Я обернулся — она бежала ко мне, волосы развевались у нее за спиной.
— Ты был удивителен! — сказал она. — Просто удивителен!
— Я его сильно покалечил, — сказал я угрюмо. — Никогда раньше со мной такого не было.
— Жалко, что ты его не убил.
Я заморгал, глядя на нее в белесом свете.
— А ты бы слышал, что они говорили обо мне, до того как ты вошел. Хохотали, смачно так и сально — ха-ха-ха, поглядите-ка, давно стемнело, а девчоночка еще гуляет. Куда направляешься, золотце? Может, подвезти? Я тебя прокачу, если дашь прокатиться мне. Сволочи!
Она оглянулась через плечо, словно могла уничтожить их, метнув молнию из темных глаз. Но тут она обратила эти глаза на меня, и вновь будто у меня в мозгу включился прожектор.
— Меня зовут Нона. Я с тобой. — Куда? В тюрьму? — Я обеими руками вцепился себе в волосы. После такого первая машина, которая нас возьмет, наверняка будет полицейской. Этот тип всерьез решил вызвать полицию.
— Голосовать буду я. А ты спрячься позади меня. Для меня они остановятся. Для девушки они остановятся, если она хорошенькая.
Спорить с ней не приходилось, да я и не хотел. Любовь с первого взгляда? Может и нет. Но что-то было. Ловите эту волну?
— Вот, — сказала она, — ты их забыл. — И протянула мне мои перчатки.
Внутрь она больше не заходила и, значит, захватила их сразу же. Она заранее знала, что отправится дальше со мной. Мне стало как-то жутковато. Я надел перчатки, и мы зашагали вверх по въезду на эстакаду.
Она была права: нас взяла первая же машина, въехавшая на шоссе.
Мы не сказали ни слова, пока ждали, но ощущение было такое, будто мы разговариваем. Не стану пичкать вас всякой чушью насчет телепатии и прочего такого, вы понимаете, о чем я. Вы сами испытывали такое, пока были с кем-то по-настоящему вам близким или когда приняли один из тех наркотиков, название которых состоит из заглавных букв. Разговоры просто не нужны. Вы словно бы общаетесь в эмоциональном диапазоне высоких частот. Достаточно легкого движения руки. Мы были незнакомы. Я знал только ее имя и, вспоминая, прихожу к выводу, что своего ей так и не назвал. И все-таки между нами что-то нарождалось. Нет, не любовь. Мне неприятно то и дело повторять это, но я должен. Я не запачкаю это слово тем, что было между нами, — после того, что мы сделали, после Касл-Рока, после снов — нет!
Пронзительный прерывистый вой заполонил холодное безмолвие вечера, то повышаясь, то понижаясь.
— Думаю, это «скорая помощь», — сказал я.
И снова молчание. Лунный свет слабел за сгущающейся пеленой облаков. Я подумал, что нимб не солгал: еще до утра повалит снег. Из-за холма вырвались лучи фар. Я в том же молчании встал позади нее. Она откинула волосы назад, подняла свое чудесное лицо. Глядя, как машина сворачивает на въезд, я вдруг утратил ощущение реальности — не может быть, что эта красавица решила отправиться со мной, не может быть, что я избил человека настолько, чтобы пришлось вызвать «скорую», не может быть, что я опасаюсь завтра очутиться в тюрьме. Не может быть! Я чувствовал. что запутался в паутине. Но кто паук?
Нона подняла большой палец. Машина «шевроле-седан» проехала мимо, и я подумал, что она не остановится. Но тут вспыхнули тормозные огни, и Нона ухватила меня за руку.
— Пошли, нас возьмут! — Она ухмыльнулась мне с детским восторгом, и я ухмыльнулся в ответ.
Тип за рулем с энтузиазмом перегнулся через сиденье, чтобы распахнуть перед ней дверцу. Когда вспыхнул плафончик, я разглядел его: крупный мужчина в дорогом верблюжьем пальто, седеющий по краям шляпы, преуспевающее лицо, располневшее за годы отличных обедов. Бизнесмен или коммивояжер, Один. Увидев меня, он отдернул руку, но на секунду-две опоздал включить скорость и унести задницу. Ну, да так ему будет легче. Попозже он сумеет внушить себе, будто с самого начала увидел нас обоих, что он действительно добрая душа — оказал помощь юной парочке.
— Холодный вечерок, — сказал он, когда Нона скользнула на сиденье рядом с ним, а я сел
Рядом с ней.
— Ужасный! — нежным голоском сказала Нона. — Огромное вам спасибо.
— Угу, — сказал я. — Спасибо.
— Не за что.
И мы укатили от воющих сирен, измордованных водителей и от «У Джо. Отличная кормежка».
От шоссе меня отогнали в семь тридцать. А теперь было всего восемь тридцать. Просто поразительно, сколько ты успеваешь сделать за такой короткий срок — или что успевают сделать с тобой.
Впереди замигали желтые огни. Пункт сбора дорожной пошлины на выезде из Огесты.
— А куда вам? — спросил тип за рулем.
Н-да, задачка! Собственно, я намеревался добраться до Киттери и вломиться к знакомому, который там учительствовал. Собственно, такой ответ годился не хуже всякого другого, и я уже открыл рот, но тут Нона сказала.
— Нам в Касл-Рок. Это городок к юго-западу от Льюис-Оберна.
Касл-Рок. Мне стало немножко не по себе. Когда-то Касл-Рок вполне меня устраивал. Но это было до того, как Ас Меррил меня отделал.
Тип остановил свою машину, заплатил пошлину, и мы отправились дальше.
— Я-то еду только до Гардинера, — соврал он, не моргнув и глазом. — До следующего съезда. Но для вас это неплохой старт.
— Ну, конечно, — сказала Нона все тем же нежным голоском. — Ужасно мило с вашей стороны вообще остановиться в такой холод! — И пока она говорила это, я воспринимал ее злость на высокой эмоциональной частоте — нагую, исполненную яда. Она меня напугала, как могло бы напугать тиканье внутри бандероли.
— Я Бланшетт, — сказал он. — Норман Бланшетт, — и он взмахнул рукой в нашу сторону для рукопожатия.
— Черил Крейг, — сказала Нона, изящно ее пожимая.
Я понял намек и назвался вымышленным именем.
— Очень рад, — промямлил я. Рука у него была мягкой и дряблой, точно полуналитая грелка в форме человеческой кисти. От этой мысли мне стало тошно. Меня тошнило, что нам пришлось просить об одолжении этого мужчину, который смотрит на нас сверху вниз, а сам решил, что ему представился шанс подобрать хорошенькую девушку, голосующую у шоссе в полном одиночестве, — а вдруг она согласится провести часок в номере мотеля за сумму наличными, которой хватит, чтобы купить билет на автобус! Меня тошнило от сознания, что будь я один, этот мужчина, только что подавший мне свою дряблую, горячую руку, пронесся бы мимо, даже не притормозив. Меня тошнило от сознания, что он высадит нас у поворота на Гардинер, развернется и промчится мимо нас к въезду на шоссе, даже не посмотрев, но поздравляя себя с тем, как ловко он выпутался из неприятной ситуации. Все в нем вызывало во мне тошноту. Круглые отвислые щеки, как у свиньи, зализанные назад волосы на висках, запах его одеколона.
Какое у него право? Нет, какое у него право? Тошнота свернулась комом в желудке, и вновь начали распускаться цветы гнева. Фары его солидной «импалы» разрезали мрак с небрежной легкостью, а мой гнев рвался наружу, чтобы задушить все, что его обрамляло: ту музыку, какую, я знал, он будет слушать, откинувшись в своем раскладном кресле, держа в руках-грелках вечернюю газету. И шампунь для подкраски волос, которым пользуется его жена, и грацию, которую, я знал, она носит, детей, всегда отсылаемых в кино, или в школу, или в летний лагерь — лишь бы отослать, — и его снобистских друзей, и пьяные вечеринки с этими друзьями.
Но его одеколон — вот что было самым невыносимым. Машину заполнял сладкий тошнотворный запах, словно от ароматизированного дезинфицирующего средства, каким пользуются на бойнях после конца смены.
Машина мчалась сквозь тьму, и Норман Бланшетт держал руль пухлыми руками. Мягко
