континенте.
— Меня не интересуют традиционные больницы, доктор Масуд.
Они уже отказались от меня. Вас, мне порекомендовала Сарина Фарук. Насколько я понимаю, вы лечили ее от такой же болезни всего несколько месяцев назад.
Масуд моргнул, но лицо его осталось неподвижным.
— Боюсь, вы ошибаетесь, мистер Мастерсон. В Тувареше нет человека с таким именем, а сам я дальше Таруданта не ездил уже целый год, да и там просто навещал родственников.
— Я знаю, что Сарина здесь не живет, однако в ноябре прошлого года она приезжала в эту клинику. Сюда она прибыла в безнадежном состоянии, но по возвращении в Каир полностью выздоровела.
— Без сомнения, Аллах улыбнулся страждущей. Вполне возможно, что эта женщина побывала в Тувареше, как вы говорите, хотя мало кто заглядывает в нашу глушь. Однако уверяю вас, я не лечил эту женщину, насколько я понимаю, египтянку, ни от какой болезни, не говоря уже о столь серьезном недуге. — Он обвел комнату красноречивым жестом. — Как вы видите, мы здесь живем бедно, у нас есть лишь самое необходимое. Даже представить не могу, зачем эта женщина прислала вас сюда.
— Она выражалась совершенно ясно, — настаивал гость. За свое исцеление Мастерсон готов был озолотить всю общину. Смущало его лишь то, что ни одного из четверых выздоровевших даже отдаленно нельзя было назвать состоятельным человеком. Мастерсон чувствовал: это как раз тот редкий в его жизни случай, когда за деньги он не может получить желаемое. — Я в полном отчаянии.
— Повторяю, я вам очень сочувствую, однако ничем не могу помочь. Это не в моей власти. — Он поднял вверх ладони с растопыренными пальцами в подтверждение своих слов.
— Так, может быть, кто-то еще?
— Только не в Тувареше, мистер Мастерсон. Здесь вам оставаться бессмысленно. — Лекарь, поднялся, явно намекая, что гостю пора уходить. — Если хотите, я могу дать вам обезболивающего, но я не всесилен.
— Мне имплантировали блокаторы, — нетерпеливо сказал Мастерсон, вставая. — Мне нужно полное излечение, а не временное облегчение.
— Здесь вы этого не найдете.
— Может быть, и не найду. Спасибо, что уделили мне время, доктор Масуд.
Мастерсон разбил лагерь на том же месте, где и в первый раз. Если разложить заднюю часть «лэнд-ровера», получалось небольшое ложе. Он не стал включать генератор, чтобы заработал кондиционер, зато тщательно собрал биохимический туалет, дабы не пользоваться общественным на углу рыночной площади. Горстка парней таращилась на него, но потеряла интерес, как только надежда на новые чудеса иссякла.
В этот вечер он гулял по маленькой деревне, невзначай заговаривая со всяким, кто был готов мириться с присутствием иностранца. Многие отходили, не ответив на его приветствие, другим же было любопытно, они с удовольствием беседовали, особенно после того, как он давал понять, что он не француз и, что еще лучше, не испанец. Мастерсон старательно избегал разговоров о своей болезни или о причинах своего приезда в Тувареш. Непросто было удержаться от попыток раздобыть информацию, но свое состояние Мастерсон сколотил, потому что был терпелив и методичен, и даже под угрозой скорой смерти он не лишился своего лучшего оружия.
К вечеру следующего дня ему начало изменять самообладание: труднее давались досужие разговоры с ремесленниками или солдатами. Он начал намекать встречным на истинную причину своего приезда, наблюдая, не клюнет ли кто-нибудь. К его удивлению, реагировали все. И дети, и взрослые становились холодными и замкнутыми, а иной раз начинали заметно нервничать, стоило ему вскользь упомянуть, что он приехал в Тувареш в поисках исцеления. Мастерсон думал, что кто-то из местных скрывает чудесный секрет, но никак не предполагал, что этим «кто-то» может оказаться вся община целиком.
По мере того, как расспросы иностранца становились настойчивее, отклики делались менее дружелюбными. Никто ему не угрожал, но на третий день он уже явно перестал быть здесь желанным гостем. Торговцы на рынке отпускали ему товар, но не азартно, небрежно. А дети и вовсе его побаивались.
Имя местной народной целительницы Мастерсон узнал еще до того, как его подвергли остракизму. Стало понятно: ее уважают не меньше, чем доктора Масуда. Вечером третьего дня старуха вернулась в Тувареш в запряженной быками повозке вместе с двумя внуками — мальчиком и девочкой, обоим было чуть больше десяти лет. Ралия продавала амулеты и целебные травы, давала советы, ее почитали куда больше, чем так называемого правителя городка Мохамеда Бин Даюда.
Мастерсон дождался позднего вечера, чтобы отправиться к целительнице и легонько постучаться в дверь маленького дома. Он уже поднял руку, чтобы постучать еще раз, когда дверь отворилась.
— Входите, сеньор Мастерсон! Я вас ждала.
Прежде чем войти, он смахнул песок с одежды, потопал ногами. Внутри было сравнительно темно, горели лишь две масляные лампы, но все казалось на удивление чистым и опрятным. Тут и там в комнате лежали горы подушек, стульев не было, а дверь, которая вела в другое помещение, закрывала занавеска из бусинок.
Гость приветствовал хозяйку по-арабски, однако на всем протяжении встречи женщина продолжала говорить по-испански, возможно, в знак недоверия. Мастерсон начал, по сути, тот же рассказ, что и у Масуда, но Ралия быстро его прервала.
— Я знаю, зачем вы здесь и что ищете. Вы зря теряете время. Вам не следовало приезжать. Для вас здесь ничего нет. Мы не можем вам помочь. Лучше вам вернуться домой. Оставайтесь с теми, кого вы любите, все то время, что вам еще отпущено.
— Этого я сделать не могу. — Несколько мгновений он молчал, поняв, что неверно оценил ситуацию. — Я готов на все, лишь бы найти средство. Я состоятельный человек и мог бы помочь вам и вашему народу.
Женщина покачала головой.
— Мы довольствуемся малым. Аллах заботится о нас. Не в нашей власти дать вам то, что вы ищете, даже если бы мы желали получить ваше богатство. Возвращайтесь домой, сеньор Мастерсон. В Тувареше вы помощи не найдете.
Мастерсон вздохнул, сунул руку в карман пиджака и вынул револьвер, не наводя его на женщину, но удостоверившись, что она поняла угрозу.
— Я умираю, старуха. Я сделаю все, чтобы спасти свою жизнь.
Ни выражение лица, ни голос ее ничуть не изменились;
— Я слишком стара, чтобы бояться смерти. Делайте, что вам угодно, и уходите: у меня было утомительное путешествие, и сейчас я желаю так или иначе отдохнуть.
Его рука, сжимавшая пистолет, напряглась и разжалась. Оружие скользнуло обратно в карман, и Мастерсон ушел, не проронив больше ни слова.
Следующий день Мастерсон провел как прежде, гуляя по улицам. Взрослые все еще сторонились его, как и большинство детей, но на сей раз он прихватил с собой подарки — целую сумку сюрпризов, включая компьютерные игры, которые купил за бешеные деньги на рынке, плитки шоколада из холодильника в «лэнд-ровере», еще несколько предметов из своего багажа. Девочки и мальчишки постарше относились к нему с опаской, но малыши не устояли перед соблазном и даже вступили с незнакомцем в беседу. Мастерсон внимательно следил за своими словами, чтобы не спугнуть ребятишек.
Он вернулся к себе в лагерь и погрузился в долгий, освежающий сон. Ночь обещала быть бурной.
На сей раз Ралия долго не отзывалась на стук, а открыв дверь, показалась Мастерсону удивленной. Она не пригласила гостя войти, пока он не настоял на этом. Комната выглядела в точности, как предыдущим вечером.
— Вы не послушались моего совета, — произнесла она. Говорила она уже не по-испански, а по-
