цитируем друг другу Маркса и Ленина, как пароль, доказывающий, что нам можно доверять, и никогда не говорим о тех сомнениях, которые являются нам в бессонные ночи. Меня привлекло к вам то, что, как мне казалось, у вас нет сомнений. Меня привлекла к вам, я так думаю, в известной мере зависть.
— До чего же вы ошибались, Санчо. Я одержим сомнениями. Я ни в чем не уверен, даже в существовании бога, но сомнения — это не предательство, как вы, коммунисты, кажется, думаете. Сомнения свойственны человеку. О, я хочу верить, что все — истинная правда, и это мое желание — единственное, в чем я уверен. Я хочу, чтобы и другие верили, — тогда, быть может, частица их веры перейдет и на меня. Булочник, по-моему, верит.
— Вот такая вера, я думал, есть и у вас.
— Ах, нет, Санчо, тогда я, наверное, мог бы сжечь мои книги и жить совсем один, зная, что все — истинная правда. «Зная»? До чего же это должно быть страшно. М-да, это ваш предок или мой любил говорить: «Терпите и тасуйте карты»?
— Немножко колбасы, отче?
— Сегодня я, пожалуй, буду держаться сыра. Колбаса — это для более крепких людей.
— Пожалуй, и я сегодня буду держаться сыра.
— Не открыть ли нам еще бутылочку?
— А почему бы и нет?
И вот по мере того, как день клонился к вечеру, за второй бутылкой вина Санчо сказал:
— Я должен кое в чем признаться вам, отче. О нет, не в исповедальне. Я хочу просить прощения не у этой вашей или моей мифической фигуры, которая там, наверху, а только у вас. — Он помолчал, вертя в руках стакан. — Если бы я не приехал и не забрал вас, что бы произошло?
— Не знаю. Мне кажется, епископ считает меня сумасшедшим. Возможно, они попытались бы засадить меня в сумасшедший дом, хотя не думаю, чтобы доктор Гальван согласился помочь им. Каково правовое положение человека, у которого нет родственников? Можно его посадить под замок против воли? Быть может, епископ с помощью отца Эрреры… Ну и потом, всегда ведь остается еще архиепископ… Они ни за что не забудут того случая, когда я дал немного денег «In Vinculis».
— Тогда и возникли мои дружеские чувства к вам, хотя мы едва ли перемолвились словом.
— Вот так же обучаются служить мессу. Этому обучаются в семинарии, чтобы уж никогда не забыть. О, господи, я же совсем забыл…
— Что?
— Да ведь епископ оставил мне письмо. — Отец Кихот достал его из кармана и повертел в руках.
— Да ну же! Вскрывайте. Не смертный же это приговор.
— Как знать?
— Дни Торквемады давно прошли.
— Пока существует Церковь, всегда будут маленькие Торквемады. Дайте мне еще стаканчик вина. — И он медленно принялся его пить, чтобы отсрочить момент познания истины.
Санчо взял из рук Кихота письмо и вскрыл его. Он сказал:
— Во всяком случае, оно достаточно короткое. Что значит — «Suspension a Divinis»? [приостановить богослужения (лат.)]
— Я так и думал: это смертный приговор, — сказал отец Кихот. — Давайте сюда письмо. — Он поставил стакан, не допив вина. — Я больше не боюсь. Когда человек мертв, с ним уж ничего больше сделать нельзя. Остается только уповать на милость господню. — И он прочел вслух письмо:
«Дорогой монсеньор, мне было крайне огорчительно услышать из Ваших уст подтверждение справедливости обвинений, которые — я был почти уверен — могли объясняться недопониманием, преувеличением или злобой».
Какой лицемер! Впрочем, лицемерие епископу, наверное, почти необходимо и считалось бы отцом Гербертом Йоне весьма простительным грехом.
'Тем не менее, в данных обстоятельствах я готов счесть обмен одеждой с Вашим спутником- коммунистом не символическим вызовом, брошенным Святому Отцу, а следствием тяжелого умственного расстройства, которое затем побудило Вас помочь мошеннику бежать от правосудия, а также бесстыдно отправиться в пурпурном pechera монсеньера на омерзительный порнографический фильм, о подлинном характере которого достаточно ясно оповещала буква 'С'. Я обсудил Ваше состояние с доктором Гальваном, который вполне согласен со мной, что Вам нужен длительный отдых, о чем я и напишу архиепископу. А пока я считаю своим долгом объявить вам о «Suspense a Divinis».
— Что же этот смертный приговор в точности означает?
— Он означает, что я не должен служить мессу — ни в церкви, ни дома. Но дома, в уединении моей спальни, я, конечно, буду ее служить, ибо я невиновен. Не имею я права и принимать исповеди — разве что в самом крайнем случае. Я остаюсь священником, но священником только для себя. Никому не нужный священник, которому запрещено служить другим. Я рад, что вы приехали и забрали меня. Разве мог бы я вынести такую жизнь в Эль-Тобосо?
— Вы могли бы апеллировать в Рим. Вы же монсеньор!
— Даже монсеньор может затеряться в пыльной картотеке курии.
— Я сказал вам, что мне надо кое в чем признаться, отче. Еще немного — и я за вами не приехал бы. — Теперь уже мэр выпил, чтобы придать себе храбрости. — Когда я обнаружил, что вы исчезли — а неподалеку были двое американцев, которые видели, что произошло, они считали вас мертвым, но я-то знал, что это не так, — я подумал: «Возьму-ка я „Росинанта“ и двину в Португалию». Там у меня есть добрые друзья по партии, вот я и подумал: «Побуду-ка там немного, пока весь шум не уляжется».
— Но вы же не уехали.
— Я поехал в Понферраду и там выбрался на шоссе, ведущее в Оренсе. От этого шоссе, как я увидел на карте, ответвляется проселочная дорога, по которой я и решил поехать — до границы там оставалось бы меньше шестидесяти километров. — Он передернул плечами. — Ну и вот добрался я до этой проселочной дороги, развернулся и поехал назад в Вальядолид, а там попросил приятеля, владельца гаража, перекрасить машину и снова поменять ей номер.
— Но почему же вы не поехали дальше?
— Да посмотрел я на эти ваши чертовы пурпурные носки, и этот ваш слюнявчик, и новые ботинки, которые мы купили вам в Леоне, и вдруг вспомнил, как вы надули тот шарик.
— Это не выглядит достаточно серьезным основанием.
— Для меня это было достаточно серьезно.
— Я рад, что вы приехали за мной, Санчо. С вами и с «Росинантом» я чувствую себя в безопасности, в большей безопасности, чем там, с отцом Эррерой. Эль-Тобосо для меня уже больше не дом родной, а другого дома у меня нет, кроме этого места на земле, рядом с вами.
— Надо вам найти другой дом, отче, — вот только где?
— Где-нибудь в тихом месте, где мы с «Росинантом» сможем немного отдохнуть.
— И где жандармы с епископом не найдут вас.
— Вы говорили о монастыре траппистов [члены основанного в 1664 г. католического монашеского ордена, которые дают обет молчания; трапписты привержены вегетарианству; занимаются физическим трудом] в Галисии… Только вы там не будете чувствовать себя, как дома, Санчо.
— Я мог бы оставить вас с ними, нанять машину в Оренсе и перебраться на ней через границу.
— Я не хочу, чтобы наше совместное путешествие окончилось. Пока смерть не разлучит нас, Санчо. Мой предок умер у себя в постели. Возможно, он бы прожил дольше, если бы продолжал свои странствия. А умирать я еще не собираюсь, Санчо.
— Меня тревожат компьютеры жандармов. «Росинант» довольно хорошо закамуфлирован, но на границе могут быть даны наши приметы.
