практики, которая была в наше время. Каждое лето практически все студенты нашего института разъезжались по строительным отрядам. Девчата работали проводниками, и этот отряд назывался «Экспресс». Кто-то уезжал на Сахалин, кто-то работал на стройке, кто-то собирал в Молдавии виноград или в Крыму персики.
Обычно отряды представляли собой команду в 30-40 человек. В каждом отряде был свой командир, свой комиссар, свой врач. Все отряды, которые работали на территории трех огромных районов — Ставропольского, Шехонского и Сызраньского, подчинялись нашему зональному штабу. С благословения вышестоящего моего руководителя Александра Фарманова мне выпала честь быть комиссаром студенческих отрядов.
Интереснейшая, увлекательнейшая работа. Мы были молодыми ребятами, а нам выдали ключи от служебного автомобиля, предоставили офис, разместили в гостинице, где мы жили все вместе. Иногда мы проезжали по тысяче километров, чтобы объехать отряды и наладить работу, но мы были молоды, мы не чувствовали усталости.
Но и этого мне казалось мало, энергия буквально бурлила в моем сердце. Я нашел себе еще одну работу — устроился бригадиром на кафедру теплофизики ко Льву Ароновичу Резнику, выдающемуся ученому. Работа была не пыльной, я организовывал ребят на самую простую физическую работу: перетащить станки, принести заготовки, что-то сделать, что-то сконструировать, и платили мне, соответственно, небольшие деньги — рублей 70 в месяц. Итого, я получал стипендию 40 рублей, зарплату зонального комиссара студенческого отряда 160 рублей, 70 рублей на кафедре, и еще мне удалось создать небольшую бригаду шабашников.
С бригадой мы ремонтировали школы. Наша мобильная команда начинала работать около десяти часов вечера. Закончив все дела в студенческом штабе, мы пулей неслись в эту школу, надевали робы, месили цемент, делали кирпичную кладку, выносили мусор, одним словом, занимались ремонтом. Заканчивали мы обычно часа в 2 ночи, уже под свет прожекторов, и там же, в школе, спали в спальных мешках.
Рано утром я просыпался, чистил зубы, умывался, принимал душ и бежал на спортивную базу, где в полседьмого утра у меня была первая тренировка. Ребята меня уже ждали, я прыгал в катер, и мы выходили на воду. Руководству спортивной школы я не мог объяснить, что тренировки такие ранние, потому что у меня есть еще две работы. Зато по утреннему холодку греблось гораздо резвее, чем под палящими полуденными лучами. А мои ребятишки видели в этом своеобразную романтику и приучались соблюдать режим.
Это был действительно самый счастливый период в моей жизни. Спим мало, работаем много, выполняем самые разные интересные работы, зарабатывая по тем временам огромные деньги. У меня в месяц получалось до четырехсот рублей. На фоне обычного студенческого безденежья я чувствовал себя каким-то Крезом. Этот период стал для меня очень важной школой. В тренерской работе мне было все понятно. Перетаскивать на кафедре железо из угла в угол тоже много ума не надо, да и шабашка не требовала больших знаний. Кидай себе кирпичи, мешки и крась стены, а вот работа комиссара зонального штаба требовала от меня настоящего управленческого опыта, настоящего знания психологии людей и совершенно другого уровня ответственности. Работать комиссаром зонального штаба было крайне почетно и престижно. Много ребят мечтали добиться этого звания. Мне повезло больше, и, признаюсь, я полностью провалил всю работу, более того, меня чуть не выгнали из института.
Дело в том, что одна из главных задач комиссара зонального штаба — собирать деньги, взносы в обком комсомола. Каждый отряд должен был отработать бесплатно три дня и заработанные деньги перечислить на общие государственные нужды. Опытные комиссары выкручивали руки командирам отрядов и выбивали из них эти деньги еще до того, как отряды разъезжались в самом начале сезона. Я же, беспросветная наивность, полагался на хорошие дружеские отношения. Я искренне верил, что 36 командиров и комиссаров отрядов, работающих на нашей территории, выполнят обязательства и перечислят деньги вовремя. Я искренне считал, что по-другому и быть не может, есть ответственность, есть долг, есть честь, есть слово. Поэтому все должно произойти само собой.
Но большинство командиров отрядов поступили совершенно по-другому. Они не стали перечислять деньги, а просто разъехались в конце сезона по своим институтам, по своим республикам, по своим городам, и найти и выпытать из них деньги не представлялось никакой возможности.
И вот я стоял на ковре в обкоме комсомола, вдавив голову в плечи, и получал страшный, совершенно справедливый разнос. Я не выполнил задачи. Я много работал, много ездил, старался, делал все, что мог, но я доверился людям и испытал двойную боль. С одной стороны, за такое головотяпство меня грозили выгнать из института и сломать всю мою судьбу. С другой — мне было еще обиднее, потому что меня обманули свои же ребята. Те, с кем мы пили чай, с кем обнимались, клялись в вечной дружбе, просто цинично меня кинули. Они разъехались по своим городам, а весь ответ пришлось держать мне. Ох, если бы вернуться на три месяца назад, я бы, конечно, спуску никому не дал, не был бы таким наивным. Но, как говорится, если бы, да кабы, во рту выросли грибы…
Руководство студенческих отрядов меня помиловало, не стало выгонять из института, но я получил хороший урок на всю жизнь: доверяй, но проверяй.
ТРЕНЕРСКАЯ ЛЮБИМАЯ РАБОТА
Первая моя работа в жизни была, наверное, самой увлекательной, интересной и, может быть, именно она определила всю мою дальнейшую судьбу. Студент, мальчишка, только вчера отслуживший в армии, сегодня я был уже тренером по гребле, уважаемым человеком, кумиром малышей, влюбленно наблюдающих за мной из-под навеса лодочной станции.
Я чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Я мог передавать свой опыт и знания маленьким гребцам, открывающим для себя мир спорта. У меня была возможность учить их думать «по- взрослому» — оттачивать технику, овладевать стратегией, тактикой, умением ставить цели. Мы вместе с ними мечтали о великих Олимпийских играх. Уже тогда я проводил свои первые совещания по планированию спортивного календаря, по анализу наших достижений и успехов. Практически на каждой тренировке я отрабатывал ораторское искусство, искусство мотивировать людей, пусть это и были всего лишь 10-12-летние ребятишки. Тем было сложнее и интереснее.
Вы только вдумайтесь, что такое гребля на байдарках. Это невероятный, нечеловеческий труд, на посторонний взгляд, не имеющий никакого смысла. Это самоистязание до полного предела ваших человеческих возможностей. Каждая тренировка по гребле, настоящая тренировка, — это борьба. С тяжелой вязкой водой, с ветром и снегом в лицо, с болью в мышцах, с собственной немощью. Это борьба прежде всего с самим собой. И представьте, какие слова нужно находить тренерам, чтобы обычного мальчишку, который в наш компьютерный век не очень-то жалует физическую нагрузку, научить преодолевать самого себя! Сколько эмоций, сколько сил нужно вложить в каждого пацана, чтобы сделать из него спортсмена! Это бесценный опыт, который пригодился мне потом в жизни, но это и бесценные часы счастья, которые я испытал вместе со своими мальчишками.
Когда мы заканчивали тренировку, мы вместе купались, играли в воде в догонялки. Крики, визг, фонтан брызг в лицо… Иногда я брал катер и катал мальчишек на водных лыжах. Видели бы вы, как гордо, выпятив грудь, они ехали за нашим стареньким катером, представляя себя суперменами, голливудскими звездами! Мы вместе с ребятами ходили в походы. В наше время мы могли себе это позволить, не беспокоясь за нашу безопасность. Мы уходили в самые глухие места, где жили в палатках, тренировались, жили, как Робинзон Крузо на необитаемом острове. Никому и в голову не приходило, что может быть какая- то опасность или агрессия от бандитов, наркоманов или уголовников.
Это было удивительное время! Мы не думали о деньгах, их просто в Советском Союзе не было. Но мы были счастливы! Я уверен, что большинство людей старшего поколения вспоминают свою молодость и жизнь в Советском Союзе как действительно счастливые годы. И не только потому, что мы были молоды, а молодость всегда приятно вспомнить. Дело не в этом. Жили по-другому. С одной стороны, высокие понятия — долг, честь, дружба были не пустым звуком. С другой — намного гуманнее относились к старикам и
