Под столом — сложенный этюдник. Ну-ка, ну-ка?
Э, нет! Сначала пожилой представительный чин, сэр, мистер Патерсон натянет тонкие резиновые перчатки, а потом уже приступит к осмотру. А то, не ровен час, сотрешь искомые папиллярные узоры или своими пальцами наследишь. Надо ли? Не надо.
Итак, этюдник. И в отделении-пенале, помимо угольных карандашей, сепии, сангины, — макетный нож. Он макетный, да, — всего-то полоска металла бритвенной заос: тренности и бритвенной же толщины, спрятанная в рукоятку-футляр. Но — ведь нож. И если выдвинуть ту полоску металла на полную длину и зафиксировать — в темном переулке запросто ею можно пугануть случайного прохожего: «Гоп-стоп! Бумажник, сраиь господня! Зарежу!» Другое дело, что макетный нож изначально предназначен не для того, чтобы гопник вонзал его в тело заупрямившегося случайного прохожего, — кряк, и переломится… И все же, и все же…
Вот ведь — бурое пятно на выдвинутом лезвии, запекшееся пятно.
Кровь?
Ну, не кусок же дерьма! Кто в здравом уме и доброй памяти станет макетным ножом дерьмо нарезать аккуратными кусочками или просто в кучке оного ковыряться?!
Хотя кто поручится за здравый ум и добрую память схваченного спецами ФБР Джорджа Магулии?! Этот способен и дерьмо кусочками… Этот? Еще как способен! А еще более он, этот клятый Джордж Магу- лия, способен на кровь, на большую кровь. Мистеру Патерсону ли о том не знать?!
Улыбочку, мистер Патерсон! Три года безрезультатных поисков, три года скрупулезного расследования, три года упорного преследования с шумным дыханием в затылок душегубу. И — мы сделали это! Улыбочку, сэр!
О-о, какая-то она, улыбочка, у вас, сэр…
Какая-такая?
М-м, своеобразная. Дьявольская, м-м? Всяко не ангельская, сэр…
Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия
К слову, о психологической устойчивости. Она у специальных агентов Федерального Бюро Расследований тоже, по определению, должна быть непоколебима. Работа такая, леди и джентльмены…
И она, психологическая устойчивость, у них, у джентльмена Молдера и леди Скалли, непоколебима.
Вот ведь диаскоп в рабочем кабинете Молдера проецирует во всю стену чудовищные кадры — изуродованное лицо бывшего человека, ныне трупа. Пофрагментно проецирует — крупно, еще крупней, и еще крупней. В цвете. Преобладающая гамма — красно-коричневая, местами синюшно-бледная. Характерная гамма для всякого бывшего человека, ныне трупа. Особенно, если смерть насильственная. А в данном случае еще какая насильственная, в особо извращенной форме.
Агент же Молдер и агент Скалли беседуют деловито и сосредоточенно, будто галстук в супермаркете сообща выбирают (агенту Молдеру), будто фасон шляпки в супермаркете сообща обсуждают (агенту Скалли). Железные нервы!
Никакие не железные, обычные. А у Дэй-ны Скалли зачастую и вовсе ни к черту. Судя по перманентно расширенным глазам с застывшим в них страхом: что у нас плохого? Женщина, короче. Нетривиальная — все-таки ФБР! — но женщина. Просто (repete) работа такая, леди и джентльмены. Соответственно, и трупы, с которыми приходится возиться, именуются на профессиональном жаргоне — рабочий материал. Только так и не иначе. А иначе — прямая дорога в дурдом.
Рабочий, гм-гм, материал на световом экране диаскопа еще тот!
— Заметь, Молдер, оба глаза выколоты.
— Трудно не заметить. Их обнаружили на месте происшествия?
— Кого?
— Не кого, а что. Глаза. Остатки.
— Нет.
— Полагаешь, преступник унес их с собой? На память?
— Полагаю, в Вашингтоне избыток бродячих кошек.
— Фу, Скалли!
— Ты спросил — я ответила.
— Других предположений нет? Более аппетитных?
— Ну, если угодно… Был дождь. Глазное яблоко — слизистая оболочка, скользкая. Могло смыть дождевым потоком в водосток… Булочку хочешь?
— С чем?
— Ни с чем. С глазурью.
— Сама пекла?
— Нет. Из кондитерской внизу. Как знала, что нам сегодня сидеть и сидеть.
— Из кондитерской? Не сама? Тогда давай!
— Нахал!
— Был бы я нахал, ты бы здесь не работала.
— Молдер?
— Элементарно, Скалли! Из декретных отпусков не вылезала бы.
— Молдер!
— Извини, навеяно.
— Чем?
— Глазурью. И… кадром. Нет, не этим. Предыдущим. Вернись-ка на кадр назад. Где низ живота.
— У него же срезаны гениталии.
— Вот именно.
— Кое-кому такая операция не повредила бы. Кое-кому из присутствующих.
— Э-э, нет! Мне этот пустячок еще пригодится. Пустячок, а приятно.
— Молдер! Мы работаем или мы валяем дурака?!
— Работаем, работаем… Так понимаю, гениталии тоже на трупе или возле трупа не обнаружены?
— Нет.
— Снова грешим на кошек? На дождь? Или на случайно проходящую мимо старую деву? Идет себе, идет и вдруг, глядь — валяется! Подбери — пригодится!
— Молдер!!
— Молчу, молчу. Давай дальше. Следующий кадр, Скалли, следующий.
— Вот. Рот располосован от уха до уха. Язык тоже вырезан, как и… первичный половой признак. И тоже не обнаружен.
— Н-ну, для какой-нибудь старой девы и язык — первичный половой признак. В , некотором смысле.
— Молдер!!!
— Всё, всё. Извини.
— Что тебя так разобрало нынче?
— Просто терпеть не могу гомиков, ты же знаешь. А тут возись с ним…
— Кто сказал, что жертва — гомик?
— Ха! Он кем был при жизни?
— Натурщиком. Позировал перед художниками. В Университете Джорджа Вашингтона.
— Вот видишь! Натурщиком!
— И что?
— А разве все натурщики поголовно — не гомики?
— Нет.
— Тебе-то откуда знать, что — нет?
— Тебе-то откуда знать, что — да? Хочу поверить, а?
