– В чем дело? – перебил Мейсон и внимательно поглядел на нее. – Вам ведь всегда дают чаевые.
– Десять, пятнадцать центов, самое большее двадцать пять, – сказала девушка, и ее глаза вдруг наполнились слезами.
– Э, подождите-ка минутку, – сказал Мейсон. – Что это вы?
– Простите меня. Я так расстроена, так истерзалась, а вы были так добры со мной, и я... Я уж и сама не знаю, что делаю...
– Да вы присядьте, – сказала Делла Стрит.
– Нет, нет, меня уволят. Я не имею права сидеть с покупателями. Я...
Мейсон увидел, что ее лицо подергивается от волнения и слезы тоненькими струйками стекают по щекам, оставляя полоски на гриме.
– Ну, вот что, – сказал он. – Садитесь.
Он поднялся, подал стул девушке, и, чуть поколебавшись, она пододвинула стул так, чтобы можно было присесть на него, держа поднос на коленях.
– А теперь, – сказал Мейсон, – вам нужно выпить рюмку бренди и...
– Нет, нет, пожалуйста. Я не могу. Пить с покупателями нам не разрешают.
– Да что у вас случилось? – спросил Мейсон. – Неприятности на работе?
– Нет, нет. С работой все в порядке. Это чисто личное, и вообще давнишняя история. Но временами вдруг подступит к сердцу... – Она запнулась и, повернувшись к Делле, с надрывом заговорила: – Ваш муж не поймет, зато вы сможете понять. Вы женщина, и вам знакомо чувство матери к ребенку.
– А что с вашим ребенком? – спросил Мейсон.
Она покачала головой.
– Как глупо, что я навязываюсь к вам со своими делами. Будьте добры, сделайте вид, будто что-то выбираете на моем подносе. Наш шеф может рассердиться.
Делла Стрит начала перебирать уложенные на подносе мелкие сувениры и безделушки.
– Продолжайте, – сказал Мейсон.
– Вообще-то нечего рассказывать. В конце концов, все не так уж плохо. Наверное, мой ребенок в хороших руках. Мне только хотелось бы знать. Ой, как хотелось бы...
– Что знать? – спросил Мейсон.
– Где моя дочка. Видите ли, все это очень сложно и запутанно. Я... во мне есть примесь японской крови.
– Да что вы?
– Правда. Вы, может, не заметили этого, но если внимательно поглядеть, видите, какие у меня глаза и скулы.
Мейсон пристально всмотрелся в ее лицо, потом кивнул и сказал:
– Да, вижу. Я сразу подумал, что в вас есть что-то экзотическое. Теперь я понял, в чем дело. У вас явно восточный тип лица.
– У меня ведь только небольшая примесь японской крови, – сказала девушка. – А вообще-то я американка. Такая же, как и все остальные. Но люди, знаете, как относятся к этому? Для большинства я – японка, и весь разговор. Отверженная, чужая...
– Ну, а что с вашим ребенком? – спросил Мейсон.
– У меня есть дочка.
– Вы замужем?
– Нет.
– Продолжайте.
– Ну вот. У меня есть ребенок, а отец ребенка украл у меня мою дочь. Он продал ее. Когда я узнала, что какие-то чужие люди хотят удочерить мою девочку, я была вне себя. Чего я только ни делала, стараясь выяснить, что же это происходит и как мне быть, но ничего не смогла сделать.
– А тот человек, который похитил вашу дочь, и в самом деле ее отец? спросил Мейсон.
Девушка на мгновение замялась, опустила глаза, потом подняла их и взглянула прямо к лицо Мейсону.
– Нет, – призналась она. – Ее отец умер.
– Почему же вы не пытаетесь разыскать вашу дочь? – спросила Делла Стрит.
– А что я могу сделать? Разве станет кто помогать японке, да еще если у нее денег ни гроша? А у меня ничего нет. Я даже не знаю, где моя девочка, но я уверена, кто-то ее удочерил. Тот человек, который выдал себя за отца и подписал все бумаги, исчез.
– Сколько лет вашей девочке? – спросил Мейсон.
– Сейчас ей бы исполнилось четыре года. Она была совсем крошкой, когда...
Питер, метрдотель, оглядывая зал, вдруг заметил девушку с сигаретами.
– Продавщица сигарет, пройдите-ка сюда! – крикнул он. – Сию же минуту!
– Ох, – сказала девушка, – зря я разговорилась с вами. Питер сердится.
Из треугольного выреза платья она вытащила носовой платок, такой крошечный, что, казалось, им нельзя прикрыть даже почтовую марку, поспешно вытерла глаза и припудрила лицо.
– Продавщица сигарет! – вторично позвал Питер. Его голос звучал резко и нетерпеливо.
Несмело улыбнувшись Делле Стрит, девушка дотронулась до руки Мейсона и, слегка сжав ее, сказала:
– Мне сейчас здорово влетит.
– А вы не позволяйте, – сказала Делла Стрит. – Какое он имеет...
– Продавщица сигарет, немедленно сюда! – еще раз крикнул метрдотель.
– Спасибо вам большое, я хоть душу отвела.
И девушка ушла.
– Бедняжка, – сказала Делла.
Мейсон кивнул.
– Грудного ребенка продать, наверно, не так трудно, – адумчиво проговорила Делла. – Если тот тип выдал себя за отца и сказал, что мать девочки умерла или сбежала, то он наверняка нашел людей, желающих усыновить ребенка, и получил от них пятьсот, а то и тысячу долларов.
– За японского ребенка?
– А кто знает, что он японец? – возразила Делла. – Ты и то не догадался, что она японка, до тех пор, пока она сама не сказала. Чуть раскосые глаза и что-то в очертаниях лица... Она гораздо больше американка, чем японка.
Мейсон снова кивнул.
– Все это, кажется, ни капли тебя не тронуло, – с раздражением сказала Делла Стрит. – Почему бы тебе ей не помочь? Уж кто-кто, а ты мог бы это сделать, шеф. Разыщи девочку, сделай доброе дело.
– Для кого?
– Для матери и для девочки.
– А кто тебе сказал, что для девочки это такое уж доброе дело? Она, может быть, сейчас в хороших руках. А мамаша, которая работает в ночном клубе и щеголяет в столь открытом платье, что еще чуть-чуть и ее арестуют за непристойный вид...
– При чем тут платье? Она любит ребенка.
– Может быть, и любит, – сказал Мейсон, – но едва ли так уж сильно.
– Не поняла тебя.
– Со времени исчезновения ребенка прошло, наверное, не менее трех лет, – сухо напомнил Мейсон. – И вдруг ни с того ни с сего она подходит к двум совершенно незнакомым людям, посетителям ночного клуба, где она работает, и, рискуя быть уволенной, подсаживается к ним и начинает плакаться на свои беды.
– Все это так, конечно, – согласилась Делла Стрит. – Но ведь можно посмотреть на дело и с другой точки зрения... У нее это вышло случайно. Такое впечатление, что она держала свое горе при себе, пока могла, а сейчас ее прорвало.
– Небезынтересно, что случилось это после совещания в углу, состоявшегося сразу вслед за моим
