отношении того, что же есть жизнь без разумности.
– Да, я получил урок, – ответил Аллан.
– Я рад этому, – сказал ему Директор. – Теперь вы осознали, что единственным моим мотивом при вашей ссылке было исцелить вас от тенденции к неразумию.
Аллан тихо кивнул.
– Вероятно, самым неразумным с моей стороны было бы отвергнуть ваши усилия, направленные на то, чтобы исцелить меня и помочь мне, не так ли?
Директор самодовольно улыбнулся.
– Да, мой мальчик, это было бы верхом неразумия.
– Так я и думал, – проговорил Аллан так же тихо.
Короткий замах…
На этот раз, пока флаер несся к острову с Алланом Манном на борту, охранники не испытывали никакого расположения.
– Теперь вы получили пожизненную ссылку по своей собственной вине, – сказал старший. – Кто и когда слышал, чтобы кто-либо решился на столь безумный поступок – ударить Директора?
Аллан, не обращая на него внимания, всматривался вперед.
– Вот же он! Вот и остров!
– И вы рады, что снова попали сюда? – старший неприязненно отодвинулся. – Из всех неразумников, которых мы транспортировали, вы – самый худший.
Флаер скользнул вниз по теплому полуденному лучу и снова закачался на песчаном пляже. Аллан выскочил и бросился вверх по склону. Он уже не слышал, что кричал ему охранник, пока поднимался флаер. Он ни разу не оглянулся, чтобы не терять времени. Аллан устремился сначала вдоль пляжа, потом через лес – к западному краю острова.
Он выбежал на поляну, где раскинулась деревня. На поляне стояли люди, и один человек, увидев Аллана, бросился к нему с радостным криком. Это была девушка – это была Лита!
Они встретились, и Аллан не увидел ничего противоестественного в том, что рука его обняла девушку, а та припала к нему.
– Они забрали тебя утром, – плакала она. – Я думала, что ты больше никогда не вернешься.
– А я вернулся, чтобы остаться, – сказал он ей. – Я теперь тоже здесь на всю жизнь. – Он произнес это почти с гордостью.
– Ты получил пожизненный срок?
Он коротко рассказал ей, как было дело.
– Я не захотел возвращаться. Здесь мне больше понравилось, – закончил он.
– Ага, так ты вернулся! – это был бычий рев Хары, совсем близко от них. Аллан быстро повернулся – губы перекошены в ярости.
А Хара, ухмыляясь во всю разбитую физиономию, шел к нему и протягивал руку.
– Здорово, что ты вернулся! Ты же первый мужик, который смог меня вырубить. Ты мне нравишься, парень!
Аллан изумленно уставился на него.
– То есть как? Как я могу тебе нравиться после этого? Это же неразумно.
Его заглушил взрыв хохота собравшихся вокруг мужчин и женщин.
– Слушай, парень, ты живешь на Острове неразумия, – вопил Хара.
– Но Лита, – воскликнул Аллан. – Ты… ты с ней не будешь!
– Да успокойся ты, – усмехнулся Хара. Он кивнул, и из собравшейся толпы вышла яркая белокурая девушка. – Погляди-ка, что тут оставил тот самый флаер, что уволок тебя. И тоже пожизненно. Так что про Литу все забыто. Как только я увидал это чудо – верно, лапка?
– Забудь напрочь, – посоветовала девушка и улыбнулась Аллану. – Мы поженимся сегодня вечером.
– Поженитесь?
Хара кивнул.
– Верно. Мы тут совершаем старинные обряды. Здесь есть религиозный священник. Его сослали сюда, потому что религия тоже неразумна. Он все сделает.
Аллан Манн повернулся к девушке, которую продолжал обнимать. В мозгу его вспыхнула новая мысль.
– Лита, тогда ты и я…
Вечером, после того как состоялось двойное венчание, а вся деревня предавалась шумному и совершенно неразумному веселью, Аллан и Лита вместе с Харой и его новобрачной сидели на обрыве, на западном краю острова, и глядели на угасающие угли заката в темнеющем небе.
– Когда-нибудь, – сказал Хара, – когда нас, неразумников, станет гораздо больше, мы вернемся, возьмем весь мир и снова сделаем его неразумным, неэффективным до чертиков и – человеческим.
– Когда-нибудь… – прошептал Аллан.
Проклятая галактика
Тонкий шелест, похожий на звук рвущейся бумаги, мгновенно превратился в сотрясающий рев, от которого Гарри Адамс тут же вскочил на ноги.
Он метнулся к дверям своей хибары, а раскрыв их, увидел клинок белого пламени, отвесно рассекающий ночь, и услышал оглушительный грохот.
Потом вновь наступила тьма и тишина, но внизу, в долине, под слабым светом звезд, видны стали медленно поднимающиеся клубы дыма.
– Боже ты мой, метеорит! – воскликнул Гарри. – Прямо в руки идет! – Его глаза загорелись. – Вот это будет репортаж! «Журналист – единственный свидетель падения метеорита»!
Он схватил с полки у дверей фонарик и кинулся вниз по колдобистой тропинке, вьющейся от хибары через лес, в долину. Пятьдесят недель в году Гарри Адамс служил репортером в одной из нью- йоркских газет, славящейся раскапыванием сенсаций. Но каждое лето он уединялся в хижине на северных склонах Адирондака в Аппалачах, чтобы отмыть мозги от разной чернухи, скандалов и коррупции.
– Хорошо бы, чтоб чего-нибудь от него осталось, – бормотал он, спотыкаясь в темноте о корни. – Материала будет колонки на три.
Выскочив на опушку, он оглядел темноту долины и увидел то место, откуда еще тянулись струйки дыма, и, не колеблясь, кинулся туда через лес.
Кусты шиповника драли штаны и руки, ветки хлестали по лицу. Раз он уронил фонарик, тот погас, и пришлось поползать, чтобы отыскать его. Потрескивание огня и запах дыма он услышал издали. А через несколько минут выбежал к круговому вывалу среди деревьев, футов сто в поперечнике, образовавшемуся от удара метеорита.
Валежник и трава, загоревшиеся при ударе, еще горели по краям вывала, дым щипал глаза. Когда Гарри наконец проморгался, он увидел метеорит. Это вовсе не был обычный метеорит – сразу было ясно, хоть эта штуковина и ушла на половину в воронку в мягкой земле. Это был блестящий многогранник десяти футов в поперечнике, его поверхность состояла из множества плоских граней безупречной геометрической формы. Это было искусственное сооружение, прилетевшее из открытого космоса.
Пока Гарри Адамс разглядывал диковину, в голове уже складывались черные строки заголовков: «МЕТЕОРИТ ЗАПУЩЕН ИЗ КОСМОСА!», «РЕПОРТЕР НАХОДИТ КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ, В КОТОРОМ…»
А что «в котором»?.. Гарри шагнул к нему, осторожно шагнул – от него все еще исходило свечение – казалось, что он до бела раскален. Но что поразительно – поверхность многогранника горячей совсем не была. Земля под ногами была горяча от удара, а эта штуковина – нет. Сияние, исходившее от нее, было
