— Будь умницей, Элис, пойди позвони.
Ворон вытянул руку и снял трубку с рычага, потом встал и прижался спиной к стене кабины. Элис вошла и плотно закрыла за собой дверь. Теперь девчонка была заперта вместе с ним в душной темноте.
Она не успела закричать — Ворон зажал ей рот ладонью и прошептал:
— Не опускай монетки в автомат, не то буду стрелять. Закричишь — стреляю. Делай, что говорю.
Он шептал ей прямо в ухо. В тесной кабине их тела были прижаты друг к другу, словно в постели. Кривое плечо Элис упиралось Ворону в грудь.
— Возьми трубку. Делай вид, что говоришь со старухой. Давай. Мне ничего не стоит тебя пришить. Говори — алло, фрау Грёнер.
— Алло, фрау Грёнер.
— Выкладывай всю бодягу.
— За Вороном полиция приходила.
— Почему?
— Из-за этой бумажки в пять фунтов. Они ждали меня в магазине.
— Да ты что?
— У них был номер записан. Она краденая. Его надули.
Мозг Ворона работал четко, с механической точностью, словно арифмометр. Надо было только ввести туда данные, и машина выдавала ответ. Его охватила глухая, злобная ярость. Если бы этот Чалмондели был здесь, в кабине, Ворон пристрелил бы его не задумываясь.
— Краденая? Откуда?
— Тебе лучше знать.
— Не хами. Схлопочешь. Откуда?
Он даже и не знал, кто нанял Чамли. Картина была ясная: Ворону не доверяли. Устроили так, чтобы от него избавиться. По улице промчался мальчишка-газетчик с криком: «Ультиматум! Ультиматум!» Мозг отметил это механически, казалось, происходящее не имеет к Ворону никакого отношения. Он повторил:
— Откуда?
— Не знаю. Не помню.
Дуло пистолета вжалось в спину Элис, но в голосе Ворона зазвучали просительные нотки:
— Слушай, ну вспомни, это очень важно. Я же их не крал.
— Как же, как же, — язвительно сказала она в молчащую трубку.
— Слушай, помоги мне. Я ведь только прошу, чтобы ты вспомнила.
— Очень надо.
— Я же тебе купил то платье, верно?
— Да брось ты. Тебе надо было денежки ворованные куда-то сбыть. Ты не знал, что полиция сообщила номера во все магазины Лондона. Даже в нашем кафе они есть.
— Если я их украл, зачем мне узнавать, откуда их сперли?
— Еще смешней будет, если тебя упекут занапрасно.
— Элис, — крикнул хозяин, — она идет?
— Я тебе десять фунтов дам.
— Которые ничего не стоят? Премного благодарна, Ваша Щедрость.
— Элис, — позвал старик снова. Слышно было, как он идет по коридору.
— А справедливость? — спросил Ворон с горечью. Теперь дуло пистолета вдавилось Элис в бок.
— Не тебе о справедливости толковать. Гонял меня, как тюремную крысу. Пощечины раздавал. Грязь в комнате развел. Чистить тут за тобой. Молоко в мыльнице. Нечего теперь о справедливости поминать.
Плотно прижатый к ней в темноте кабины, Ворон вдруг ощутил, как откликнулось ему ее тело. Он был так потрясен, что забыл о старике хозяине, и вспомнил только тогда, когда дверь будки отворилась. Из темноты он яростно прошипел:
— Ни слова. Пристрелю обоих.
Подталкивая старика и девчонку перед собой, Ворон вышел из будки.
— Зарубите себе на носу, — сказал он, — им меня не поймать. В тюрьму садиться я не собираюсь. И мне ничего не стоит кого-нибудь из вас пришить. И пусть меня повесят — мне плевать. Моего отца повесили… а что ему сгодилось… Давайте наверх, в мою комнату, я иду следом. Кто-то мне здорово за все это заплатит.
Зайдя вслед за ними в комнату, он запер дверь. Внизу какой-то посетитель звонил не переставая в дверь кафе. Ворон проговорил зло:
— Все-таки лучше мне вас пристрелить, обоих. Вам что, обязательно было выложить им про заячью губу? Это, по-вашему, честная игра?
Он подошел к окну; он прекрасно знал, что оттуда легко спуститься во двор: оттого-то и выбрал именно эту комнату. Кошка поймала его взгляд, двинулась по краю комода, крадясь, словно маленький тигр, и не решаясь спрыгнуть. Ворон подхватил ее и швырнул на кровать; кошка успела цапнуть его за палец. Потом он выбрался из окна на подоконник, дотянулся до кабеля. Ветер гнал тучи, они сгущались, заслоняя луну, и казалось, что земля — голый ледяной шар — летит вместе с ними сквозь безбрежную тьму.
Энн Кроудер шагала взад и вперед по крохотной комнатке, закутавшись в пальто из тяжелого твида; не хотелось тратить шиллинг на то, чтобы включить обогреватель: ведь ей рано утром уезжать, и он будет полдня греть комнату зря. Она твердила себе: мне повезло с работой. Я рада, что снова еду работать. Но уверенности не было. Пробило восемь. Они будут целых четыре часа вместе — до полуночи. Придется схитрить, сказать ему, что поезд в девять, а не в пять утра, не то он отошлет ее спать пораньше. Это так на него похоже. Никакой романтики. Она улыбнулась, подумав о нем с нежностью, и попыталась дыханием отогреть пальцы.
Внизу звонил телефон. Энн показалось, что это звонят в дверь, и она бросилась к шкафу, — взглянуть на себя в зеркало. Тусклая лампочка давала мало света, Энн не могла судить, хорошо ли она подкрасилась и как будет выглядеть в ярком блеске огней танцзала «Астория». Она принялась краситься снова. Если Джимми покажется, что она бледна, он отвезет ее домой раньше времени.
Хозяйка заглянула в комнату:
— Это ваш знакомый. Он просит вас к телефону.
— К телефону?
— Да, — сказала хозяйка, протискиваясь в дверь боком и готовясь к обстоятельному разговору. — Он говорил так, будто ему страшно некогда. Нетерпеливый, раздражительный. Прямо рявкнул мне в ответ, когда я сказала ему «добрый вечер».
— Ну что вы, — Энн вдруг почувствовала, как ею овладевает отчаяние, — это просто манера такая. Не обращайте внимания.
— Я думаю, он хочет отказаться от встречи, — сказала хозяйка. — Это всегда так. Если ездить на гастроли, никогда толку не выйдет. Вы сказали, какой спектакль — «Дик Уиттингтон»?
— Нет, «Аладдин».
Энн сбежала вниз по лестнице. Ну и что из того, что она бросилась к телефону со всех ног? Пусть видят, ей все равно. Сказала в трубку:
— Это ты, милый?
Этот телефон вечно не в порядке. Она вслушивалась в голос, он хрипло вибрировал в трубке, его едва можно было узнать.
— Ну где ты пропадала? Я звоню из автомата. Опустил последнюю монетку. Слушай, Энн, я не смогу пойти с тобой. Прости. Срочная работа. Мы напали на след парня, который тот сейф ограбил. Я тебе говорил. Выплыла одна бумажка.
— Голос в трубке звучал взволнованно. Она ответила:
