Она крякнула и приотворилась, выламывая замок.
— Бежим!
Схватившись за руки, скорчившись под градом падающих теперь уже со стен и с потолка насекомых, они выбежали коридорчиком из дома, и здесь их глазам представилась страшная картина.
Освещенные лунным светом двор, дом, сараи — все было залито муравьями, и все шевелилось. У водопойного корыта, привязанные, дико метались кони. На глазах у Сергея жеребец оборвал наконец повод и гигантскими прыжками, в карьер, слепо ударившись о стог курая и отброшенный этим ударом, поскакал в долину.
Сергей уже только стряхивал насекомых с лица.
Самсонов опять схватил его ладонь.
У коновязи они остановились. Две оставшиеся лошади бились, стараясь оторваться.
Геолог ножом перерезал повод одной.
От звука его голоса другая кобыла замерла, затихла, мелко дрожа. Муравьи, лоснясь бесчисленными черными спинками, заливали ее всю, она только встряхивала головой.
Самсонов прыгнул было ей на спину, держа в руке нож, потом соскочил, огромными шагами бросился к мачте, дернул кабель и оторвал его.
Сергей, уже почти ослепленный, услышал, как Самсонов вернулся к лошади, почувствовал, что сильная рука потянула его вверх, и ощутил под животом острую холку и напряженно работающие плечевые мышцы кобылы.
…Они пришли в себя за два километра от Леппова дома у ручья. Полчаса обмывались холодной водой. У обоих распухли лица, и обоих лихорадило.
С первыми лучами солнца они пересекли ручей и, недоверчиво вглядываясь в траву под ногами, двинулись обратно к дому. Не было даже сил и желания сесть на лошадь. Сергей вел ее в поводу.
— Какая мощь! — повторял Самсонов. — Какая жуткая мощь!..
В доме все было тихо и покинуто. Движок молчал. Муравьи ушли.
С револьвером наготове, оставив Сергея во дворе, геолог вошел в коридор.
За спиной Сергея что-то звякнуло, он испуганно обернулся. Жеребец, уже забывший обо всем, спокойно пил воду из корыта. Он поднял морду и посмотрел на юношу.
Оторванный кабель так и валялся одним концом возле мачты.
В доме раздался какой-то шум. Звук тяжелого удара.
Сергей бросился к двери.
Из темного коридорчика на миг показался Самсонов.
— Подожди. Постой там.
И скрылся. (Ни Леппа, ни Оспанова нигде не было.) Наконец геолог вышел. Лицо его было совсем бледным.
Он растерянно прислонился к косяку двери.
— Все, Сережа.
— Что — все?
— Оба погибли.
— Погибли?
— Ага… Схватка у них какая-то была. Случайно, наверное, закрыли дверь и потом не смогли открыть… А может быть, кто-нибудь и нарочно захлопнул. Там в комнате французский замок.
— Но почему?.. Разрешите мне, Петр Иванович.
— Не надо. Незачем тебе на них смотреть.
Опять он скрылся в доме и через несколько минут вернулся, держа в руках потемневшую металлическую коробку, наподобие тех, что употребляются для кипячения медицинских инструментов.
— Видимо, это и есть.
Вдвоем, усевшись на землю тут же у стены, они открыли коробку. Там было несколько общих тетрадей, подмоченных, старых, в пятнах.
Самсонов открыл одну.
Насекомые. Популярная лекция.
«Восемнадцатое царство живых существ: тип членистоногие, класс насекомые. Не будет, по- видимому, ошибкой утверждать, что отличительной особенностью развития той или иной группы живых существ является число видов этих животных и широта их географического распространения…»
В других тетрадях были схемы, формулы.
На нескольких отдельных листках полустершиеся сбивчивые рваные карандашные строчки налезали одна на другую. Записи шли под числами, как в дневнике.
— Лепп, — сказал Самсонов.
— Почему вы так считаете?
— Видишь, почерк другой. Неуравновешенный.
Он вчитался, потом присвистнул.
— Что-то вроде дневника военных лет. Интересно. — Он встал. — Вот что: седлай коня и скачи за людьми. Помнишь, мы ехали, аул в стороне был?.. Скачи, а я посторожу все тут.
…Минула неделя, и Самсонов проводил юношу до автомобильной дороги на Аягуз.
Они ехали верхом около двадцати километров.
Уже начинала показывать себя осень. Полынь и ковыли совсем усохли, превратившись в шуршащую бурую ветошь. Соколы парили над степью, под вечер от озера на восток потянулись длинные стаи гусей.
Когда вдали бело мелькнул домик автобусной станции, Самсонов сказал:
— А знаешь, Лепп-то, оказывается, был очень хорошим человеком, Федор Францевич. Утром геодезист мне письмо привез из Алма-Аты. Прочли они там дневник. Понимаешь, на фронт его не взяли тогда, потому что немец. Обстановка была трудная, не всем доверяли. Эвакуироваться ему не удалось, он остался в Киеве. Гестаповцы его разыскали, требовали, чтоб он работал на них, чтобы архивы института передал. Пытали. А он устоял и ничего не отдал. Отличный был человек…
— А почему же он потом-то?..
— Да он тронулся немного, Сережа. С ума сошел от мучений. Когда наши пришли, объяснить ничего не сумел. И вообще мало понимал, что происходит. Наверное, даже не понимал толком, что это именно наши пришли. Времена тогда были крутые, выслали его в Казахстан. А он все эти записи берег; в этом смысле-то голова у него работала. И даже кое-какую аппаратуру сумел восстановить. Тут он как-то к Мухтару в руки попал.
Потом Сергей ехал в поезде, кружилась за окном бесконечная казахстанская степь.
Он все вспоминал Самсонова, Леппа, Мухтара, и ему виделось, как по сигналу человека саранча тучами поднимается с плавней, чтобы лечь удобрением на пахоту, как термиты, разом собравшиеся вместе, сооружают дороги в пустыне, как бесчисленные муравьи скашивают урожай пшеницы и по зернышку сносят его в назначенные места.
