Еще не закончив фразу, воин понял, как нелепо она прозвучала. Но убийца не усмехнулся, не выкрикнул в ответ насмешку. Он лишь глядел на стражников — но взгляд утратил остроту, стал невидящим.
У ног твари возникло желтое кольцо света. Оно начало медленно подниматься над травой, окутывая существо золотистым коконом. Оружие заледенело в руках стражников, сердца сковал холод. Золотистое сияние развеялось — и вместе с ним исчезла таинственная тварь. Опустел обрыв над рекой, лишь ветер трепал клочья желтеющей травы.
Оцепенение отпустило стражников. Бледные, потерянные, сгрудились они вокруг десятника, а тот с трудом выдержал тоскливо-вопросительные взгляды и прикидывал, какими словами будет докладывать сотнику о том, что стоял в двух шагах от преступника, убившего Мудрейшую Клана Дракона, и тем не менее упустил злодея.
3
Золотистое сияние гасло в зыбкой глубине зеркала. Исчезали очертания решетки, расплывались потрясенные рожи стражников, растворялся край обрыва. Все скрыла мелкая рябь.
Зеркало не было послушным рабом падавших на него лучей света. Оно обладало чем-то вроде собственной воли и само выбирало, что появится на его поверхности. Но что бы ни выплыло из светлой глубины — морское сражение или тайное убийство, любовное свидание или казнь на площади, — все было как-то связано с человеком, что сидел сейчас в кресле перед зеркалом. Именно его отражение проглянуло сквозь успокаивающуюся рябь. Сначала проступили глаза — серые, широко поставленные, — потом густые брови, прямой нос, чуть впалые щеки, окаймленные черной бородкой, длинные прямые волосы... За спиной человека видна была комната: пушистый светлый ковер на полу, полка со свитками и книгами, невысокий столик, жаровня для благовоний, старинные водяные часы.
В комнате почти ничего не менялось десятилетиями. А вот ее хозяин за последнее время изменился — и очень! После длительной отлучки он возвратился в родной замок таким, что его с трудом признало собственное зеркало. Кожу покрывал жестокий, дубленый загар; руки, некогда холеные, были в мозолях и трещинах; движения утратили томность и лень, стали угловатыми, нервными; уголок рта время от времени подергивался; во взгляде застыло горькое и злое недоумение: мол, как
Загар понемногу сошел, мази и травяные настои вернули рукам мягкость, нервный тик почти унялся, но взгляд никак не мог обрести привычную уверенность. Словно человеку казалось, что он случайно оказался в этом замке и его в любой момент могут отсюда вышвырнуть.
Вот и сейчас: твердо вглядывается в свое отражение, плотно сжал губы... должно быть, мысленно напоминает себе: «Ты — Джилинер Холодный Блеск из Клана Ворона, Ветвь Черного Пера! Ты — один из самых сильных магов в стране... нет, самый сильный! Ты — хозяин этого замка... и самого себя!»
Зеркало часто ловило такой взгляд господина — после того как он вырвался из рабства в далекой заморской стране...
Скрипнула дверь. На пороге встал человек в светлой холщовой одежде, подпоясанной красно- зеленым поясом: так одеваются слуги Драконов. Лишь этот пояс да засохшие брызги крови на ткани напоминали о трагедии, только что происшедшей в дворцовом саду Тайверана.
— Хорошая работа! — приветливо воскликнул Джилинер, оборачиваясь к вошедшему. — Я видел все в зеркале, я...
Он осекся, встретив равнодушный, тусклый и тупой взгляд. Ни искры оживления не вызвала хозяйская похвала на неприметном, с мелкими чертами лице. По сравнению с этим существом корова, лениво жующая в хлеву жвачку, показалась бы воплощением пылкости и высоких душевных порывов.
Маг подавил в себе раздражение. Стоящий перед ним был создан мастерством самого Джилинера. Это не человек. Глупо ожидать слишком многого от несчастной твари... И все же маг часто вспоминал Шайсу, своего прежнего подручного. С каким грозным рвением служил тот Ворону! Каким счастьем была для него хозяйская похвала! Как с полуслова понимал он планы господина!..
Правда, он не обладал такой нечеловеческой силой и не умел так менять внешность, как три создания, выполняющие теперь волю Ворона.
Джилинер усмехнулся, вспомнив, как впервые предстал перед ним вот этот самый слуга: тупая, бесстрастная готовность к убийству, заключенная в зыбкую, переменчивую плоть. Эта безличность, смазанность облика была ужаснее самого чудовищного уродства. Ворону вспомнился кошмар его детства — рассказанная няней сказка о Глиняном Человеке, ворующем по ночам детей... И Джилинер назвал свое создание Глиняным Человеком... Позже, когда тварей стало трое, к имени прибавилось слово Первый...
— Этим вечером вас станет четверо... — задумчиво произнес чародей.
Глиняный Человек не отреагировал на эти слова, как не обращал внимания на долгое молчание господина. Просто стоял, глядя перед собой.
— Ладно, гениальное существо, слушай приказ. Отправишься вслед за остальными Глиняными Людьми — в Силуран, добывать для меня корону... — Джилинер на миг запнулся, взгляд его скользнул мимо Первого. — Корону... да... На меньшее я теперь не соглашусь... после того, что судьба сделала со мной... Нет, меня излечит только власть... только трон... А раз трон Грайана защищен от меня Заклятьем Верности — что ж, возьму силуранский. Тем лучше для Силурана. Худшим правителем, чем Нуртор, я при всем желании не смогу стать.»
Будь на месте Глиняного Человека Шайса, он про себя весьма усомнился бы в последних словах господина. Но Первому были безразличны судьбы стран и народов. Убийца ждал приказа с терпением топора, всаженного в колоду возле поленницы...
Заметив его пустой взгляд, Джилинер оборвал свой монолог и вздохнул.
Да, Первый справился с поручением. И все же — разве можно быть в нем уверенным? Первое, во многом неудачное создание Джилинера... орудие, которое может подвести в самый важный миг...
Пожалуй, имеет смысл проверить его еще раз. И поручить не убийство беспомощной старухи, а дело посерьезнее. Но такое дело, от которого не зависит судьба великих планов. Справится слуга — можно использовать его и дальше. Не справится — придется его заменить...
А дело подходящее как раз на примете имеется. И старые счеты можно свести, и на будущее избавиться от опасного врага...
— Заброшу-ка я тебя по дороге в Силуран еще в одно местечко. Есть на границе крепость Найлигрим. Попробуй убить ее Хранителя. Сумеешь — честь тебе и хвала; нет — значит, ошибся я в тебе, дубине...
Положив руку на резную раму, чародей нахмурил брови, мысленно подчиняя своей воле капризное зеркало. Замелькали, сменяя друг друга, беспорядочные картинки. Вот возникли массивные крепостные ворота. Вот появились и исчезли двое рабов, несущих ведра с водой. Вот полутемная просторная кухня, озаренная пламенем четырех очагов и полная суетящихся слуг...
— Не то, не то... Гляди! — негромко сказал Ворон. — Этот высокий, с бляхой десятника... распекает двух наемников... он нам подходит. Смотри, запоминай!..
Бравый усач исчез с зеркального стекла. Джилинер обернулся к Глиняному Человеку — и довольно приподнял бровь. Перед чародеем стоял высокий статный вояка с длинными пшеничными усами и шрамом над переносицей. Плечи развернуты, голова гордо поднята... вот только глаза подвели — остались тусклыми, невыразительными.
— Неплохо, — оценил хозяин. — Похож. Одежду сменить не забудь... Если не справишься с Хранителем — не задерживайся, уходи в Силуран. Ралиджем займется Четвертый... С каждым разом вы у меня получаетесь все удачнее. Второй смышленее тебя, а Третья хитрее вас обоих... хотя, конечно, тоже дура. Надеюсь, от Четвертого будет больше проку.
Дрова для погребального костра были накрыты черной пеленой, расшитой золотыми еловыми веточками. Настоящие еловые лапы были в изобилии разбросаны поверх пелены. Костер ждал огня давно, хвоя успела осыпаться с ветвей. Предгрозовой душный воздух был полон ее сухим горьковатым запахом, в
