габаритные огни автомобиля скрылись за подворотней, как асфальт, на котором я сидел, содрогнулся от мощного взрыва, и я увидел, как из черного проема, где исчезла машина, вырвалось ослепительное пламя, и брызгами полетели искореженные детали машины. Еще не понимая, что произошло, и обуреваемый лишь желанием увидеть финальную сцену, я вскочил на ноги и кинулся в подворотню.
Машина, а точнее, ее покореженный каркас чадил и сыпал искрами. Крыша кабины, развороченная мощным взрывом, напоминала жерло вулкана. Двери были сорваны с петель и, изуродованные до неузнаваемости, валялись на асфальте. Крошки стекла хрустели под моими ногами, как прибрежная галька. Вылившийся бензин горел поверх льда, словно жертвенный огонь. Изувеченные, истерзанные тела моих обидчиков свисали с порогов машины, словно сваленная в кучу одежда.
«Это что ж случилось, — бормотал я, медленно подходя к останкам. — Это кто ж их так…»
Я наступил ногой на маленький черный предмет, посмотрел на него и сразу узнал в нем ручку от своего злополучного кейса. И тут до меня дошло, что мое золото не досталось никому и взлетело на воздух. Осознание этого было настолько страшным, настолько чудовищным, что меня вмиг прошиб холодный пот. Лучше бы они благополучно продали его антикварам, подумал я. Столько золота пропало даром!
Я стал шарить глазами под ногами, в надежде найти хотя бы одну монету, но не видел ничего, кроме осколков стекла и покореженных кусочков кузова. «Куда ж они подевались? — думал я, опускаясь на колени и заглядывая под днище машины. — Испарились, что ли?»
Мужчина в длинном пальто лежал с залитым кровью лицом. Доигрался, свинья, подумал я с удовлетворением и остро, до безумства, захотел продолжения драки.
Почти шесть тысяч золотых монет размером с трехкопеечную исчезли из изуродованной машины, словно их там никогда и не было! Исчезли почти на моих глазах, в несколько секунд! Да какой бы силы ни был взрыв, но с десяток погнутых, оплавленных монет я обязательно бы нашел. Что ж это получается? Эти четверо негодяев за мгновение до взрыва выкинули дипломат своим сообщникам? Но отчего тогда машина взорвалась? А может быть, здесь, в темном и мрачном тупике, их поджидали конкуренты, которые успели вытащить из машины кейс и швырнуть в салон бомбу?
Меня уже стремительно нес поток событий, и я не сопротивлялся ему, а наоборот, окунался все глубже и глубже в водоворот. Нет, подумал я, задыхаясь от волнения и предчувствия большой игры. Надо быть идиотом, чтобы так просто отсюда уйти.
Оглянувшись и убедившись, что машину еще не успели окружить зеваки, что милиция, может быть, появится здесь не так скоро, я присел на корточки у трупа и стал стаскивать с него окровавленное пальто. Это было нетрудно сделать — взрывом труп уже наполовину раздело. Потом я подхватил обмякшее тело под мышки и поволок к бордюру. Я не боялся испачкаться в крови, это как раз было выгодно мне.
Перевалившись через перила, тело плюхнулось в воду реки, и течение тотчас затянуло его под тонкий лед. Следом за ним я отправил в пучину свою «аляску». Затем бегом вернулся к машине и, содрогаясь от брезгливости, надел на себя пальто погибшего. В те минуты я еще сам до конца не понимал, чего я добиваюсь, в какое болото я сам себя затаскиваю. Это был бесшабашный азарт игрока, когда холодный расчет уступает место самым неоправданным и безумным ставкам.
Я уже слышал вой сирены и, путаясь в длинных полах пальто, втиснулся рядом с тем местом, где еще совсем недавно сидел водитель, просунул ноги сквозь рваные дыры в кузове, перегнулся через развороченное сиденье, уперся руками в липкий, жирный от крови асфальт и лег в гадкую лужу лицом вниз.
В таком положении, свисая из кабины почти вниз головой, я легко и быстро вошел в роль тяжело раненного человека. Мне действительно было больно — мерзавцы не щадили моей головы, когда били меня ногами. Кровь стучала в висках, отвратительный запах теплого ливера вызывал тошноту, острые края покореженной жести впились в ноги, и я почти натурально застонал.
Рядом скрипнули тормоза. Фары нескольких машин осветили место драмы. Я услышал топот ног и крики. Какой-то идиот стал поливать давно потухшую машину из огнетушителя, и белая вязкая пена брызнула мне в лицо.
Мне уже было невмоготу лежать в такой неестественной позе, но милиционеры и оперативники, суетящиеся вокруг машины, не предпринимали никаких попыток извлечь меня из покореженного кузова. И тогда я горько посочувствовал всем пострадавшим в дорожно-транспортных происшествиях. Наверное, много людей умерло под обломками машин, не дождавшись помощи.
Я уже терял сознание, когда, наконец, двое мужчин в оранжевых спецовках стали распиливать корпус машины и освобождать мои ноги. Меня выволокли за руки и положили рядом с машиной на асфальт. Я негромко простонал, чтобы спасатели поняли, что я еще не труп. Большого эффекта на окружающих это не произвело, лишь некто сердобольный подложил мне под голову какую-то тряпку.
Потом подъехали телевизионщики из «Дорожного патруля». Ассистенты налаживали освещение, оператор снимал меня с разных позиций. Это продолжалось еще минут пятнадцать. Только потом ко мне подпустили врачей.
В машине «скорой помощи» я по-настоящему потерял сознание.
3
Сначала я подумал, что это автомобильные фары несутся на меня. Вскрикнул, дернулся, попытался закрыться от них руками и почувствовал острую боль на локтевом сгибе. Женщина в белом зашипела на меня, успокаивая, как на младенца, и прижала руку к холодной клеенке.
Фары превратились в большие затуманенные очки. Глаза человека в марлевой повязке рассматривали мой лоб, нос и губы.
Очнулся, — сказала женщина.
В рубашке родились, Михаил Цончик, — сказал мужчина и выпрямился, унося с собой свои страшные очки.
Я не понимал, о чем они говорят. Сон, который мне бредился, еще наползал прозрачным слоем на реальность, и я с трудом различал, где есть что. Где-то родился Михаил Цончик. А кто это? Фамилия какая- то редкая. Поэт или художник? Но при чем здесь рубашка?
Вы помните, что с вами случилось? — спросил мужчина, помахав перед моим носом едко пахнущей ваткой. Когда я скривился, он скрутил ватку и послал белый шарик куда-то под стол, на котором я лежал.
Взрыв, — с трудом разлепил я губы, прислушался к своим ощущениям и добавил: — Голова кружится.
Небольшое сотрясение мозга, — тотчас поставил диагноз врач. — Несколько ушибов. Жить будете, не переживайте.
Счастливчик, — подчеркнула мое привилегированное положение женщина и выдернула из моей руки иглу капельницы.
А что… А где остальные? — спросил я.
Женщина молча взглянула на мужчину, предоставляя ему право сказать мне тяжелое известие. Врач, сунув волосатые руки в карманы халата, нависал надо мной, как скульптура Петра над Москва- рекой.
— Спасти никого не удалось, — ответил он. — Кто они вам были — родные, друзья?
Я отрицательно покачал головой и только тогда почувствовал на голове повязку, которая закрывала большую часть лица. Врач взглянул на женщину, и она поднялась со стула и тихо вышла.
— Вам не трудно говорить? — спросил мужчина. — Вы можете ответить на несколько вопросов?
Могу, — якобы делая над собой усилие, произнес я.
Хорошо, — ответил врач и тоже вышел. Через минуту дверь снова открылась, и ко мне подошел маленький, аккуратно причесанный, с идеально-ровным пробором молодой человек. Он был в темном костюме, поверх которого, как плащ, был накинул белый халат. Человек держал в руках папку. Лицо его было красивым и приветливым. Мне почему-то захотелось назвать его «товарищ секретарь райкома
