И это все?
О господи!
Даже умереть мне лень.
С чего начинается тоска? Как она приходит к человеку? Сначала словно ветер коснется лба, а потом вот сюда, под горло и на грудь, ложится лапа. Сперва не ощущаешь ее, она будто в перчатке, но уже через минуту-другую начинаешь понимать, что попался. И давит, и жмет, и выдавливает из тебя последнее. Вытесняет из тебя жизнь, подменяет ее смертной субстанцией.
Равнодушие.
Я ничего не хочу.
Ничего.
Стрингуляционная линия рока. Это надо запомнить».
6
В это же время Альберт Иванов, как и писатель Питер Ик, лежал в своей каюте и смотрел в потолок со следами мушиных лапок.
«В Америке у меня только одно действительно важное дело, которое следует провести с величайшим старанием. Мы, несомненно, посетим лаборатории Фредрнксона, а также несомненно, что он расскажет о своем последнем синтезе. По слухам, он намечен комитетом к Нобелевской по биологии. Зачем же темнить, уважаемый мистер? Вы работаете не на фирму, всем в мире известны ваша фамилия и ваши работы, не так ли? Тогда спрашивается: какого черта вы публикуете невоспроизводимую методику? От кого вы прячете то, что прятать фактически уже не имеете права? Вопрос этот острый, но поставить его придется...» – Слушай, Алик, я сейчас наблюдал вторжение зайцев, – Евгений влетел в каюту, повалился в кресло и взял с койки Иванова раскрытый биохимический журнал.
«Молоток, Алька, ни минуты даром не упускает. Вот лежит, и не просто лежит, а со значением. Журнальчик почитывает. И не Playboy какой-нибудь, не Beauty Parade, а научный журнал. А я? Что я? Ничего. Нет, легкомысленный я человек».
Евгений вздохнул и сунул журнал Иванову под бок.
– О каких зайцах речь, Женя?
– О безбилетных. О тех, за которыми гоняются ревизоры, которых ловят, цапают, уличают, ссаживают и которые, размазывая сопли на потной груди, плачут и просятся к маме. Хотя те, кого я видел, к маме не попросятся. И плакать они тоже, пожалуй, не станут. Но все равно это типичные зайцы.
– Почему ты так решил?
– Да потому, что я сам все видел. Персональными глазами.
– Ну, расскажи.
– После того как ты отчалил, сказав, что пойдешь поваляешься, а сам принялся штудировать последнюю работу Фредриксона, я остался в зыбком одиночестве, так как посадка кончилась и все пассажиры рассыпались по своим каютам. Я поплевываю себе в океан и вдруг вижу: к борту нашего лайнера причаливает лодка, и два типчика но веревке забираются в каюту второго класса. Иллюминаторы кают этого класса самые нижние, как раз над водой.
– Им выбросили конец из какой-нибудь каюты?
– Наоборот, они забросили ее в иллюминатор. То есть не ее, а его, коль скоро тебе угодно величать веревку концом.
– Как же она не свалилась? Не упала в море? За что она зацепилась?
– На конце был якорь. Маленький якорь.
– И ты все это разглядел? В темноте? На расстоянии?
– Расстояние небольшое, да и темнота неполная.
– Интересно.
– Не правда ли?
Оба молчали.
Альберт Иванов определил свою позицию. Он ни за что не станет вмешиваться в это дело.
– Нас это не касается, – твердо сказал он, словно ставя точку в конце абзаца.
Евгений тоже не собирался вмешиваться. Он все прекрасно понимал. Отгородиться, конечно, проще пареной репы. Отмахнуться, сделать вид, что не заметил, уйти в кусты, дать стрекача – это любой сможет. А если разобраться? Конечно, возможности небольшие, португальский язык для них дремучий лес, да и обстановка неподходящая. Они всего лишь туристы. Что они могут? На что имеют право? Да ни на что! И все же...
– А если они подорвут наше корыто? – ехидно спросил он.
– С чего бы им это делать? – сердито возразил Иванов.
– Гангстеры народ такой, – уклонился Кулановский, – кто их знает. Может, чью-нибудь богатую бабушку надо ликвидировать. Вместе с пароходом это очень даже способно. Потопла бабуся, мир праху ее. Пусть теперь тешит ее Нептун. А наследство подайте на блюдечке. Очень просто. Фирма «Убийство».
– А сами?
– Сами! А резлодка на что? – продолжал развивать фантазию Женя.Да и мешочки какие-то там были. Возможно, акваланги. Пока мы будем корчиться в смертельных судорогах на пылающем лайнере, бандиты, медленно шевеля ластами, поплывут к ближайшему атоллу, где их ждут пальмы, кока-кола, туземки и гонорары... А может, кто-то хочет получить крупную страховую премию...
Они вновь помолчали.
– Тьфу, черт! – Альберт подскочил и рассмеялся, – как я это сразу не понял?
Евгений с интересом повернулся к приятелю. В общем он был высокого мнения об умственных способностях Альберта. «Есть в нем что-то такое... выделяющее его среди других. Он не гений, но и далеко не стандарт. Всегда на полшага впереди. Вот и сейчас. Он уже понял. А я еще даже не начал что-либо понимать. Но что он понял?» – Ты меня разыграл! – заявил Альберт.
«Ясно, Женька, этот пройдоха, этот Лис Патрикеевич, решил разнообразить наше путешествие. Прогулка на корабле всегда немножко скучновата. Не хватает перца. Вот он и сочинил».
– Ах вот, что ты понял, – Женька даже не улыбнулся. «Я всегда переоценивал людей. А почему? Разновидность комплекса неполноценности. Ладно. Что будем делать?» – Что будем делать? – спросил он.
Альберт насупился.
– А почему, собственно, надо что-нибудь делать?
Он вытянулся и взял статью Фредриксона.
– Я лично не хочу ничего делать. Да и тебе не советую. Но вижу оснований. Мало ли зайцев прыгает по земному шару.
Женя внезапно ощутил, как по полу каюты прошла легонькая, едва уловимая дрожь. Это заработали гребные валы.
– Э, да мы наконец двинулись! Пойду посмотрю, – оживился приунывший было Женя.
Выходя из каюты, он сказал:
– Все же ты неправ!
Альберт исподлобья глянул на закрывающуюся дверь. Перевернул несколько страниц и стал читать выводы.
«Проведенная работа дала обнадеживающие результаты... Обнадеживающие! Чертов скромник».
Евгений стоял на палубе и смотрел на удалявшийся берег. Прощайте, дворцы и фавелы, араукарии, пальмы, модернистские церкви и кино. Прощай, залив, и город, прощай, фрукты, острые блюда, мулаты и вездесущие вывески «Дентишта», «Венеросого», «Адвокато»... Почему так грустно? Что мне этот город и что я ему? Мы не знаем друг друга, мы как случайные прохожие, которых связала вдруг невидимая и
