суетливый.
Капитан протянул руку к куртке, отыскал в кармане «Беломор». Закурил. Жадно затянулся. Тут только Зуби, сидевшая черным истуканчиком, повернула голову. Ее внимание привлек, очевидно, запах. Не вся Африка привыкла пока к дыму «Беломорканала».
— Курить, — сказала она неожиданно.
Это было третье или четвертое слово, которое Кондратьев услышал от нее. Он растерянно протянул пачку. Щелкнул зажигалкой.
И в ужасе ждал, что произойдет. Либо девушку начнет рвать, либо она потеряет сознание.
Ничего подобного. Дочь вождя после глубоченной затяжки выпустила длинную струю дыма и широко улыбнулась. Затянулась снова.
— Сколько тебе лет? — решился спросить капитан, твердо усвоивший с детства, что спрашивать женщину о возрасте неприлично.
Некоторое время бритая головка переваривала трудный вопрос. Затяжка, еще затяжка. Знали бы на фабрике имени Урицкого. Видела б жена Лена.
Есть такая стадия знания языка. Когда других с трудом понимаешь, но сам говорить не можешь. Даже год рождения назвать не в силах.
Дочь вождя нашла наконец выход. Черным пальчиком с коротко остриженным ногтем стала рисовать черточки на песке.
Кондратьев считал. Так когда-то письменность зарождалась.
Семнадцать! Капитан вздрогнул. Ему на тринадцать лет больше. Она родилась, когда он уже Ленинградское суворовское училище заканчивал.
В точности, как и сутки назад, солнечный ослепительный шар все быстрее откатывался к Атлантике. Оставаться на берегу стало невыносимо. «Кто здесь колонизатор в конце концов?» — в который раз воскликнул про себя капитан.
— Пойдем погуляем, — предложил он и потянулся к своей одежде.
Вместо ответа она пружинисто вскочила и, неподражаемо поводя ягодицами, пошла к своим спутницам. В неподвижном воздухе над зеленой рекой зазвенели колокольчики слов языка группы эве.
Капитан перепугался. Куда она? Что, уже все? Пообщались… Ах, ложная тревога! Вот она…
Девушка возвращалась, завязывая на ходу напаховую повязку. И в самом деле: где это видано, чтобы всюду ходили голыми, как на пляже. Надо одеться.
Повязка сделала Зуби еще соблазнительнее. Теперь на ней было то, что самцу следует задрать, сорвать, разодрать. Она остановилась в двух шагах от капитана.
Грациозно отставила ногу и подперла кулачком подбородок.
«Художник Кондратьев. Ожидание. Декабрь 1971 года», — подумал Кондратьев, лихорадочно зашнуровывая высокий ботинок. Вспомнил сержанта Агеева. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Хорошо, запретил солдатам к реке приближаться. Сослался на крокодилов. Ничего, завтра он сводит ребят выкупаться. Только бы сегодня не кантовали.
Капитан накинул на плечи девушке свою куртку. Она и ухом не повела. Стояла, как фотомодель. Он забросил автомат за левое плечо. Молча тронулся.
Зуби пошла рядом, придерживая пятнистую армейскую куртку. Так белыми ночами девчонки придерживают на Невском проспекте наброшенные пиджаки. Только сейчас дома темнота, мороз и снег. «Интересно, водятся ли в Дагомее каннибалы?» — усмехнулся про себя капитан.
Он обернулся на звон колокольчиков.
Негритянки, весело перекрикиваясь, возвращались в деревню. Скоро они исчезли из виду.
Когда началось хлопковое поле, капитан пропустил девушку вперед. Его опять начало трясти. Страшное дело — длительное воздержание. Еще царь Петр пытался решить эту проблему в русской армии.
Даже на корабли императорского флота разрешал брать в плавание женщин. Правда, с оговоркой: дабы прекрасного пола численно хватало на всю команду. Иными словами — чтоб ни один матрос без бабы не остался. Либо всем, либо никому. Иначе перережут друг друга русские морячки.
И напаховая повязка — страшное дело.
Сзади от нее на пояснице лишь тоненький шнурок. А ниже поясницы — черная-пречерная задница. Такая выпуклая и такая твердая, каких у белых женщин, верно, и не бывает. Даже куртка десантника бессильна спрятать африканские достоинства.
Странный у дикарей хлопчатник. Уже приоткрыты отдельные коробочки, но внутри не белоснежный пух, а розовый. Коегде даже голубой. Либо еще не созрел, либо сорт такой. Оказывается, в тропиках цветной хлопок растет.
Солнце пронеслось над всей Западной Африкой, и теперь ничто не мешало ему плюхнуться в Атлантический океан. Перед этим ежедневным омовением светило окрасилось в алый цвет и замерло для прощальных минут. Дико орали цикады. Говорят, в голодные годы туземцы их собирают, подсушивают и едят.
Неожиданно девушка остановилась и рухнула на колени. Простерла к солнцу руки. Кондратьев, шедший позади, сбросил с плеча автомат и замер.
«Да ведь так и мои предки Перуну поклонялись», — осенило Кондратьева. Он вернул оружие на место. Подошел к Зуби и опустился на траву рядом с ней. Должно быть, все черное население этих мест сейчас было увлечено одной и той же процедурой.
Кондратьев вспомнил несчастного Кунцевича. Такому даже не пожелаешь на поминках: «Пусть земля тебе будет пухом».
Остались от младшего сержанта рожки да ножки.
Поэтому капитан сделал то, что всегда делал, уходя от роты по большой нужде, ибо негоже командиру гадить при подчиненных. Снял предохранитель и дослал патрон в патронник.
Неуместный среди первобытной природы лязг переполошил девушку. Она прервала ритуальное раскачивание и закрутила бритой головой. Капитан приобнял ее и стал поглаживать спину.
Почувствовал, как весь его низ дрожит и вздыбливается.
— Зуби, — прошептал он, впился в широкие коричневые губы и ощутил ответную дрожь в гибком теле. — Зуби…
Экстаз наваливался лавиной. Боясь опоздать, капитан не стал расшнуровывать ботинки. Дрожащими пальцами расстегнул пуговицы, одновременно обшаривая языком идеальные ряды белейших зубов дочери вождя. Полудикое нутро девушкиподростка издавало пряный полудикий запах.
Наконец куртка упала в траву, на нее спиной повалилась Зуби, а сверху капитан Кондратьев. Даже цикады притихли.
Черт! Ботинки расшнуровывать некогда, а без этого невозможно стащить штаны.
То ли дело в набедренной повязке. Высочайший комфорт.
Тяжело дыша, капитан стал переворачивать девушку так, чтобы… Едва войдя, он был готов. Вот оно, воздержание. Позор для советского офицера. Зуби ничего толком ощутить не успела, а на нее уже навалилась рычащая и конвульсирующая гора мускулов.
Он очнулся. Открыл глаза. Бритая черная головка лежала на его плече.
— Зуби, — простонал он и подобрал несколько простых французских слов: — Я давно не видел женщин.
Поняла она или нет, но потерлась позвериному головой. Слегка щекотно и очень приятно. Капитан вспомнил анекдот времен финской войны, которая завершилась за год до его рождения.
Финского лыжника спрашивают, что он сделал, придя с войны. Он отвечает:
«Побыл с женой». — «А потом что ты сделал?» — «Снова с женой побыл». — «Ну а после этого?» — «Лыжи снял».
Закат мгновенно сменился сумерками.
Ночная прохлада легла пупырышками на тела. Капитан крепко прижал девушку к себе. Никого желаннее он никогда еще не сжимал в объятиях.
Вот сейчас он покажет ей класс. Покажет, что такое русские из ВДВ. Но сперва снимет лыжи. Он принялся расшнуровывать ботинки…
