Великий Эллипс

— Бояться нечего, радость моя.

В данный момент слуги, должно быть, бегут в галерею с полными ведрами воды и мокрыми одеялами, в глупости своей стремясь превратить триумф в катастрофу. Вонарец прав, понял Нипер. Ему нужно быть там, ему нужно объяснить, что происходит, чтобы защитить Искусный Огонь и его победу. Правда, несколько недель назад король запретил ему покидать лабораторию, и запрет еще не снимали. Но, конечно же, Его Величество простит непослушание, учитывая обстоятельства, и когда ситуация будет верно ему объяснена, Мильцин будет благодарен. Прошлые проступки будут прощены, и талантливый Ниц Нипер вернет себе утраченное расположение, престиж, привилегии и все остальные прелести жизни.

— Да, — Нипер боролся с собой, заставляя сконцентрироваться на вонарце, чье худое лицо, казалось, немного расплывается. — Наверх. Да. Идти. Я покажу вам.

Вонарец кивнул. Он бросил прощальный взгляд на мертвого грейслендского офицера, лежащего на полу, но заставил себя покинуть лабораторию.

Едва осознавая окружающую его реальность, Ниц Нипер с трудом понимал, как он находит дорогу из потайных недр дворца Водяных Чар. Его голова пылала огнем, он просто позволил этому свету и жару вести его. Скоро он осознал, благодаря возмутившемуся телу, что поднимается по крутой лестнице. Нельзя было не заметить даже в таком состоянии, что ему тяжело дышать, сердце колотится, в боку колет. По привычке тело хотело присесть и отдохнуть, но время не позволяло, времени не было — Искусный Огонь нуждался в защите.

Погасить. От одной этой мысли внутри все переворачивалось. В животе сильно кольнуло. Ему надо прекращать поедать тонны этой стряпни, надо уметь предвидеть последствия, вот сейчас они заявляют о себе.

Вверх по лестнице, и живот начал беспокоить его не на шутку, но поправить это не было возможности, он не мог остановиться.

— Радость моя, как ты там? — он послал телепатический вопрос и сразу же услышал в ответ удовлетворенное потрескивание.

— Никто не убежит. Никто не убежит.

Через кладовку и хозяйственную комнату в коридор, оттуда в вестибюль, несколько мраморных ступенек вниз, и снова по коридору, и вот перед ним зияет дверной проем, охваченный зеленым пламенем, и толпа обливающихся потом слуг усердно работает ведрами.

Холодным душем окатили самое сердце огня, и у Ница Нипера перехватило дыхание, он закоченел. Какое-то мгновение он ловил ртом воздух, но пламя вспыхнуло, и его дыхание восстановилось. Согнувшись и обхватив руками разбушевавшийся живот, он, спотыкаясь, шел по залу. Слуги обернулись и с изумлением уставились на него, когда он подошел близко, но он даже не видел их. Он видел лишь зеленое сияние, и он обратился к нему без слов, одной мыслью:

— Прелесть моя, я здесь.

Было трудно думать и тем более говорить, имея во рту язык короля Мильцина. Лизелл отстранилась и отвернула лицо. Язык исчез, но руки продолжали ее держать, и от них не так-то легко было избавиться, поскольку он опрокинул ее спиной на валик кушетки и полулежал сверху. Вырваться можно было, только отпихнув его в сторону.

Теша себя тем, что это возможно, она не могла позволить себе это сделать.

Вновь ей показалось, что тема Разумного Огня умерла навечно. Король более не выказывал и признаков интереса к этой теме, его внимание полностью перетекло в иное русло, и возобновить обсуждение важного вопроса не представлялось возможным без решительного контроля ситуации.

— Сир… — она предприняла попытку.

— Еще шампанского, моя дорогая? — дружелюбно осведомился король.

— Нет, спасибо, — она глубоко вздохнула. — Не удостоите ли вы меня ответом?

— Вы не будете возражать, если я глотну немного? — На ее лице, по-видимому, отразилось недоумение, так как он добавил: — Шампанского, я имею в виду. — Налив себе бокал, он быстро осушил его и вновь наполнил.

Похоже, он так распалился, что во рту пересохло, отметила она про себя огорченно. Когда он отставил свой бокал и повернул к ней разгоряченное страстью лицо, она отодвинулась и нежно потребовала:

— Ваш ответ, сир.

— Что я могу вам сказать, моя дорогая?

Он крайне глуп или удивительно хитер? Понять это ей не хватало жизненного опыта.

— Ваше величество согласен принять предложение моей страны продать Огонь?

— Еще раз — сколько стоит это предложение? Сорок миллионов новых рекко?

— Возможно, это вполне вероятно, сир, — сердце учащенно забилось.

— Хмм, ну я не знаю, — король Мильцин вздохнул. — Честно говоря, моя дорогая, я не чувствую себя способным думать. Наша взаимная страсть слишком поглотила меня, и наше взаимное возбуждение — слишком большое напряжение. Давай отложим дискуссию, давай отдадимся моменту, которого мы так страстно желаем.

— Нет, сир, — она оттолкнула тянущиеся к ней руки. — Дело не терпит отлагательства, мы должны поговорить…

— Позже, — он вспотел и тяжело дышал. — Полчаса, ну или около, и я даю тебе свое королевское слово, мы будем говорить, сколько ты хочешь и о чем ты хочешь. — И он запустил свою влажную руку ей под юбку.

Лизелл похолодела. Полчаса. В действительности это — ничто. Она поклялась в самом начале, что добьется успеха любой ценой. Вы напомнили мне, как много поставлено на карту… Я сделаю все, что могу, обещала она во Рувиньяку всего несколько часов назад… Вы в силах переломить ситуацию, сказал он ей, и это было правдой. Она может выполнить свой долг и спасти Вонар, она может изменить ход истории, и цена не очень высока — полчаса с королем Нижней Геции.

Время заключить сделку. Технически от нее требуется просто тихо лежать под ним, но удовлетворение Мильцина будет значительно выше, если она будет притворно отвечать его страсти, хотя она не знала в точности, каким должен быть этот ответ, у нее не было практического опыта, чтобы им воспользоваться, и теоретического то же не было. Она вышла из консервативной буржуазной среды, где требовалось воспитывать молодых девушек в совершенной наивности. Ее мать не снабдила ее никакой информацией, кроме мрачного намека на то, что замужние женщины имеют неприятные, но неизбежные обязанности перед своими мужьями. Ее подруги, как только выходили замуж, неожиданно становились такими же скрытными, и пелена молчания опускалась на интимную сторону их жизни. Странно. Строго ограниченные контакты такого рода с Гирайзом зародили четкое ощущение, что обязанности жены могут быть в итоге и не такими уж неприятными. По правде говоря — она никогда бы не посмела в этом кому бы то ни было признаться, — во время своей помолвки несколько лет назад она действительно желала узнать больше об этой стороне человеческой жизни — с Гирайзом.

Но не с этим пузатым, пахнущим помадой незнакомым ей человеком, который в данный момент распустил слюни, глядя в ее декольте.

Гирайз. Как он посмотрит на нее после сегодняшнего вечера? Сможет ли она вообще посмотреть ему в глаза? Не имеет значения, сможет ли он простить или будет лишь пытаться — отношения их навсегда изменятся.

Непонятным образом — причины она и сама не могла понять — ее мысли перескочили с Гирайза на Каслера Сторнзофа. Ее жизнь не связана с Каслером, и никогда не будет. Но она думала о нем сейчас, думала о его ясных глазах, которые говорили, что истинно и что правильно, вспомнила его в «Трех нищих», где он пожертвовал победой в Великом Эллипсе ради чего-то большего.

И в этот момент у нее появилось очень сильное, необъяснимое ощущение его присутствия. Она чувствовала, что Каслер здесь, рядом с ней, она чувствовала поток спокойной, непоколебимой уверенности, переливающейся из него в нее, ощущение было настолько сильным, что она обернулась, почти реально