— Ну, и что у тебя там внутри?
— Там бери-ка, сэр.
— Что такое бери-ка? — осведомилась Джеки, когда я принялся развязывать веревки, которыми была опутана корзина.
— Не представляю себе, — ответил я.
— Может быть, лучше спросить? — осмотрительно предложила Джеки. — Вдруг там сидит кобра или еще что-нибудь в этом роде!
— Пожалуй, ты права. — Я отпустил веревку и повернулся к охотнику, который с беспокойством следил за мной.
— А что же это за зверь — бери-ка?
— Такой маленький зверек, сэр.
— Это плохой зверек? Он кусает человека?
— Нет, сэр, что вы. Эта бери-ка совсем малютка, сэр… детеныш.
Ободренный таким известием, я открыл корзину и заглянул внутрь. В травяном гнездышке на дне копошилась крохотная, не больше трех с половиной дюймов в длину, белочка. Судя по тому, что ее до сих пор покрывал тонкий, блестящий, как плюш, пушок и глаза еще не открылись, ей было всего несколько дней от роду. Я осторожно взял ее на руки. Попискивая, она лежала на моей ладони, и ее розовый ротик складывался в кружочек, как у юного певца из хора мальчиков, а крохотные лапки гладили мои пальцы. Я терпеливо ждал, когда иссякнет поток антропоморфизмов, на которые так щедра моя супруга.
— Хорошо, — сказал я, — если хочешь, возьми ее себе. Но предупреждаю, ты намучишься с кормлением. Я бы вообще не согласился ее взять, но это черноухая белка, а они очень редки.
— Увидишь, все будет в порядке, — живо ответила Джеки. — Детеныш здоровый, а это главное.
Я вздохнул. Мне вспомнились несчастные бельчата, с которыми я возился в разных концах света, и все они были один другого слабее и немощнее. Я обратился к охотнику.
— Мой друг, этот зверек хороший, он мне очень понравился. Но ведь это детеныш, верно? Он ведь не выживет, верно?
— Да, сэр, — с грустью согласился охотник.
— Так я сейчас заплачу тебе два, всего два шиллинга и дам тебе записку. Приходи опять через две недели. И если детеныш будет жив, я тебе заплачу еще пять шиллингов. Ты согласен?
— Да, сэр, я согласен, — с довольной улыбкой ответил он.
Я заплатил ему два шиллинга и написал обязательство на остальные пять. Он бережно спрятал бумажку в складках своего саронга.
— Смотри не потеряй, — предупредил я. — Если потеряешь, я тебе не заплачу.
— Нет, маса, не потеряю, — улыбаясь, заверил он меня.
— Ты только посмотри, какая чудесная расцветка, — сказала Джеки, любуясь лежащим на ее ладонях бельчонком.
В этом я был с ней вполне согласен. Крохотная головка — ярко-оранжевая, за каждым ушком — черная полоска, словно мама не умыла как следует своего малыша. Спинка в зеленую полоску, а животик светло-желтый. Смешной хвост был темно-зеленый сверху и огненно-оранжевый снизу.
— Как мы ее назовем? — спросила Джеки.
Я взглянул на трепещущий комочек, который все еще продолжал упражняться в пении.
— Назови ее, как называл охотник: малютка Бери-ка, — предложил я.
И зверек стал Малюткой Бери-кой. Правда, потом мы для удобства говорили просто Малютка.
Увлеченный придумыванием имени, я уже развязывал следующую корзину, позабыв спросить охотника, что в ней. И когда неосмотрительно поднял крышку, оттуда высунулась острая маленькая крысиная морда, цапнула меня за палец, издала яростный визг и снова скрылась в недрах корзины.
— Это еще что за тварь? — спросила Джеки, пока я сосал укушенный палец и бранился, а хор охотников причитал: «Ах, беда, сэр, ах, беда» — будто они все были ответственны за мою глупость.
— Эта злобная милая крошка — карликовая мангуста, — сказал я. — Для своего роста, пожалуй, самый свирепый зверь в Бафуте и визжит пронзительнее всех мелких животных, каких я знаю, если не считать мартышку.
— Где мы будем его держать?
— Надо приготовить несколько клеток. Пусть посидит в корзине, пока я разберусь с остальными, — сказал я, осторожно завязывая корзину.
— Хорошо, что у нас два разных вида мангуст, — сказала Джеки.
— Ага, — согласился я, продолжая сосать палец, — прелестно.
В остальных калебасах и корзинах не было ничего интересного: три обыкновенные жабы, маленькая зеленая гадюка и четыре ткачика. Все это мне было не нужно. Я спровадил охотников и занялся жилищным устройством карликовой мангусты. Для зверолова едва ли не самый тяжкий грех — не подготовить загодя клетки. В этом я убедился во время моей первой поездки. Снаряжение у нас было припасено всевозможное, а клеток я не взял, рассчитывая, что мы их сделаем на месте. В итоге первая волна животных застигла нас врасплох. Протрудившись день и ночь, мы наконец разместили их, но тут нахлынула вторая волна, и все началось сначала. Помню, как у моей раскладушки сидело на привязи сразу шесть разных зверей. С тех пор я всегда предусмотрительно беру с собой в дорогу несколько складных клеток, чтобы при всех обстоятельствах можно было обеспечить квартирой хотя бы первые сорок — пятьдесят животных.
Итак, я собрал одну из наших специальных клеток, постелил на пол сухие банановые листья и ухитрился посадить туда карликовую мангусту так, что мои пальцы при этом не пострадали. Зверек остановился посередине клетки, устремил на меня маленькие блестящие глаза и поднял изящную лапку, издавая яростный визг, от которого у нас в конце концов заложило уши. Звук был такой резкий и нестерпимый, что я в отчаянии швырнул в клетку большой кусок мяса. Зверек прыгнул на него, сильно встряхнул, убедился, что добыча не живая, утащил мясо в уголок и принялся есть. Мангуста, правда, еще продолжала кричать на нас, но с полной пастью, поэтому звук был уже не таким пронзительным. Я поставил эту клетку рядом с клеткой черноногой мангусты Тикки и сел наблюдать.
С первого взгляда никто бы не принял этих двух животных даже за отдаленных родственников. Черноногая мангуста, хотя она была еще детенышем, достигала двух футов в длину и около восьми дюймов в высоту. У нее была грубоватая, скорее собачья морда с темными, слегка выпученными круглыми глазами. Голова, тело и хвост — сочного кремового цвета, тонкие ноги — темно-коричневые, почти черные. Гибкая, лоснящаяся, стройная, она напоминала мне парижскую красотку с нежной кожей, одетую лишь в пару черных шелковых чулок. Зато карликовая мангуста совсем не похожа на парижаночку. Мордочка у нее маленькая, остренькая, с крохотным, круглым розовым носиком и блестящими малюсенькими карими глазками. Густой и довольно длинный мех темно-шоколадного цвета с рыжеватыми подпалинами. В длину, вместе с хвостом, эта мангуста едва достигает десяти дюймов.
Тикки, существо чопорное и важное, чуть ли не с ужасом смотрела на новичка в соседней клетке, который визжа и ворча, пожирал окровавленное мясо. Наша черноногая мангуста была очень разборчива и щепетильна, ей и в голову не пришло бы вести себя так невоспитанно — кричать с полным ртом и бесноваться, словно ты в жизни не наедалась досыта. Поглядев несколько секунд на карлика, Тикки презрительно фыркнула, покружилась на своих стройных ногах и легла спать. Карликовая мангуста, нисколько не задетая таким демонстративным осуждением, продолжала визжать и чавкать, доедая остатки своей окровавленной пищи. Уничтожив последний кусочек и тщательно исследовав пол — не осталось ли где-нибудь крошки, — она села, энергично почесалась, потом тоже свернулась калачиком. Когда мы разбудили зверька через час, чтобы увековечить для потомства его голос, он стал издавать вопли, исполненные такого гнева и возмущения, что пришлось отнести микрофон в дальний конец веранды. Все же до вечера мы успешно записали не только карликовую мангусту, но и Тикки да еще распаковали девяносто процентов снаряжения.
После обеда, захватив бутылку виски, сигарет и керосиновый фонарь, мы отправились к Фону. Воздух был теплый, дремотный, пахло дымком и прокаленной солнцем землей. Сверчки звенели и стрекотали в траве по бокам дороги, а в сумрачных кронах плодовых деревьев, обступивших просторный
