двором.
Невероятно! Мальчишка одурачил всю Европу и преспокойно отправился с приятелями в придорожный трактир, чтобы отпраздновать свою победу с заезжими пьянчужками и в компании грязных цыган. Да еще и тосты произносил о свободе!.. Кстати, о свободе — это он подчеркнет особо. Любовные шалости — это одно, а вольнодумные манифесты — совершенно другое. Что ж, господа князья и бароны, не удалось доказать ваше вольтерьянство прежде — сейчас-то уж точно не отвертитесь! Мстить наследнику невозможно, да и не в его правилах обижаться на монархов, которым Бенкендорф предан бесконечно и беспрекословно, а вот Корф с Репниным ответят за все. И за проступок наследника в том числе!
Аккуратно вложив донесение Забалуева в папку, Бенкендорф направился к Николаю. Тот принял его немедленно — он ждал новостей из Двугорского, императрица постоянно пеняла ему на жестокость обращения с мальчиком и умоляла убедить Александра вернуться ко двору. Бенкендорф не стал давать читать Николаю письмо своего агента — изложил его содержание сухо и сдержанно, избегая оценок и эмоций. Император выслушал его, не прерывая, и потом отвернулся к окну — так он делал по обыкновению, желая сосредоточиться и обдумать услышанное.
— Александр Христофорович, — спокойно сказал Николай, наконец, нарушив затянувшееся молчание, — я прошу вас ничего не предпринимать, дабы не подвергнуть жизнь наследника еще большей опасности. Окружите имение барона вашими людьми, я хочу быть уверенным, что никто не сможет беспрепятственно покинуть его. Но постарайтесь действовать тихо и незаметно, чтобы не спугнуть это гнездо разврата и лицемерия. Поезжайте туда сами вперед и убедитесь, что все участники этой инсценировки на месте, и дайте мне знать. Я лично прибуду в Двугорское, чтобы встретить там Александра и спросить с него за содеянное и за непослушание по всей строгости. А сейчас ступайте, я бы хотел остаться один. И благодарю вас за службу…
О тучах, сгущавшихся над имением Корфа, Александр не знал. Последнее время он пребывал в хорошем расположении духа — то ли деревенский воздух действовал на него опьяняюще, то ли перемена мест освежала мысли и чувства, но он ни минуты не думал о будущем и наслаждался покоем и ровным течением загородной жизни. Рана заживала быстро и сейчас казалась всего лишь обязательным атрибутом приключения, в которое он пустился с приятной легкостью в душе. Александр чувствовал себя героем рыцарского романа — смелым и отважным авантюристом, не отягощенным никакими обязанностями, семейными или государственными.
С каждым днем жизнь в имении Корфов нравилась ему все больше — тихие встречи домашних в столовой, нежность в отношениях между Корфом и Анной, иногда оттеняемая острым на язык Репниным. Но даже он в последнее время потеплел, и Александр предположил — князь влюбился, ибо на это указывали все признаки, прежде столь хорошо знакомые ему самому. Репнин то впадал в задумчивость, и отрешенность его взгляда скорее притягивала, чем пугала, а то вдруг становился беспричинно весел и порывался с каждым поделиться своей внешне необъяснимой радостью.
Любовь витала в этом доме над всем, и даже являвшаяся рисовать княжна Соня, младшая Долгорукая, была однажды уличена в романтическом настроении, которое изливала на нового управляющего имения Корфов — Никиту, высокого русоволосого, почти былинного богатыря. Александр, правда, позволил себе мягко подтрунивать над ней, но ничем не обидел ее увлечение. Он словно видел себя со стороны и сожалел, что прелести подобных чувств ему уже не дано испытать, и время влюбленности прошло безвозвратно.
Возможно, ему осталась только роль всеобщего утешителя и покровителя влюбленных. И первым его жестом на этом пути стала помощь Натали Репниной, совершенно запутавшейся в своих отношениях с князем Андреем. Нельзя сказать, что Александр делал это с особенным удовольствием, — он еще не вошел во вкус благотворительности, и к тому же его собственные чувства к княжне окончательно не угасли. И все-таки удовлетворение оказанным благодеянием согрело его, и Александр занес свое участие в этом деле к числу своих первых монарших подвигов.
Картину омрачало лишь присутствие Ольги. И в этом случае Александр впервые по-настоящему убедился в справедливости старинной мудрости, предупреждавшей, что от любви до ненависти — шаг. Как оказалось, они этот шаг уже сделали, и Александр не испытывал в обществе своей бывшей пылкой возлюбленной ничего, кроме раздражения и обиды за нарушенный покой и утраты последней надежды на обычное счастье. Но думать о грустном Александр не хотел. Интрига против Бенкендорфа, похоже, удалась. Надо только дождаться, когда к истории с Ольгой ослабнет внимание и интерес всего его семейства и двора и увезти ее отсюда — подальше и побыстрее. Однако Ольга, судя по всему, так не думала.
— Да вы с ума сошли! — вскричал Александр, войдя в столовую. Ольга сидела за столом, как ни в чем не бывало — в своем обычном платье, словно была в доме барона почетной и желанной гостьей. — Как вы посмели нарушить конспирацию?!
— Ваша разлюбезная Анна не оставила мне выбора, — пожала плечами Ольга. — Она опрокинула на меня какой-то таз с липкой и сладкой кашей.
— Это было тесто для блинов, — негромко пояснила Полина, между делом разносившая творожный пудинг.
— И что, во всем доме не нашлось другой одежды, соответствующей вашей роли? — нахмурился Александр, застучав вилкой по столу.
— Думаю, что различного тряпья в этом доме хватает, — усмехнулась Ольга. — Но больше вы меня не заставите подчиняться вашим бездарным указаниям! Я не фрейлина, и вы мне — не указ! А Корф… Думаю, отныне он будет слушаться меня, а не я — подчиняться его дурацким приказам!
— Вы заключили с бароном сепаратный мир? — Александр с громким стуком положил вилку на стол.
— Я выхожу замуж за барона… Или нет — он женится на мне, — гордо объявила Ольга.
— С чего бы это? — Александр удивленно приподнял брови.
— А разве вы, будучи порядочным человеком, не поступили бы так в отношении женщины, с которой провели ночь? — с вызовом сказала Ольга.
— Не говорите глупостей! — отмахнулся Александр. — Барон любит Анну, и его чувство неизменно.
— Это он трезвый такой душевный, а когда выпьет, то ему требуется настоящая женщина — жаркая, страстная, опытная! — Ольга вскинула голову и высокомерно посмотрела на него.
— Такая, как вы? — прищурился Александр, и в голосе его послышались нотки оскорбленного мужского самолюбия.
— Должен хоть кто-нибудь оценить меня по достоинству!
— О каком достоинстве вы говорите, сударыня, когда сами не уважаете чужие души!
— Это вы о себе, ваше высочество?
Я говорю о бароне и Анне. Мало того, что вы соблазнили хозяина дома, оказавшего вам гостеприимство, так еще и не пощадили чувства хозяйки.
— Анна — здесь никто, а вот я стану настоящей хозяйкой в доме Корфа!
— Господи, да зачем вам это нужно, Ольга?
— А вы полагаете, что я должна довольствоваться ролью вечной изгнанницы, вынужденной скрываться от ищеек императора?
— Я полагаю, вы не имели права разрушать счастье людей, помогающих вам скрываться от преследования!
— Преследования будут мне не страшны, когда я стану баронессой Корф! — воскликнула Ольга.
— Этому не бывать! — в тон ей вскричал Александр.
— И кто мне помешает? Уж не вы ли, ваше высочество? — с иронией вопросила Ольга.
Я прежде всех! — вполне серьезно сказал Александр. — Я не допущу, чтобы вы разбивали счастье моих друзей!
— Вы злитесь? Ах, как вы злитесь! Интересно, а что более всего вас раздражает — то, что я обидела эту меланхоличную певичку, или то, что провела ночь в объятиях Корфа, вашего, как вы изволили выразиться, друга?
— Да как вы смеете?!
— Саша! — Ольга поднялась со своего места и жестом велев Полине удалиться, подошла к нему,
