время их пребывания в Лондоне. Но не прошло и часа после их прибытия, как еще не слишком уверенно державшиеся на ногах после морского путешествия привередливые паухэтаны развили бурную деятельность. Они потребовали принести метлы, тряпки, воду, и сопровождавшие их слуги вымыли весь дом снизу доверху, оттерев скопившуюся за многие годы грязь. Сэр Эдвин завел взбудораженного хозяина гостиницы в соседнюю лавку, как следует угостил вином и дал золотой, объяснив, что следует терпеливо сносить все причуды гостей.
У дверей гостиницы собрались пажи и подмастерья, доставившие корзины с весенними цветами, подарки и написанные на толстой веленевой бумаге приглашения на многочисленные празднества и приемы. К ночи голова Покахонтас гудела от обилия впечатлений. Она задавалась вопросом, сможет ли выдержать такой напряженный распорядок, и молилась, чтобы у нее было время собраться с мыслями перед завтрашним днем. Хотя она знала, что Смит в Шотландии, но ничего не могла с собой поделать и замирала от каждого стука в дверь.
Наутро возникло новое затруднение. В гостинице не оказалось достаточного числа лоханей, чтобы все паухэтаны смогли совершить ритуальное омовение. Томоко с четырьмя слугами-мужчинами поспешил к реке, но вокруг собралась такая толпа, что было совершенно невозможно вознести молитву Ахонэ — богине реки. А ведь им и так приходилось в продолжение всего путешествия воздерживаться от жертвоприношений. Им объяснили, что у англичан это не принято и может даже напугать их. Но совершить омовение нужно было непременно. На помощь мужчинам пришел Джон Ролф, отведя их в турецкие бани — жалкая замена на то время, пока у соседей наберут побольше деревянных лоханей.
Во время отдыха к Покахонтас прибыл портной с двумя дюжинами нарядов. Она пришла в восторг от чудесной одежды всевозможных цветов, очень ей шедших: персикового и бледно-лилового, светло- зеленого и темно-зеленого, красного и белого и различных тонов желтого и голубого. Очарованная цветовой гаммой, она даже не подозревала, что одежда может быть таких разнообразных оттенков. Сэр Эдвин объяснил, что англичане целый год готовились к ее визиту, а письма, пересекавшие Атлантику, в мельчайших подробностях описали ее внешность. Она засомневалась, что сможет пройти в дверь в юбках с такими широкими фижмами (эта мода еще не достигла Джеймстауна), и потратила остаток дня, учась в них двигаться.
Когда Покахонтас устроилась и привыкла к новой обстановке, сэр Эдвин организовал первое появление принцессы в обществе — на званом обеде у сэра Томаса Смита, одного из богатейших лондонских купцов и основателя Виргинской компании. Небольшой тихий прием, объяснил Джону Ролфу Сэндис, а Покахонтас сможет составить представление о том, что ее ожидает.
К тому моменту, когда Покахонтас управилась с первой переменой продолжительной трапезы в доме сэра Томаса, она поняла, насколько прост по сравнению с Лондоном Джеймстаун. Джон Ролф пытался заранее описать ей великолепие вещей, которые она увидела в Лондоне, — серебряную и золотую посуду и приборы, шелковистую скатерть, сверкающие бокалы, из которых они пили, богатые гобелены на стенах, прекрасное дерево, гладкое, как атлас. Но никакие рассказы не смогли подготовить ее к встрече с подобной роскошью. Только угощение оказалось не слишком хорошим. Ему недоставало свежести, цвета, своеобразия и вкуса привычной ей пищи.
Ее также предостерегали в отношении лондонцев. Ролф советовал поменьше говорить — пусть другие ведут беседу, пока она не освоится и не почувствует себя уверенно. Но сидевший за столом справа от нее член парламента удивил Покахонтас, забросав вопросами о ее народе, а в особенности об ее отце. Мастерски перемежая разговор комплиментами, он стремился выяснить размеры богатства могущественного короля и его возможные нужды — не захочет ли он что-нибудь купить. «Он так же умен, как и лучшие торговцы моего отца», — подумала Покахонтас.
— Не принимайте этого человека всерьез, дорогая принцесса, — сказал хозяин дома, оказавшийся с другой стороны от нее. — Парламентарии постоянно чем-то заняты. Им необходима деятельность.
Однако член парламента ей понравился. Его интерес подкупил ее своей честностью.
Знакомясь в продолжение всего вечера с разными людьми, которых ей представляли, Покахонтас старалась быть особенно любезной с женщинами. Сэр Эдвин объяснил ей их негласную, но большую влиятельность, и советовал приложить усилия, чтобы подружиться с ними, тем более что они готовы к этому, несмотря на ее иноземное происхождение. Сэндис улыбался, рассказывая ей на следующее утро, что она выдержала первое испытание с огромным успехом. Когда принцесса покинула прием, все сошлись во мнении, что она держала себя как истинная дочь короля.
Приободренная Покахонтас с нетерпением ожидала продолжения организованной для нее программы. Сэндис сказал, что аристократы, окружавшие ее в Джеймстауне, сейчас в немилости у двора, и потому он попросил Джона Смита написать от ее имени королю и королеве, испрашивая позволения предстать перед ними. Монаршья чета ответила, что с нетерпением ждет встречи с принцессой Ребеккой, как ее называли в христианском мире. Она должна будет присоединиться ко двору в Хэмптон-корте в середине лета. У Покахонтас от волнения подогнулись колени, когда она поняла, чем обязана Джону Смиту.
На приеме в Ламбетском дворце, устроенном в полдень в ее честь епископом Лондонским, Покахонтас впервые познакомилась с ритуальной пышностью Англии. Ее белоснежное платье, украшенное круглым плоеным воротником белого кружева, и белая шляпа с белым пером как нельзя лучше сочетались с убранством (белые с золотом подушки) барки епископа, доставившей их по Темзе к его дворцу. И пока торжественная вереница барок, в которых разместились паухэтаны в ярких красно-желто-зеленых туземных одеждах и епископская стража, одетая лишь немногим менее красочно, медленно двигалась через реку, торговцы и выехавшие отдохнуть горожане махали им с многочисленных лодок руками и хлопали в ладоши. Никто не мог припомнить, чтобы какую-либо другую женщину, исключая старую королеву, принимали в Ламбетском дворце с такой пышностью. Но великолепие дворца и тепло встречи не доставили Покахонтас и малой доли того удовольствия, которое она ощутила, увидев росшие в дворцовом саду виргинскую жимолость, тюльпанное дерево и дикий зеленый виноград. Ей хотелось обнять молодое деревце, усыпанное белыми цветами, и спросить, каким образом оно оказалось здесь — через океан от своих родных мест.
— Это плоды трудов отца и сына Традескантов — ботаников-исследователей, — объяснил придворный. Покахонтас припомнила, что с отцом она мельком встречалась в Джеймстауне.
Она могла бы еще долго любоваться деревьями и цветами, бережно доставленными на корабле из таких дальних краев, как Индия и Китай, но ее ждали званый обед, епископ и проголодавшиеся гости.
Для своего первого бала — тем же вечером, она остановила выбор на платье, голубой оттенок которого напоминал цвет яиц малиновки. Шелк для него был специально выкрашен в Китае. Одна из высокородных дам, назначенная королевой сопровождать и направлять Покахонтас, — леди Делавэр, жена первого губернатора Виргинии, вложившего большие средства в Виргинскую компанию, — предоставила в ее распоряжение бриллианты, которые засверкали на шее и в волосах принцессы. Леди объяснила, что следует носить бриллианты именно этого голубоватого оттенка и что она может оставить их у себя, пока ее муж не купит ей собственные украшения.
О, танцы и вино! Покахонтас пришла в восторг от гостеприимства графа Дорсета. Его светлость прислал за ней свой собственный портшез, богато расшитый изнутри шелками и сильно надушенный аравийским мускусом, чтобы отбить запахи улиц. На ступенях лестницы его городского дома стояли, держа ярко горящие факелы, лакеи в алых ливреях. Внутри дом был обставлен на французский манер. Покахонтас порадовалась, что они с Джоном Ролфом потратили в Джеймстауне немало часов, совершенствуясь в танцевальных фигурах, а их было такое множество. Казалось, что все присутствующие мужчины хотят танцевать с чужеземной принцессой, которая так грациозно выступала в гальярде, бранле и куранте под нежные звуки лютни и клавесина. И Покахонтас хотелось закутаться в этот день и вечер, словно в шелковый плащ, и не снимать его.
Последние дни июня промелькнули калейдоскопом событий, вихрем закруживших Покахонтас. Король Яков был заинтригован и сгорал от нетерпения увидеть женщину, покорившую Лондон. Он приказал сэру Эдвину доставить ее и ее мужа в Хэмптон-корт на неделю раньше, чем предполагалось. Он стремился увидеть эту необычную принцессу, дочь заморского короля, возможную соперницу его интересам в Виргинии.
Окружение Покахонтас решило плыть до Хэмптон-корта по реке, ибо путешествие по дороге сулило
