Я окинул его суровым взглядом:
— В компанию «Фа Ки».
Он улыбнулся:
— Компания «Фа Ки» потерпела убытки и закрылась на три луны до лучших времен. Много было крапленых билетов.
Я кивнул, однако не стал останавливаться.
— Почтенному старцу лучше не соваться в их комнаты, — продолжал охранник. — А что вам там нужно?
Я закатил глаза, изобразив на лице старческое нетерпение:
— Разве может журчащий ручей спрашивать у гладкой поверхности озера?
Пожав плечами, охранник вернулся к своим обязанностям. — Бродя по запутанным переходам, я наконец нашел помещение, снимаемое компанией «Фа Ки», только много мне это не дало. Письменный стол тикового дерева, дорогостоящие гобелены, восточные ковры — все исчезло. Комната, в которой меня недавно принимали, теперь стояла пустая. Она сослужила свою службу и больше была не нужна.
Но мне не долго пришлось удивляться. Рядом, в крошечной комнатушке, три китайца играли в свое извечное домино. Я обратил внимание на их сдержанность и быстрые точные движения. Чувствовалось, что они принадлежат к особому типу. В стороне, в темном углу, сидел четвертый китаец, крохотными узкими глазками молча следя за происходящим. Я немного понаблюдал за игрой, точнее — за игроками.
Немного погодя по сигналу одного из них они поменялись местами. Тот, что сидел в углу, теперь присоединился к остальным, а один из игроков занял его место.
Было очевидно, что эти китайцы-наемники охраняют помещение. В Китае искусство убивать является одной из профессий. Каждый уважающий себя гражданин имеет собственных наемных убийц, чтобы в случае надобности обратиться к специалисту, а не убивать самому — нельзя же пломбировать самому себе зуб или вырезать аппендицит.
Эти четверо были настоящими наемными убийцами и, судя по всему, хорошо знали свое ремесло.
— Тому, кто достиг преклонного возраста, лучше дышать там, где воздух чище, — многозначительно заметил один из игроков.
— Тому, кто достиг преклонных лет, нужно совсем мало воздуха, — возразил я. — Юности требуется больше воздуха, ибо она дышит и говорит без нужды. Старость только дышит.
Они переглянулись.
— Отец, — учтиво проговорил один из них, поднимаясь. — Мы не просто сидим, мы ждем. В любую минуту здесь может подняться дым, пороховой дым, и он закоптит воздух. Разве сможет достигший преклонных лет уйти отсюда быстрее, чем придет полиция?
Я слегка склонил голову:
— Благодарю тебя, юноша. Молодость имеет силу и верит в полет. Старость знает науку равновесия и верит в мудрость. Да будет страх вам неведом.
С этими словами я повернулся и медленно, с достоинством побрел своей дорогой. Итак, они ждали. Ждали, когда придет тот, кого нужно убить. Неужели босс с ледяными глазами готовил этот теплый прием для меня?
Мертвое тело мошенника, найденное в китайском квартале, вряд ли обеспокоило бы полицию. А если к тому же этот мошенник оказался бы Эдом Дженкинсом, полиция и вовсе издала бы вздох облегчения.
Я зашел в ночную чайную. Мне нужно было посидеть и подумать. Усевшись с чашкой чая перед низеньким столиком тикового дерева и поглаживая бороду, я погрузился в размышления. Хороший актер сливается с персонажем, которого изображает. Обнаружить манеры западного человека в Чайнатауне, да еще будучи загримированным под китайского старца, означало быть разоблаченным. Хорошо зная психологию китайцев, я всегда старался не только говорить и выглядеть в соответствии со своей ролью, но так же и думать.
Сидя в чайной, я пытался мыслить в соответствии с философией китайцев, которая рассматривает время как вечность, а не как короткий промежуток жизни одного человека.
Спокойно, философски, я еще раз вернулся к событиям последних дней. Справа, из-за ширмы, было слышно, как милуются парочки, решившие провести остаток бурной ночи в полумраке китайского ресторанчика. Но мне был слышен также и другой звук: слабые непрекращающиеся всхлипывания — за ширмой тихо плакала женщина.
Движимый скорее любопытством, нежели чем-то другим, я подошел, отдернул занавеску и шагнул за ширму.
На диванчике, отодвинув посуду в сторону и склонив голову на столик, сидела девушка. Закрыв лицо руками, она горько плакала. На левой руке ее была родинка.
Усевшись напротив, я принял полную достоинства позу и стал поглаживать бороду.
— Подобно колесам повозки, прокладывающим свой путь за упряжкой, страдания неотступно идут вслед за нами, — изрек я слабым старческим голосом с сильным акцентом — ведь сейчас я был китайцем, плохо говорящим по-английски.
При звуке моего голоса она распрямилась и изумленно уставилась на меня. Это была та самая девушка, которую я знал под именем Мод.
— Кто вы?
— Назначение старости — утешать юность, — проговорил я, поглаживая бороду.
Она внимательно оглядела меня, глаза ее покраснели от слез. Бояться мне было нечего — в полумраке отгороженного занавесками уголка она не смогла бы меня узнать — мой грим всегда безупречен. Мне кажется, я мог бы сказать, о чем она думает, но воздержался.
— Я могла бы его спасти… — коротко проговорила она. — А теперь он обречен, обречен на смерть… Этот человек ничего не значит для меня, и все же я восхищаюсь им.
— Смерть всего лишь сон, — заметил я, поглаживая бороду. — Чем скорее мы засыпаем, тем скорее просыпаемся.
Она уронила голову на руки:
— Я должна предупредить его. Но если я это сделаю, мне конец. Я у них в руках. Что же мне делать? Господи, что же мне делать?
Я положил руку ей на плечо.
— Ничего не нужно делать, — сказал я. — Я предупрежу его.
— Вы? — спросила она, приподнявшись на месте. — Да кто вы, в конце концов? Прикосновение вашей руки такое ободряющее, оно волнует меня. Откуда вам известно, о чем я говорю?
Я понял, что зашел слишком далеко. Она умела очень тонко чувствовать, эта девушка с родинкой на руке. Я отодвинул занавеску и зашаркал по коридору на кухню — к выходу. Белым девушкам запрещается появляться здесь. Сложив все воедино, я начал представлять всю картину в целом.
Дома я снял грим и принялся ждать. Что-то подсказывало мне, что на меня хотят повесить убийство. Без сомнения, рассуждал я, они попытаются заткнуть мне рот, прибегнув к помощи закона. Хотя нет, едва ли — в суде я мог бы рассказать слишком многое. Меня нужно во что бы то ни стало убрать. И самый правдоподобный вариант — убийство, во время которого погиб бы и я. Предположим, я находился в квартире Р.Си. Руперта, когда там лежало еще теплое тело, и допустим, некто, спрятавшийся в засаде, убивает меня, а потом звонит в полицию и сообщает, что видел, как я вошел в квартиру Руперта. Тогда он, якобы заподозрив неладное, последовал за мной, увидел, как я убиваю Руперта, окликнул меня, пытаясь предотвратить преступление, но я оказал сопротивление, и он застрелил меня. Полиция, разумеется, возьмет его под стражу, допросит и, обнаружив, что убитый не кто иной, как Эд Дженкинс, отпустит на все четыре стороны, да еще рассыпется перед ним в благодарностях.
Я снова принялся прокручивать в голове весь план, пытаясь поставить себя на место своих противников. Я уже почти решил, что съеду с квартиры и устроюсь в какомнибудь надежном местечке, пока все это не закончится.
Единственное, что меня смущало, так это бумаги Чэдвика. Заполучить их я мог, только играя на стороне негодяя с ледяными глазами. Ну ладно, в следующий раз ему не удастся ускользнуть от меня,
