Я критически посмотрел на рулевого и решил не поверить. Кожа да кости. Такому семь килограммов сбросить — один скелет останется. Я после свадьбы наоборот в весе прибавил. Нет, любились мы сильно, но и ел я под это дело за троих, не меньше. Силенки-то требовались. Голодный с бабой ничего не сделаешь. Осрамишься. В одном Колька прав: постель для мужика та же работа. Недаром когда на работе замудохаются, что тогда говорят?
— Что же ты на ней не женился? Побоялся, что совсем усохнешь от трудов праведных?
— Так уж получилось, — Мне показалось, что в голосе Кузьмина прозвучали нотки сожаления. — Сгулялась она.
Мне вспомнилась старая загадка: чем жена моряка отличается от своего мужа? Ответ (в цензурном виде) — тем, что моряк трахается в море, а жена тем временем — на берегу.
И второй раз за вахту накатила тоска. Как там моя Варька? Может, тоже нашла себе хахаля? Да я тогда не его, а ее с лестницы спущу, чтобы на всю жизнь запомнила, как мужа ждать надо! А потом пусть хоть визы лишают, хоть в тюрьму сажают.
Эх, бабы! И кто вас только выдумал?..
6. Наташа Лагутина, стюардесса. Борт «Некрасова»
Миша был моим любимым исполнителем. Я собрала все его кассеты и диски, выучила наизусть все песни, повесила дома его плакат… Я не пыталась писать ему душещипательных писем, и вообще не мечтала о встрече со своим кумиром, о любви и совместном счастье… Достаточно было знать, что где-то на свете среди всей нашей мрази живет прекрасный человек и поет душевные песни, чтобы люди стали хоть немного лучше.
Да и кто я такая? Ему нужна чистая невинная девушка, а я? Сколько их было, владевших моим телом и не удосужившихся заглянуть в душу, будто я резиновая кукла?
Вот уж чего не предполагала, когда собиралась в море! Мне казалось, что моя работа будет праздничной, яркой: белоснежный лайнер, ослепительно-синее море, элегантные пассажиры, чужие порты и страны… И ведь все это тоже есть, да только не совсем для меня. Мое дело — убирать за этими элегантными господами, а попутно, чтобы не потерять работу и инпорты, ублажать судовое начальство.
И вдруг… Нет, с ума можно сойти! Вдруг я узнаю, что Миша плывет на «Некрасове»в круиз. Даже отведенный ему «люкс» находится на «моей» территории. Как в каком-нибудь кино — благородный красавец-мужчина и бедная падшая девушка.
Господи, какие глупости лезут порой в голову!
Если бы все это было в кино… А он на меня и не посмотрел. Был он порядком пьян, и на пароход его грузили настолько бесчувственным, что очухаться он сумел только ближе к полудню. Очухался — и сразу ушел вместе с Мэри и каким-то мужчиной. Я даже не видела куда. Пассажиры…
Знаю, что все это ужасно глупо и смешно, но безумная надежда и безмолвный непонятный зов заставили меня одеть самое красивое белье, новые колготки с ликрой, самое дорогое платье, купленное во Франции (конечно не в фешенебельном магазине, там всех моих денег бы не хватило, но все равно дорогое), и туфельки на высоком каблуке. Я как следует намарафетилась, критически оглядела себя в зеркале и, честное слово, понравилась сама себе.
Вообще-то я сложена достаточно недурно. Стройные бедра, узкая талия, грудь пусть и небольшая, но упругая. Разве что рост у меня невелик, но многим мужчинам это наоборот нравится. Интересно, а ему?
Сейчас подойду, постучу: «К вам можно?» «Можно», — ответит мне такой знакомый голос…
От одних только мыслей трусики мои намокли, как у девочки, услышавшей нечто запретное, но уже смутно волнующее.
Вот она, эта дверь. Последняя преграда между нами. Последняя… Зачем?!…
Да хоть бы его в каюте не было, проклятого! Пусть он сейчас сидит где-нибудь в баре, а еще лучше на верхней палубе любуется спокойным морем. Хоть бы…
Уже совсем не соображая, что же я делаю, я надавила ручку и дверь бесшумно открылась. Шаг и…
ЧТО ЭТО?!
Я застыла, разглядывая непонятное существо с многочисленными руками и ногами, которое, словно ребенок, каталось по кровати. Существо вдруг повернуло ко мне голову — нет, две головы, одна была Мишина, хотя лицо казалось незнакомым, столько в нем было от зверя, а другая… Другая принадлежала молодой брюнетке, и на ее лице медленно проступала досада. Дурочка, ты же ничего кроме счастья испытывать не должна!
Боже!..
Смысл сцены стал ясен скачком, внутри что-то оборвалось, в ушах зашумело, краска бросилась в лицо, и я, не помня себя, рванула прочь.
Прочь! Подальше от предателя! Развратник! Да как он только!.. Там же должна быть я! Я! Я! Я!
Тут в памяти всплыло Мишино лицо, в котором не было ничего человеческого, и, наверное по какой-то ассоциации, мне вспомнилась такая же плотоядная рожа Жмыха, когда он грубо и торопливо овладевал мной, наваливался сверху, даже не раздеваясь, и, быстро кончив, слезал, словно с чего-то гадкого.
В свою каюту я пробралась украдкой, по счастью, никого не встретив по дороге. Моей напарницы Юльки в каюте не было. Я с ненавистью сорвала с себя наряд, совсем недавно казавшийся восхитительным, и, напялив ночнушку, повалилась в постель.
Сделала я это главным образом, чтобы избежать беседы с Юлькой. Мне казалось, что после случившегося я ни за что не засну, но вот заснула. Незаметно, сама не помню как.
А потом я проснулась посреди ночи и долго лежала с открытыми глазами. Ни о чем я при этом не думала. Так, какие-то не связанные между собой куски, фрагменты размышлений, обрывки полузабытых воспоминаний, и, перекрывающий все это, периодически накатывающийся волной стыд пополам с обидой. Забвение сна пришло только под самое утро, и тут же, безжалостно прерывая его, раздался бодрый (она по утрам всегда бодрая) Юлькин голос:
— Наташка! Подъем! Умывание, одевание, макияж. На завтраке мы должны выглядеть красавицами.
— Не хочу быть красавицей, — еще спросонья заявила я. После вчерашнего вечера и полубессонной ночи мой внешний вид стал мне безразличен.
Но Юлька не отставала. Пришлось встать и выполнить все неизбежные утренние процедуры. Косметики я наложила самую малость, а из одежды напялила обычное форменное платье. Зато Юлька постаралась за нас двоих, и в итоге выглядела просто сногсшибательно. Будь я мужчиной — честное слово, я бы в нее в то утро влюбилась.
Ох, как мне сегодня не хотелось идти в ТОТ коридор! Я даже подумала, не поговорить ли с Юлькой насчет обмена, но испугалась, что она догадается о причине, и не заговорила. Неприятный, всеохватный стыд за вчерашнее, полубессонная ночь — я была в каком-то тумане, когда за спиной открылась дверь ЕГО каюты, и ЕГО до боли знакомый голос произнес:
— Девушка, извините, вы не могли бы немного прибрать у меня? Если вам не трудно.
Я повернулась. Борин стоял босиком в одном халате и, попыхивая ароматной сигаретой, смотрел на меня.
— Разумеется, нетрудно.
Я шагнула в его каюту (он галантно посторонился) и огляделась.
Постель была не застлана, одеяло горбилось безобразными складками, но в остальном все было в относительном порядке. При виде постели, на которой вчера происходило такое, краска залила мне щеки. Дыхание перехватило. Я стояла сама не своя, и с радостью провалилась бы на палубу ниже.
