гиперстрастное «О-О-О!» на самом деле было просто замаскированным зевком.
— О да, да! Это так чудесно!.. Ползи быстрее, милый!.. Быстрее!.. О-о-о! А то опоздаешь попасть под тот чудесный туристический автобус! — сказала Дафна, всматриваясь вдаль.
— Перестань! — завизжал Хнык. — Перестань, светлая! Ты что, садистка? Больная на голову? Я личность творческая! Я же лицом работаю! Меня засмеют в Тартаре, если я попаду под автобус да еще в обличие червяка! Мне же новое тело придется выписывать! Пока сошьют, пока срастется, пока магию наложат!
— А мне какое дело? О, какие чудные у автобуса колеса! Они все ближе! О-о-о, милый, как это чудесно!
— Перестань сейчас же! Караул! Убивают! — завизжал суккуб в полной панике.
— Сдаешься?.. Не будешь больше в Мефодия превращаться? — спросила Даф.
— Буду, противная! Ты мне не указ!
— Ну тогда, милый, сам напросился! О-О-О!
— Только не «о-о-о»! Сдаюсь! — взвыла несчастная гусеница, с ужасом косясь на колеса автобуса.
Даф вздохнула, подумала и великодушно махнула рукой.
— Свет с тобой! Живи! — сказала она.
Суккуб перестал корчиться, метнулся обратно на тротуар и со всей возможной поспешностью принял свое начальное — полумужское-полуженское обличие.
— Откуда ты об этом знала? Кто тебе открыл тайну? — спросил он, со страхом глядя на Даф.
— Я все же страж света. Мы там в Эдеме тоже не пустые бутылки собираем, — заметила Даф. — А теперь, крошка-суккуб, говори, что тебе надо и брысь! Ты мне надоел!
Хнык облизал губы.
— В общем, слушай! Женщину, как волка, ноги кормят. А суккуба и подавно… Не побегаешь — не разнюхаешь! Мне тут одна птичка нащебетала, что скоро у тебя попытаются отбить Мефодия. Не спрашивай кто, не спрашивай когда, но это произойдет!
— Враки! — сказала Даф, начиная все же испытывать тревогу.
— Уж можешь мне поверить, нюня моя. Говорю «отбить», значит отбить. Во всем, что касается любви — я профессор!
— Ну и что из того? — с вызовом спросила Даф. Нападение — лучший способ защиты.
— Как «что из того»? Ты же светлый страж! Забыла? Если ты кого полюбишь — тебе должны ответить взаимностью. Если нет — ты лишишься вечности, крыльев и флейты! Пункт какой-то там вашего кодекса, ты его лучше меня знаешь. Свет не может быть отвергнут. Если стражу света изменят или его предадут — он погибает. Ах-ах!
— Ну а тебе-то что за дело? — хмуро спросила Даф.
— Из лучших побуждений, противнулька! Из лучших побуждений! Я хотел предложить тебе сделку. Простому скромному суккубу всегда приятно оказать услугу стражу. Ты отдаешь мне крылья, а я помогаю тебе сохранить Буслаева… А? По-моему, честная сделка. Флейта и вечность при этом остаются у тебя, — тут Хнык лихо подмигнул мужским глазом.
— Ты такой добрый — прям обалдеть! Кроме крыльев, тебе больше ничего не надо? Может, еще Депресняка упаковать в рюкзачок? Ты не стесняйся! — с негодованием разглядывая его, предложила Даф.
Суккуб с тревогой покосился на кота.
— А вот животное не надо. Как-нибудь в другой раз, нюня моя!.. Так как насчет сделки? По рукам?
— По ногам! — сказала Даф и, дождавшись, пока суккуб озадачится, добавила: — А еще по ушам и по носу! Если кому-нибудь нужен Буслаев — пускай отбивают. Я что-то не припоминаю, чтобы я оформляла на него право собственности!
— Но ты погибнешь! Лишишься вечности, крыльев и флейты! — недоверчиво воскликнул Хнык.
— И тебе меня жалко, что ли? Будем сейчас хныкать по этому поводу в полном соответствии с твоим именем? — парировала Даф.
— Тебя, ни тебя, а крыльев жалко! Ты не представляешь, сколько отхватил Тухломон, когда притащил два шнурка с золотыми крыльями! Вот ведь скотина! Все же знают, что крылышки-то не он у света оттяпал, а ты! Ты расправилась со златокрылыми, а он только шнурочки сорвал! — завистливо сказал суккуб. — А теперь эти двое бескрылых стражей, небось, шатаются где-то здесь, в человеческом мире.
— Откуда ты знаешь? Я думала, они вернулись в Эдем, — сказала Дафна растерянно.
— Вернуться в Эдем без крыльев? Опозоренными? Исключено! — хихикнул Хнык. — Мне тут приятели говорили, что встречали эту парочку где-то в городе. Ходят и ищут кого-то. Кого ищут, не знаешь?
— Представления не имею, — сказала Даф. Ей захотелось еще раз превратить суккуба в гусеницу и на этот раз уже не вытаскивать из-под автобуса.
— И правильно. Меньше знаешь — быстрее растешь по службе, — согласился Хнык. — Так что наша сделка? Крылья в обмен на верность Мефодия? А-а-а? И никакой ревности, нюня моя! Никогда! Хотя, говорят, ревность — бесплатное приложение к любви. Любители халявы ее ценят.
— Нет! — сказала Даф.
Суккуб не слишком огорчился. Легкомыслие в нем перевешивало интересы дела. Вздохнув для приличия, он уставился на ладони, выбирая какой почесать нос. Мужская волосатая лапа его не устроила, он выбрал тонкую женскую и остался доволен своею распорядительностью.
— Ну на «нет» и суда нет. Хочешь лишиться всего остального? Вечности и флейты? Значится, ни себе, ни духам тьмы? Что ж, мы еще вернемся к этому разговору. А пока разреши преподнести тебе подарок! Он ни к чему тебя не обязывает! Никаких сделок — просто подарок!
— Я не принимаю даров у мрака! — отказалась Даф.
Хнык быстро выдернул из петлицы мак и насильно сунул Дафне в руку.
— Умоляю, нюня моя! Не надо глупить! Я же так, от кипения благородной души, без костей и рысти! — сказал он, сжимая Даф пальцы сильной мужской лапищей.
— Чего-чего? — опешила Дафна.
— Ну бескорыстно!.. Избавиться от цветка ты всегда успеешь. А пока приколи к одежде и запомни. Красный цвет мака — тебя любят и все в шоколаде. Поводов для волнения нет. Розовый — легкое охлаждение, вызванное новыми эмоциями, магией и тыры-пыры… Уже надо начинать волноваться, но жить пока можно. А, дуся! Тонкость-то какая, я млею!
И Хнык, крайне довольный, расцвел половинчатой улыбкой, которая в равной степени могла принадлежать и крутому положительному чубрику из фильма о государственной границе и победительнице конкурса красоты.
— Пык, нюня моя! — сказал он и быстро кокетливо дотронулся до кончика носа Даф наманикюренным пальчиком. Депресняк махнул лапой, но, увы, опоздал.
— Дальше внимание! — продолжал суккуб. — Синий — цвет скуки. Он означает, что ты надоела. Увы и ах, все через это проходят. Мало кому известно, что и на ту сторону есть путь… Это, стало быть, следующий градус после розового. Если мак коричневый — это цвет презрения. Желтый — измены. Черный — ненависти, такой, что прям в клочья… Р-рр!.. Ну до этого, дуся, надо полагать, дело у вас не дойдет. Хотя страстишки-то у лопухоидов разные бывают! Порой красный-черный, красный-черный!.. Прям так мигает, что замучаешься. Не подрамшись — не помиримшись!..
— Перестань! — сказала Даф, отворачиваясь. Слишком уж откровенно кривлялся суккуб.
— Цветочек работает круглосуточно. Не вянет. Не требует батареек, поливки и удобрений. В огне не горит, в спирте не тонет… Ты всегда будешь знать, как относятся к тебе тот, кто рядом.
— Мне не нужны артефакты мрака! — разглядывая мак, с сомнением произнесла Дафна.
Суккуб мелко захихикал. Он хорошо умел улавливать нюансы. Даф почудилось, будто внутри у него гремит сухой горох.
— Какие арты? Какие факты? Я тебя умоляю, нюня моя, не смеши человечество! Это так, безделка, милая ерундовинка!.. Захочешь — выбросишь. Я ни на чем не настаиваю… А теперь, извиняюсь, у меня
