— Тот, кто обещал это сделать. Ауднир сын Гейрмода, — ответила Сольвёр и поджала губы. Дескать, вы можете сердиться и даже не верить, но я-то знаю, что сказала правду.
— Это верно! — согласилась Хельга. — Я помню, на пиру в самый первый день Ауднир обещал, что не оставит дела так. Он обещал, что прогонит троллей!
— Это обещал не один Ауднир! — без улыбки, а даже с некоторым беспокойством вставил Равнир (вот уж кто не проходил мимо, если собирались вместе хотя бы три человека). — Помнится, и Брендольв Морской Грабитель, и ты, Даг, тоже что-то такое говорили.
Хельга улыбнулась, опять услышав прозвище, которым Брендольв был награжден после своей недавней шутки. Но на самом деле ей было не до смеха. Даг с беспокойством посмотрел на сестру; у Хельги горели глаза, щеки разрумянились ярче, дыхание участилось, а внутренние концы бровей подрагивали, как крылья бабочки. Она уж слишком близко к сердцу принимала все эти события.
— Значит, Ауднир хочет колдовать! — опять заговорила Троа, и все ее круглое полное лицо ходило ходуном от сдерживаемого негодования. — До добра это не доведет! Когда в округе живут колдуны, это никого не доводит до добра! Если они кого невзлюбят, то могут погубить! И тогда прогонять их будет поздно! Я всегда говорила! И люди говорили! А наш хёвдинг не хочет слушать! Он, конечно, хороший хозяин и мудрый человек, — Троа бросила взгляд на хозяйского сына, имея в виду подтвердить свое уважение, — но многие скажут, что напрасно он позволяет Трюмпе и ее родне жить здесь!
Люди молчали, но по лицам было видно, что все согласны с Троа. А Хельга вдруг прижала ладони к щекам, с которых разом сошел румянец.
— Я слышу! — шепнула она, глядя на мерзлую грязь двора и не видя ничего. — Я слышу… Она поет… Она будит духов… Я слышу…
— Дождались! — мрачно бросил Равнир.
Сольвёр сделала движение, как будто хотела обнять Хельгу, и на лице ее было беспокойство, как при виде больного. Но Даг опередил девушку и обхватил сестру рукой за плечи. Хельга уткнулась лицом ему в грудь и затихла. Даг смотрел поверх ее головы на север, туда, где жила старая Трюмпа, и лицо его было таким суровым, словно перед усадьбой стояло целое полчище врагов. Подвижный и впечатлительный нрав Хельги имел еще одну особенность: она была необычайно чувствительна к переменам погоды, с солнечным затмениям, к обращению луны. И к колдовству. Пропетое за три горы отсюда заклинание эхом отзывалось в ее душе, и она дрожала, не в силах защититься от холодного ветра чужой недоброй воли.
Вершину фьорда венчала гора, которую так и называли — Вершина. Кое-где она поросла еловым лесом, но по большей части каменистые склоны оставались открыты, и даже трава здесь не росла. Поэтому вокруг Вершины никто не хотел селиться, поэтому старая Трюмпа, явившаяся сюда еще лет тридцать назад, еще пока муж ее был жив, выбрала это место для жилья. Никто не понимал, каким образом ее муж в одиночку, всего за одно лето, сумел построить избушку из толстых елей, которая стояла вот уже тридцать лет, низкой дверью на север[10], похожей на провал беззубого старческого рта. Наверное, здесь не обошлось без колдовства. «Тролли ей помогали!» — говорили люди, и Хельга, бывало, смеялась, воображая несчастных остроухих троллей, изнемогающих под тяжестью огромных бревен. Никто не знал, как Трюмпа растила своих сыновей, и родниться с ними никто не хотел. Когда прошел слух, что один из них женился, все были уверены, что он взял в жены троллиху. Правда, кое- кто встречал его жену возле моря, но от разговоров она уклонялась, чем сильно укрепляла подозрения. И само собой понятно, что жители округи старались не приближаться к Вершине, где можно было встретить кого-то из этого семейства.
И только Ауднир Бережливый, младший брат Гудмода Горячего, изредка наведывался в жилище Трюмпы. Старуха действительно умела колдовать и могла помочь кое-чем: отыскать пропавшую корову, направить косяки рыбы прямо в сети. Она умела даже погонять болезнь от скотины, а если при этом заболевала лошадь у кого-то другого, то это Ауднира не заботило.
Сегодня он пришел уже во второй раз и принес то, что Трюмпа велела принести — лошадиный череп. Выставив из дома всех трех домочадцев и даже самого Ауднира, старуха села на пол возле очага, положила себе на колени ореховую жердь и особым ножом принялась царапать на ней заклинания. Длинные цепочки рун вились, как змеи, и самому Аудниру, когда он увидел работу старухи, стало не по себе. А Трюмпа была очень довольна: она всегда радовалась, когда Ауднир приходил к ней по делу и давал случай показать себя.
— Теперь-то троллям непоздоровится! — хихикала она, моргая красными веками без ресниц. На первый взгляд старуха не казалась зловещей, и только потом, когда разглядишь мелкую недобрую суетливость в ее морщинистом лице и движениях, становилось неприятно. — Теперь-то они узнают, как воровать чужих лошадей! А когда лошадь найдется, ты отдашь ее мне, да?
Моргая, Трюмпа повернулась к Аудниру и ловила его взгляд, но он торопливо кивнул, пряча глаза. Целая лошадь сначала показалась ему слишком большой платой за колдовство, но потом, когда пошли слухи, что тролли воруют овощи, он решил, что от них надо скорее избавляться, чтобы со временем убытки не превысили цену лошади.
Бормоча что-то, старая Трюмпа пошла со двора. В одной руке она несла лошадиный череп, а в другой волокла ореховую жердь. Конец длинной жерди царапал мерзлую землю, слышалось шуршание, будто ползет дракон. Небольшой, но очень опасный. Ауднир моргнул, затряс головой: ему вдруг показалось, что облик старухи — только морок, а на самом деле это какое-то совсем другое существо, нечеловеческое и опасное. Не стоило сюда приходить… И связываться с ней вообще не стоило… Тролли с ней, с лошадью… Лучше бы хёвдинг их прогнал… А не хочет — и не надо. Могут же все четверо, старуха с сыновьями и невесткой, случайно все вместе упасть в море? Еще как могут — склон крутой горы кончается обрывом…
Склон горы от избушки и до самой вершины представлял собой сплошную каменную пустошь. Старуха отошла уже довольно далеко и казалась совсем маленькой — вроде усталой старой мыши, за которой волочится длинный хвост. Неприятное чувство прошло, Ауднир нахмурился: нет, спускать троллям-грабителям нельзя. Пусть колдует. И лошади не жалко. Так и так ее не вернуть — если она не попадет к старухе, то останется у троллей. Пусть жрет, старая крыса. Может, подавится.
Ауднир колебался: пойти следом или не пойти? Как всякий достойный человек, он презирал колдовство, занятие злых женщин. Наряду с презрением в глубине души жила боязнь, а с боязнью боролось чувство хозяина, привыкшего проверять, как выполняется оплаченная работа. Ауднир шагнул вслед за старухой, но из-за угла дома вдруг выскользнула неслышная тень. Вздрогнув, Ауднир обернулся: это была невестка Трюмпы, та самая, что взялась неизвестно откуда.
— Не ходи туда, — негромко и невнятно, почти не двигая губам, обронила она. Голос ее звучал так глухо, что Ауднир едва разобрал слова. — Духи кинутся на первого, кто им попадется. Не нужно, чтобы это был ты. Тебе и так… Тебя погубит жадность. Напрасно ты все это затеял.
— Пошла прочь, троллиное отродье! — злобно бросил Ауднир. В нем закипела злоба, он готов был ударить негодяйку, но боялся прикоснуться к ней, как к змее.
Пряча глаза, женщина отступила назад. Она была маленького роста, худая, бледная, с невыразительным лицом и пугливыми глазами.
— Я вижу, — шепнула женщина и коротко глянула на Ауднира, но не в глаза, а на лоб, как будто там под волосами пряталась тайная печать.
Ауднир не успел спросить, что же она видит, как женщина опять опустила лицо и метнулась в дом. Да и пропади она пропадом со своими бреднями!
Раздраженно хмурясь, Ауднир посмотрел на склон горы. Трюмпа уже была на самой вершине и установила ореховую жердь, зажав нижний конец между большими камнями. Длинный лошадиный череп она надела на верхний конец, обернув его зубами к горловине фьорда. Ауднир содрогнулся: в этом черепе, оставшемся от сдохшего еще год назад рабочего коня, теперь были злые духи. Это они скалили крупные желтые зубы, это они норовили сожрать все, что дышит и движется там, внизу… Хотелось спрятаться куда- нибудь от этого оскала, от пустого взгляда сквозных глазниц, но войти в дом колдунов Ауднир не решался. Холодная слабость выползла откуда-то из живота и сковала его, и он стоял перед дверью, сжимая в ладони амулет, не в силах оторвать взгляда от черепа на жерди и маленькой серой фигурки, которая суетилась между камнями.
Старая Трюмпа тем временем набросила на голову полу своей грубой серой накидки и медленно
