колебаться.
Так Таня стала советником. Советником по имиджу, как писали журналисты. Правда, она сама потом удивлялась: «А почему меня так назвали?»
Жалею ли я сегодня о том, что так поступил? Нисколько! Более того, это было одно из самых верных решений за последние годы. Таня действительно своим неуловимым присутствием, порой советом помогала мне. Я перестал быть прежним президентом, ломающим всяческие перегородки, безоглядно идущим на любой конфликт, на любое обострение отношений… Впрочем, об этом речь ещё впереди.
Вообще, я думаю, Танин феномен заставляет задуматься: не пришло ли в России время женщин, женской политики — мудрой и созидательной? Пусть не радуются отчаянные феминистки — я не за феминизм. Я за то, чтобы в России наступило спокойное, светлое время, время без потрясений.
И последнее…
Я очень благодарен Тане за то, что она никогда не играла в политику. Она просто помогала своему отцу.
ОПЕРАЦИЯ: ДО И ПОСЛЕ
Это случилось 26 июня, за несколько дней до второго тура выборов.
Приехал с работы на дачу около 17 часов. День был напряжённый, тяжёлый. Я прошёл по холлу несколько шагов. Сел в кресло. Решил, что отдохну немного прямо здесь, а потом уже поднимусь на второй этаж, переоденусь.
И вдруг — странное очень чувство — как будто тебя взяли под мышки и понесли. Кто-то большой, сильный. Боли ещё не было, был вот этот потусторонний страх. Только что я был здесь, а теперь уже там… Есть это чувство столкновения с иным, с другой реальностью, о которой мы ничего не знаем. Все-таки есть…
И тут же врезала боль. Огромная, сильнейшая боль.
Слава Богу, совсем рядом оказался дежурный врач Анатолий Григорьев. Он мгновенно понял, что со мной произошло. И начал вводить именно те медикаменты, которые необходимы при сердечном приступе. Практически через несколько минут. Положили меня прямо тут, в этой же комнате. Перенесли кровать, подключили необходимую аппаратуру. На моих женщин было страшно смотреть, так они перепугались. Наверное, вид у меня был… хуже не придумаешь.
А я думал: «Господи, почему мне так не везёт! Ведь уже второй тур, остались считанные дни!»
На следующий день огромным усилием воли заставил себя сесть. И опять говорил только об одном: «Почему, почему именно сейчас!» Наина все повторяла: «Боря, я прошу тебя, успокойся, все будет хорошо, не волнуйся!»
Запланированную встречу с Лебедем решил не отменять.
На второй день после инфаркта, 28 июня, из обычной гостиной, куда теперь перенесли мою кровать, устроили что-то вроде рабочего кабинета. Оператор (наш, кремлёвский) долго мудрил, чтобы ничего липшего в кадре не было, особенно рояля, который по традиции всегда тут стоял, и, само собой, кровати. Медицинскую аппаратуру чем-то накрыли. Наина умоляла об одном: «Боря! Только не вставай! Сиди в кресле! Тебе нельзя вставать!» Но я не выдержал и заставил усилием воли себя встать, здороваясь с гостем.
Лебедь был очень доволен встречей. Ему сказали, что я простудился, он лишних вопросов не задавал. Мне же почему-то запомнился его необычный внешний вид: чёрные туфли, белые носки и яркий клетчатый пиджак. «Это он оделся по-летнему», — промелькнула вовсе не политическая мысль.
… В первом туре — 16 июня 96-го — Александр Лебедь набрал 15 процентов голосов. А 18 июня я назначил его секретарём Совета безопасности. Наши договорённости перед вторым туром о том, что Лебедь прямо сейчас, не дожидаясь итогов голосования, создания нового правительства, начинает заниматься Чечнёй, были важны и для него, и для меня.
Эта короткая встреча в Барвихе накануне второго тура имела принципиальное значение. И отменить её я не мог.
Силы постепенно возвращались. Тем не менее ходить врачи пока категорически запрещали.
Но до 3 июля (второго тура выборов) оставались считанные дни. Встал вопрос: где будут голосовать президент и его семья? Наина настаивала, чтобы мне, как «порядочному больному», избирательную урну привезли прямо домой. «Это же по закону!» — чуть не плача, говорила она. «Да, по закону, но я хочу голосовать вместе со всеми». — «И что ты предлагаешь?» Я позвал Таню, и мы обсудили все варианты. Первый — голосовать по нашему московскому адресу, на Осенней. Его отвергли почти сразу: длинный коридор, лестница, долго идти по улице. Даже я, со своим упрямством, и то понял, что это невозможно. Второй вариант: санаторий в Барвихе, недалеко от дачи. В санатории всегда голосуют, там есть избирательный участок, и все будет по закону, все правильно. Туда же можно пригласить и корреспондентов.
Я продолжал сомневаться: «Ну что это за голосование, среди больных?»
«Папа, журналистов будет чуть-чуть меньше, но поверь, их будет совсем не мало — основные каналы телевидения, информационные агентства, все как обычно», — успокоила Таня. «А как объяснить, почему я отправился в Барвиху накануне выборов?» — не унимался я. «Все знают, сколько ты мотался по стране, сколько сил отдал избирательной кампании. Никто не удивится, что ты взял между первым и вторым туром краткосрочный отпуск, поверь. Тебе тоже отдыхать надо».
«Неубедительно», — пробурчал я. Но в конце концов согласился.
… Было понятно, что мы с Зюгановым идём практически вровень, и тут все зависело от электората Лебедя и Явлинского. За кого они проголосуют? И проголосуют ли вообще? Вот тот резерв Ельцина, который должен был сработать во втором туре. Именно это, а не моё самочувствие волновало общественное мнение. Именно об этом писали и говорили все СМИ.
… Случись приступ на месяц раньше, результаты выборов, наверное, были бы иными. Удержать темп и напор предвыборной кампании просто не удалось бы. И Зюганов мог выиграть благодаря такому «подарку судьбы». Страшная перспектива. Старался об этом не думать — лежал, принимал лекарства, общался с врачами, с семьёй и буквально считал часы до голосования. Скорей! Скорей!..
Кроме семьи, об инфаркте, разумеется, знали только лечащие врачи, несколько человек из охраны и персонала. Не то что ближний круг — ближайший! Буквально на следующий день после приступа, 27 июня, Таня и Чубайс встретились в «Президент-отёле», там, где работал штаб. Весь график встреч между первым и вторым туром, все акции, поездки на предприятия пришлось отменить под благовидным предлогом — изменение тактики: президент, мол, уверен в успехе. И ни в коем случае не допустить утечки информации о болезни.
Конечно, я и мои помощники ходили по лезвию бритвы: позволительно ли было скрывать такую информацию от общества? Но я до сих пор уверен в том, что отдавать победу Зюганову или переносить выборы было бы во много раз большим, наихудшим злом.
В воскресенье, в день второго тура, я с огромным трудом поехал вместе с Наиной на избирательный участок. Телекамеры ОРТ, РТР, НТВ, журналисты и корреспонденты информационных агентств, всего человек двадцать, внимательно следили за каждым моим движением. Собрав волю в кулак, я улыбнулся, сказал несколько слов: 'Послушайте, я уже столько раз отвечал на все ваши вопросы… '
… Итогов голосования ждал, снова лёжа в постели.
Победа была с привкусом лекарства. И тем не менее это была фантастическая, удивительная победа! Я победил, хотя в начале года никто, вообще никто, включая моё ближайшее окружение, в это не верил! Победил вопреки всем прогнозам, вопреки минимальному рейтингу, вопреки инфаркту и политическим кризисам, которые преследовали нас весь первый срок моего президентства.
Я лежал на больничной койке, напряжённо смотрел в потолок, а хотелось вскочить и плясать! Рядом со мной были родные, друзья. Они обнимали меня, дарили цветы, и в глазах у многих стояли слезы.
Теперь было время вспомнить всю эту тяжелейшую кампанию, день за днём. Да, пришлось мне в эти предвыборные месяцы нелегко.
