– Можно и так сказать, – вздохнула Ева. – В общем… Мне неприятно это говорить, поверь, и я чувствую себя такой виноватой, но… У меня обнаружили ВИЧ.

– Что? – Давид все еще продолжал глупо улыбаться.

– Это так. Но ты заранее не расстраивайся. Совсем не обязательно, что ты тоже болен. Доктор даже сказал, что вероятность крайне мала.

– Мала?! Но мы с тобой…

– Я знаю, знаю. Понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Неделю назад я и сама билась в истерике. Но мой психотерапевт сказал, что такая болезнь тоже может стать положительным опытом. Кроме того, сейчас есть хорошие лекарства, с этим диагнозом можно жить и двадцать лет…

– Но…

Слова будто бы стали чем-то осязаемым, твердым и колючим, заткнули ему горло, так что невозможно стало говорить и трудно дышать.

В комнату вплыла Диана. Распаренное лицо блестит от крема, волосы влажные, на плечах полотенце. Только что из душа.

– Милый, все в порядке? – забеспокоилась она. – Как ты себя чувствуешь? С кем ты разговариваешь?

Не попрощавшись, он захлопнул крышечку своей «Нокии».

– Да так, ни с кем… – попробовал улыбнуться, но получилось так себе.

Впрочем, вымученность улыбки легко могла быть списана на его состояние.

– Это был Артем? – ее глаза испуганно округлились. – Он снова тебе угрожал? Милый, один звонок папе, и он больше никогда не будет нам надоедать.

– Нет, это не он, – выдавил Давид.

Черт, черт! Что же ему теперь делать?! Вот удивительно: но в первый момент Давид подумал не о себе, не о том, что по его артериям гуляет смертоносный вирус, не о том, что теперь ему нужно будет тратить на лечение пятьдесят тысяч долларов в год, не о том, что отныне вся его жизнь будет подчинена своевременному приему лекарств. Не о том, что если информация эта просочится дальше его медицинской карты, то он станет социальным изгоем.

А о ней, об этой девочке с круглым детским лицом.

Диана принимала противозачаточные пилюли. Она считала себя его официальной невестой и не видела необходимости в более надежных средствах предохранения. А ведь это значит, что и она…

Мамедов не оставит его в живых. В такой ситуации почтешь за счастье схлопотать снайперскую пулю в затылок. Но, скорее всего, казнь для него придумают мучительную и демонстративную. Закатают ступни в цемент и сбросят в Москву-реку. Обколют транквилизаторами и похоронят, и очнется он в заколоченном гробу, на глубине трех метров, и в отличие от Умы Турман он не умеет разбивать руками доски.

Давиду стало нехорошо. Набирающей обороты центрифугой завертелся желудок, он стряхнул руку Дианы со своего плеча, бросился в туалет, упал на кафель, больно стукнувшись коленями. Его стошнило коричневой слизью. Все тело болело так, словно его еще раз избили. Врач предупреждал, что выздоравливать он будет долго. Никаких резких движений. Никакой нервотрепки.

«Надо сматываться, – пульсировало в голове. – И чем скорее, тем лучше».

Деньги у него были. После инцидента с избиением отец перепугался, вернул ему все привилегии и больше не пытался запихнуть его в элитную психбольницу. Можно позвонить в банк и заказать наличные. Можно быстро продать кому-нибудь свою часть клуба. Да хоть тому же Артему – этот дурак будет только рад. Заехать домой, забрать из сейфа часы, браслет с брильянтами, четыре Vertu, ноутбук. На первое время ему хватит. На то, чтобы сделать пластическую операцию, купить новые документы, необходимые лекарства и вообще как-то перекантоваться. А потом можно позвонить отцу. Он поможет. Будет презирать, ненавидеть, может быть, даже не пожелает с ним встретиться. Но поможет.

Все-таки единственный сын.

* * *

Вот невидаль – бросил любовник.

Женатый к тому же любовник.

Банальнейшая ситуация – по этому поводу давно не обращаются к психотерапевтам. Этот город кишит одиночками – хватит на всех.

А если тоска сдавила горло железной пятерней, так, что всхлипывать проще, чем дышать; если глаза сухие и красные, но все равно не получается уснуть; если с самого утра начинаешь глушить разбавленное минералкой вино и выкуриваешь по три пачки в день – держи свои эмоции при себе. Улыбайся. Вот увидишь – это легко. Никто ни на кого не обращает пристального внимания, все ограничиваются лишь поверхностным осмотром. Никто не заметит ни твою бледность, ни дрожащих рук, ни искусанных губ – никто ничего не заметит, если на формальное: «Как дела?» – ты с американским смайлом ответишь: «Отлично!»

Настя так не умела.

В понедельник она вышла на работу только за тем, чтобы забрать свою трудовую книжку и написать торопливое извинение. На нее, сдерживающую слезы, косо посматривали официантки. Никто не решился к ней подойти. Кроме, разумеется, Василисы, но ту Настя сама отправила по самому неинтеллигентному из возможных адресов. Та оторопела. Привыкла, что Настя тихая, себе на уме. А тут такое.

Она собрала в полотняный мешочек скудные личные вещи, которыми успела обжиться за несколько месяцев работы в кафе. Мельничка для корицы, серебряное чайное ситечко, которое подарил ей на счастье Антон (Настя считала его чем-то вроде талисмана), заляпанную жиром и взбитыми сливками подшивку кулинарных журналов, большие хозяйственные свечи – кропотливую работу вроде лепки марципановых фигурок она предпочитала делать при свечах, так уютнее и почему-то устаешь меньше.

– То, что мы расстались, не значит, что ты должна увольняться, – пробовал удержать ее Антон. – Хочешь, зарплату повышу? Будешь пять тысяч евро получать. Хочешь второй выходной?

Пять тысяч евро – это, конечно, заманчивая перспектива. Но не настолько, если в качестве бонуса к ней прилагается необходимость ежедневно видеть его, разговаривать с ним, слушать, как их роман обсуждают официантки, ежедневно лицезреть молчаливое Василисино торжество.

Ничего страшного – она справится. Квартира оплачена на полгода вперед, с таким солидным прошлым, как «Бомонд-cafе», она легко найдет новую работу. Настя была из тех, кому препятствия только придают дополнительных сил.

В тот же вечер она сложила в старую спортивную сумку всю одежду, некогда доставшуюся от Оксаны, поймала такси и назвала водителю знакомый адрес. Она знала наверняка, что ни одной из хозяек роскошного особняка не окажется дома. Ольга Константиновна, как всегда, полирует и без того гладкие бедра в каком-нибудь SPA. Оксана бьет баклуши в компании своих подруг, таких же никчемных, как и она сама.

– Ты-ы? – недоверчиво протянула домработница Анюта.

В отличие от Ларочки она сразу узнала Настю. Несмотря на новую прическу, ушедшие килограммы и огромные темные очки.

– Я ненадолго. Это тебе, – Настя с улыбкой протянула ей сумку, в которую Анюта заглянула с такой осторожностью, будто бы там могло оказаться взрывное устройство.

– Что это?

– Как что? Одежда. Помнишь, мы из-за нее когда-то поссорились.

– Еще бы мне не помнить. Но… Зачем ты мне ее отдаешь? Порвалась, что ли?

– Расслабься, я ее почти не носила. Просто хотела вернуть должок. Терпеть не могу, когда я кому-то должна.

Анюта спрашивала что-то еще, но Настя скомканно попрощалась, сославшись на занятость. Усаживаясь в такси, она в последний раз посмотрела на домработницу, которая все еще неподвижным соляным столбом стояла на пороге, прижимая сумку с вещами к груди.

Вот теперь у нее действительно началась новая жизнь.

* * *

Невозможно открыть одну дверь, не закрыв другую, – так, кажется, говорили древние мудрецы.

Во вторник Настю разбудил телефонный звонок. До противного бодрый деловой голос сообщил, что ее кулинарная книга заинтересовала телевизионный канал N, и теперь Настю хотят сделать ведущей кулинарного шоу – не программы для домашних клуш о том, сколько изюма класть в утренние оладушки и как нарезать лук и не разрыдаться, – а динамичного молодежного шоу, остроумного, высокобюджетного, сексуального.

– Вы меня разыгрываете, – усмехнулась она. – Моя книга выйдет в свет только через два месяца.

– Вот и замечательно! – оптимистично воскликнули на том конце трубки. – И программу выпустим тогда же. Но приступить к работе нужно прямо сейчас. Мы посмотрим, как вы держитесь перед камерой, хотя человек, вас рекомендовавший, сказал, что с этим не будет проблем. Но, возможно, придется брать уроки техники речи, вы говорите с вологодским акцентом.

– Я из Углича… То есть вообще-то москвичка, просто в детстве переехала, – залепетала Настя, которая всегда терялась от такой напористости.

– Не страшно, почти незаметно ничего, – снисходительно усмехнулись на том конце трубки. – Вы сможете подъехать в Останкино сегодня, часикам к двенадцати?

Она скосила глаза на часы – девять пятьдесят. Надо бы вымыть голову, подкрасить глаза – хотя пользоваться тенями она так и не научилась, все ей казалось, что получается гибрид ассистентки циркового жонглера и примы театра трансвеститов. Погладить платье, нагуталинить сапоги… Черт, о чем она думает? Что это вообще за бред?! Наверняка кто-то решил подшутить, может быть, это проделки Василисы, своеобразное прощание, так сказать. А она уши развесила.

– Наш координатор встретит вас у семнадцатого подъезда, – не дождавшись Настиного ответа, сказала трубка. – Не забудьте взять паспорт.

– Постойте!.. А кто же вам про меня рассказал? В издательстве?

– Я думала, вы знаете, – немного растерялась трубка. – Антон Панов, у нашей дирекции был с ним бартерный контракт. Он дал нам рукопись, и мы тут все в восторге… Так что ждем вас, не опаздывайте. Дел у нас много.

Настя повесила трубку и еще долго сидела на кровати, ошарашенная.

Что ж, удивляться нечему. Классический городской роман заканчивается либо пятиярусным свадебным тортом и трехметровой фатой, либо нервным гастритом и комплексом неполноценности, либо прощальным подарком. Прощальный подарок считается хорошим тоном среди московских мужчин – отставным любовницам дарят квартиры и машины, туры по замкам Луары или (если альфа-самец невоспитан и глумлив) парфюм из «Арбат-Престижа». Насте вот телепередачу преподнесли. Заслужила. Кому-то такое польстило бы – свое телешоу, потенциальный кусочек славы – это куда весомее брильянтов и мехов.

Но ей почему-то было так тошно и противно, словно, бредя по неосвещенному двору, она вляпалась каблуком в собачью какашку.

Она решила не ехать никуда. Лучше остаться дома, с головой погрузиться в ванну меланхолии, посидеть на диете из миндальных пирожков, самодельных тортиков и шоколадных конфет.

Но в последний момент, когда стрелка часов уже подобралась к половине двенадцатого, ее нервы не выдержали. Схватила то, что под руку попалось, – какие-то старые джинсы, свитер грубой вязки, удобные кроссовки, собрала волосы в хвост и умчалась, даже не взглянув на себя в зеркало. Плевать, на всех

Вы читаете Несладкая жизнь
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×