пальцы частицы песка, глядя на небеса.
Теперь он перестал задумываться над подобными вещами. Понять бога — удел подобных Ашару, достойных дара видений. Простому воину лишь остается склонить голову и молиться перед лицом такой невообразимой беспредельности.
Звезды на небесах подобны песку в пустыне. Что остается обычному человеку? Только смириться и служить, молясь днем и ночью о милосердии и милости, понимая, что он — всего лишь частица — меньшая, чем песчинка в сыпучих песках, — неслыханно огромного промысла божьего.
Как могут люди раздуваться от гордости, питать иллюзии о собственной ценности или о ценности хрупких, суетных вещей, которые они делают, если они искренне верят в Ашара и звезды? «Этот вопрос, — думал Язир ибн Кариф, — ему бы хотелось задать правителям Аль-Рассана».
Ночь выдалась теплая, хотя Язир улавливал намек на зиму в ветре с моря. Теперь уже недолго. Две луны плыли среди звезд: голубая представляла собой прибывающий, а белая — убывающий полумесяц на западе, за последним краем земли.
Собственно говоря, глядя на луны, он как раз думал о киндате.
За всю свою жизнь он встретился лишь с одним из них, босоногим бродягой в подпоясанном поясом балахоне, который много лет назад сошел на берег в торговом порту на востоке от Абенивина. Этот человек попросил о встрече с вождем племен, и, в конце концов, его привели к Язиру.
Этот киндат был не таким, как большинство людей; он даже не был типичным для собственного народа. Он так и сказал Язиру во время их первой встречи в песках. Закаленный годами странствий, с дочерна загоревшей и выдубленной ветром и солнцем кожей, он больше всего напоминал Язиру самого ибн Рашида, того ваджи, который в Давние времена явился к зухритам, какой бы ересью ни казалась эта мысль. У него была такая же неухоженная седая борода, такие же ясные глаза, которые видели нечто, находящееся позади или вне пределов зрения других людей.
Он путешествовал по многим землям, сказал киндат, и описывал свои путешествия, великолепные места созидания, говорил с людьми всевозможных верований. Не для того, чтобы проповедовать или обращать, как это делали ваджи, но чтобы углубить собственное чувство восхищения великолепием мира. Он много смеялся, этот киндат-странник, часто над самим собой, рассказывая истории о собственном невежестве и беспомощности в тех странах, которые Язир не знал даже по названиям.
Он говорил во время своего пребывания среди народа Язира о том, что мир создан не одним богом, а многими, и что это только одно из мест обитания для детей создания среди многих. Это была ересь, которую невозможно понять. Язир вспомнил, как засомневался, не обрек ли его на тьму вдали от рая после смерти сам факт того, что он услышал ее.
Кажется, существовала секта киндатов, древнее племя, которое учило, что эти другие миры разбросаны среди звезд, гораздо дальше, чем луны, блуждающие в ночи.
Звездные видения Ашара говорят правду, признался странник Язиру, но также правы и мудрые пророки Джада и, по правде говоря, те мудрецы киндатов, которые видят в лунах богинь. Все эти учения открывают часть, — но всего лишь часть — великой тайны.
Существуют другие божества, другие миры. Выше всех один бог, повелитель звезд, солнца и лун, всех миров. Ни один человек не знает имени этого самого высокого повелителя. Только в том мире, который был сотворен первым, в мире, вслед за которым все остальные — в том числе и их собственный — появились во времени, его имя известно и произносится. Только там всевышний позволяет узнать о себе, и там остальные боги поклоняются ему.
Они делили хлеб несколько дней, утром и вечером, и говорили о многом. Затем странник попросил позволения уйти в одиночку из лагеря Язира, чтобы бродить по обширной и могучей пустыне Маджрити и восхищаться ее великолепием.
Галиб, который слышал кое-что из того, что было сказано за последние дни, попросил у Язира разрешения — что для него необычно, — последовать за киндатом и убить этого человека за его прегрешения. Язир, разрываясь между долгом хозяина по отношению к гостю и духовным долгом вождя перед своим народом, дал согласие, хоть и неохотно. Еще один грех, за который Ашар должен будет даровать ему прощение, когда придет время Язира предстать перед его судом.
Тот странный человек был единственным киндатом, которого он встречал.
Два дня назад пришло письмо, доставленное одним из соплеменников, вернувшимся в пустыню из Тудески. Его пронесли гонцы через весь Аль-Рассан. А сначала была записка, привязанная к ножке голубя, вылетевшего из осажденной Рагозы.
Письмо было написано самим колдуном, Мазуром бен Авреном.
После того как писарь прочел его Язиру трижды, Язир вышел из своей палатки, сел на верблюда и уехал один в пески, чтобы подумать.
И сегодня, под звездами, он продолжал думать. Ему следовало принять решение, от которого, вероятно, зависела судьба его народа, и откладывать дальше было невозможно.
Галиб готов переправиться в Аль-Рассан, Язир это знал. Галибу хотелось попасть туда, где уже шла война, испытать себя и своих соплеменников. Погибнуть, если придется, с обагренным кровью мечом в руке, сражаясь во имя Ашара. Самая верная дорога в рай.
Тот странник-киндат, много лет назад, не назвал имени первого мира, где правит единственный истинный бог. Он сказал, что его имя тоже тайна. Язиру хотелось бы никогда не слышать этой сказки. Но она прочно засела в его памяти.
«Рагоза не продержится до зимы, судя по нынешнему положению дел, — писал Мазур бен Аврен. — Но если вы хотя бы высадитесь у Тудески и не пойдете дальше Альджейса или Картады этой осенью, армия Халоньи испугается, а наши люди воспрянут духом. Я считаю, что мы сможем выстоять, если это произойдет, и весной, возможно, прогоним врага».
Галиб говорил то же самое. Он хотел высадиться до наступления зимы, чтобы устрашить джадитов, но дальше не наступать. Язир был склонен помедлить, собрать больше кораблей, больше людей и, прежде всего, подождать известий из Сорийи, к которой сейчас направлялась по воде армия джадитов.
Как должен поступить благочестивый человек, если к нему отчаянно взывают о помощи с двух разных полей сражений священной войны?
«Мне пришла в голову мысль, — говорилось далее в письме Мазура бен Аврена, — что одной из причин ваших колебаний по поводу нашего спасения от гибели является мое присутствие в Рагозе. Эмир Бадир — хороший человек и мудрый правитель, любимый своим народом. Если это облегчит вам бремя принятия решения, знайте, что я готов покинуть этот город, если вы пришлете весточку».
Покинуть город? Осажденные города не покидают. Разве что…
«Я пойду в лагерь джадитов, как только от вас придет известие, что вы решили плыть в Аль- Рассан и очистить его от тех, кого необходимо изгнать, чтобы эта земля не была потеряна для Ашара и звезднорожденных».
И это говорил киндат, сам предлагал это.
Язир представил себе, как его ответ несут на северо-восток, один всадник за другим, — из города в город, а потом почтовая птица взлетает с гор неподалеку от Рагозы. Он представил себе, как эта птица садится в городе и его записку, продиктованную писарю, приносят колдуну. Язир представил себе, как тот ее читает.
Странно, самое странное из всего: он ни на мгновение не усомнился, что этот человек поступит так, как обещал.
«Эмир отнесется неблагосклонно к моему самонадеянному поступку — посылке этого письма, и у вас я также прошу прощения за свою дерзость. Если вы согласитесь с моими недостойными мыслями, о Меч Ашара, вождь всех племен, пришлите одну фразу: „Будет так, как было написано“, и я один пойму и поблагодарю вас, и сделаю так, как сказал. Пускай те грехи, которые, на взгляд Ашара и ваш собственный, совершила Рагоза, падут на мою голову, когда я выйду за городские стены. Мой народ в этом городе почитает своего правителя-ашарита и знает положенное ему место. Если здесь проявились высокомерие и самонадеянность, то лишь с моей стороны, и я готов искупить их».
Серп белой луны почти окунулся в море. Язир смотрел, как он скользнул вниз и пропал из виду. Бесчисленные звезды сияли в небе, и бесконечные пески лежали вокруг него.
