спросил: — И куда это ты так рванул?
— Да вот, хотел проверить — в какой физической форме нахожусь.
За 45 минут мы доехали до нашей избушки. Я воткнул лыжи в снег:
— Дело сделано!
Ричард: — Когда мы вошли в избушку, то, к изумлению своему, почувствовали, что в ней натоплено! Оказалось, сотрудники национального парка прилетали сюда накануне и, зная, что мы должны финишировать, включили отопительный прибор. Это было неожиданно и очень приятно.
Миша: — Когда мы вышли из избушки, то я заметил, что Ричард идет как-то странно — его бросало из стороны в сторону, словно он выпил. Я попытался взглянуть со стороны и на себя — моя походка мало отличалась от зигзагообразных выпадов моего напарника. Ноги стали отказывать. Едва доковыляли обратно до избы. Мечтали последние дни, как на острове поедим блины, попьем кофе... Но сил на блины уже не осталось. Ричард предложил: «Миша, давай поспим...»
Стянули с себя мокрую одежду, влезли в сухие спальные мешки. И проспали ровно полтора часа...
Ричард: — Но как мы вставали? Мы выползали из своих мешков, словно два инвалида. Едва собрали вещи, как услышали шум самолета.
Миша: — Выбежали из избушки. Над островом висела низкая облачность, но где-то там, за серой пеленой, гудел самолет! И вдруг, почти перед нашей избушкой он вынырнул из облаков. Я стал прыгать, махать руками, словно обезумевший...
Самолет сделал круг и пошел на посадку. Мы побежали на взлетно-посадочную полосу. Самолет остановился, появилась фигура второго пилота... И вот открылась дверь. Две тоненькие фигурки отделились от самолета и побежали нам навстречу. Это были наши жены. Оля и Жозей.
Ричард: — А следом из самолета вышли наши друзья и канадские журналисты. Жозей привезла шампанское и клубнику, несколько сортов великолепного сыра, холодные отбивные, ветчину, копченое мясо... Все это пахло восхитительно... Но, увы, наши обожженные солнцем, морозом губы и язык, не чувствующий ничего после горячей пищи, которой его обжигали на протяжении последних нескольких месяцев, потеряли всякую способность различать — где торт, а где колбаса. Все имело один вкус. А точнее — не имело никакого вкуса. И еще две недели мы не ощущали вкуса еды.
После первых тостов за нашу победу ребята установили памятный знак в честь перехода. Бронза и сталь. Надеюсь, что этот небольшой памятник простоит на острове тысячу лет.
Все, что я могу сказать — мы сделали это.
Я выдохся. И не скоро смогу тронуться в какой-нибудь путь. Не осталось даже мускулов под кожей. Я так устал... Я устаю, даже когда поднимаюсь в своем доме по лестнице. Что еще сказать?.. Это невероятное путешествие. Восхитительное путешествие. Часто я думаю, что никогда в жизни не буду работать также тяжело, никогда не буду также много страдать. Важно, что со мной рядом оказался настоящий человек. Мы с Мишей были одной командой, а это сильнее, чем один плюс один.
Прошло время, но Арктика все еще держит меня. Стоит мне на мгновенье прикрыть глаза, как я снова вижу себя на льду океана, продолжаю бороться за каждый метр. Я уже вижу шельфовый ледник и остров близко, но вокруг слишком много открытой воды, трещин, и снова — в который раз! — нужно идти в обход, карабкаться на торосы, сооружать из снега мосты... И мне никак не удается приблизиться к берегу.
Но... Мы сделали это!
Михаил Малахов
