– Отчего же, голубушка, ваш выбор пал на 'Тихий Дон'?
– Чем плох Шолохов? - удивилась Лариса Васильевна.
– Какая художественная неразборчивость, - прошипела Анна Гавриловна.
– И беспечность, - добавил Борзов. - Анна Гавриловна, принесите экземплярчик издания…
Борзов пролистал половину тома, потом, ведя пальцем по странице сверху вниз, прочел вслух:
– 'Дарья криво улыбнулась и впервые за разговор подняла полышущие огнем глаза: - У меня сифилис. Это от какого не вылечиваются, от какого носы проваливаются'.
– Нет сомнений, - Борзов торжествующе захлопнул книгу, - вы, голубушка, заразились от печатного слова! Редкий, конечно, случай. На моей памяти двенадцатый…
– Без паники! Только лечиться! Иного способа нет. - Борзов говорил уверенно и спокойно.
– Быть такого не может! - всхлипывала Лариса Васильевна.
– Вам сегодня же следует лечь в больницу. Госпитализация зараженных особо опасными формами сифилиса производится немедленно, в течение двадцати четырех часов. Таковы непреклонные, жесткие требования, принятые в нашей стране. Начало лечения - обязательно в условиях стационара.
– Значит, сегодня? - с тоской вскричала Лариса Васильевна. Она всегда болела дома и поэтому отчаянно трусила.
– Да, голубушка. Возьмите все необходимые вещи - и сразу сюда. Мы составим деликатное заявление на вашу работу, так что никто ничего не заподозрит, вы подпишете предупреждение, что уведомлены врачом о своем заболевании, что лечение необходимо проводить под наблюдением врачей и уклонение от этих процедур уголовно наказуемо. После формальностей с бумагами Акимовна отведет вас в палату, - сказал Борзов и обнадеживающе улыбнулся.
'Пижаму, тапочки, зубную щетку, полотенце, мыло… И никаких книжек… - прикидывала в уме Лариса Васильевна, спеша к выходу. - Куплю яблок… яблоки наверняка можно'.
От волнения она даже не обратила внимания, что вышла не из того здания, в которое входила. Кожно-венерологический диспансер занимал современную трехэтажную постройку. А Лариса Васильевна слетела по ступеням ветхого крыльца одноэтажного домишка на какую-то незнакомую улицу.
– Вот они, мои сифилитики в квадратике. - Нянька Акимовна бросила на матрас стопку желтого белья. - Тумбочка у тебя совместная с Ванечкой, - Акимовна указала на свежего, русочубого паренька. - Если понадобится второе одеяло - проси, не стесняйся…
Увы, к великому неудовольствию Ларисы Васильевны, палата была общая для мужчин и женщин. Кроме Вани под стенкой храпел здоровенный детина. 'Затылок скошенный… Дебил, наверное!' - с неприязнью подумала Лариса Васильевна.
Койка ее стояла встык с койкой старухи вызывающе болезненного вида. Особенно приковывали внимание ноги, торчащие из-под халата, в шишках и звездчатых, втянутых внутрь рубцах. Приподнявшись на локте, старуха жаловалась соседке:
– Пятнадцатый годок мучаюсь… Чистотелом натиралась и чем посоветують, а болячка то заживеть, то на новом месте выскочить, ноеть, а шишка откроется, и оттуда гной, густой, тягучий. Похоже на чирей, ан не чирей… Я в город поехала к хирургу, а он говорить - костоеда…
'Придется пережить', - вздохнула Лариса Васильевна и прислушалась к разговору в противоположном углу палаты.
– У нас в Векшах, - сказал вдруг мальчик Ваня, - жили три сестры: тетка Лукерья, тетка Варя и тетка Аня…
'Началось, - Лариса Васильевна прилегла на койку и закрыла глаза, - теперь до ночи байки травить будут…'
Впрочем, Ваня рассказывал хорошо:
– На полнолуние забегает тетка Лукерья в хату и кричит, что конец света пришел, дьявол хватает на улице людей и тащит в пекло. Она вообще припадочная, тетка Лукерья… Тетка Варя и тетка Аня ее уложили, стали травой отпаивать и тут видят, что у нее из тела шерсть полезла, на башке рога выросли, а на руках и ногах - копыта, заговорила она из живота мужским голосом бранными словами. Схватили тетки одна кочергу, другая полено и ну выбивать беса из тетки Лукерьи! Выбивали, пока насмерть не забили…
'Жуть какая', - содрогнулась Лариса Васильевна.
В это время в палату заглянул Борзов.
– Лежите, лежите, не вставайте. - Борзов прямиком направился к Ларисе Васильевне. - Обустроились? Вот и славно. Вы тут наслушаетесь еще… Фольклор во всей красе…
Держа на отлете руку со шприцем, приближалась Анна Гавриловна. Никогда раньше не видела Лариса Васильевна такого шприца - огромного, из мутного стекла. Борзов поймал ее взгляд.
– Таким надежней. Хоть и ветеринарный, но колет наверняка.
– Никто не смотрит! - скомандовала противная Анна Гавриловна, и все отвернулись от заголенной Ларисы Васильевны. Тем не менее укол был сделан мастерски.
Лариса Васильевна успокоилась и закуталась в одеяло. Верзила у стены начал историю про столяра, которому мать не позволяла перестелить крышу. Судя по эмоциям, сопровождавшим повествование, история была автобиографичной.
– …до драк доходило. Он ей: 'Мама, надо крышу чинить', а она: 'Нет, не надо'. Он ей: 'Мама, протекает', а она: 'Нет, не протекает'. Так вот, эта так называемая мать подает сыну мясо или остальные продукты питания, а у него всякий раз после еды печет в животе. Однажды он выпил кипяченой воды, а мать ему: 'Не пей кипяченую, а пей сырую - в ней витамины, она полезней', - и подносит ковшик. Он выпил, а она: 'Я тебя спровоцировала: и сырой тебе нельзя, ты теперь кровушку свою застудил'. У матери сделались кошачьи глаза, а сын только сказал: 'Надо крышу чинить', - и взял топор. Мать на двор улизнула и дочке сказала, что сын ее убить хочет, дочка в село, к соседям, соседи пришли, а столяр уже крышу перестелил, а на стрехе - отрубленная материна голова…
Усталость растеклась по жилам Ларисы Васильевны. Ей вспомнилось время студенческой практики в колхозе, сторож дед Тимофей. Он уснул, охраняя ферму, ему приснились немцы, дед открыл пальбу, и оказалось, что он пострелял доярок. На этом воспоминании Лариса Васильевна отключилась.
Дневное лекарство прекратило свое действие глубокой ночью. Лариса Васильевна умиротворенно скользила по кромке сна и яви, забавляясь тощими треугольниками заоконного света, дрожащими на стенах.
Внезапно приоткрылась дверь, и в палату крадучись вошел Борзов, а за ним - Анна Гавриловна. В руке Борзова вспыхнул лучик.
– Не шумите, Анна Гавриловна.
– Я стараюсь, дедушка. - Анна Гавриловна тащила за собой кровать-каталку.
– Спят? - Борзов мазнул фонариком по восковым лицам на подушках. Лариса Васильевна крепко сплющила веки, стараясь дышать ровно. Сон окончательно покинул ее.
– Как сурки. - Анна Гавриловна подкатила кровать к мальчику Ване.
– Помогайте же, Анна Гавриловна, - ухал Борзов, - возьмите за ноги… так… так… Подняли… Готово!
Опять проскрипела колесиками каталка, и все стихло.
