исчезает из моего поля зрения. Стол начинает наклоняться, и я знаю, почему. Когда они меня вскроют, жидкость потечет вниз, в специальные сборники у изножия. Чтобы центральной лаборатории штата в Огасте было, что анализировать, если при вскрытии возникнут какие-то вопросы.
Я концентрирую волю и усилия на том, чтобы закрыть глаза, пока он смотрит на мое лицо, но не могу даже дернуть веками. Во вторую половину этой субботы я хотел всего лишь пройти восемнадцать лунок, а вместо этого превратился в Спящую Красавицу с волосами на груди. И никак не могу отделаться от мысли: а что буду чувствовать, когда они ножницы вонзятся мне в живот?
Пит держит в одной руке какой-то листок. Сверяется с ним, откладывает в сторону, начинает говорить в микрофон. Голос его звучит увереннее. Он только что поставил самый неправильный диагноз в своей жизни, но не знает об этом, а потому нисколько не сомневается в том, что все идет, как положено.
— Я провожу это вскрытие в пять часов сорок девять минут пополудни, в субботу, 20 августа 1994 года.
Он оттягивает мои губы, смотрит на губы, как человек, подумывающий о покупке лошади, затем тянет вниз мою челюсть.
— Хороший цвет, — комментирует он, — и никакого петехиального кровоизлияния на щеках, — очередная песня заканчивается и я слышу щелчок: он наступает на педаль, останавливающую запись. — Можно подумать, что этот парень все еще жив.
Я изо всех сил бубню, но в этот самый момент доктор Арлен что-то роняет, по звуку, подкладное судно.
— Как бы он этого хотел, — смеется она. Он ей вторит и в этот момент я желаю им заболеть раком, неоперабельным и вызывающим длительные страдания.
Он наклоняется над моим телом, ощупывает грудь («Никаких синяков, припухлостей, других внешних признаков инфаркта», — оглашает он результаты — большой сюрприз), потом пальпирует живот.
Я рыгаю.
Он смотрит на меня, глаза округляются, челюсть чуть отвисает, и я вновь отчаянно пытаюсь бубнить, зная, что он не услышит меня: уже пошла песня «Начни со мной сначала». Но очень хочется думать, что бубнение вкупе с рыганием прочистят ему мозги, убедят, что вскрывать он собирается отнюдь не труп.
— Извиняюсь за тебя, Гоуви, — доктор Арлен, эта сука, подает голос, стоя за моей головой, и хихикает. — Будь осторожен, Пит, у посмертной отрыжки отвратительный запах.
Он театральным жестом разгоняет воздух перед собой, потом возвращается к прерванному занятию. Практически не касается паха, походя отмечая шрам на правой ноге, который с задней стороны бедра переходит на переднюю.
«Не заметил важную подробность, — думаю я, — возможно, потому, что она находится выше, чем ты смотришь. Невелика беда, мой дорогой Пляжный Мальчик, но ты также упустил из виду, что Я ЖИВОЙ, а вот это уже катастрофа!»
Он продолжает наговаривать в микрофон, по голосу чувствуется, что он осваивается в новой для себя обстановке (напоминает голос Джека Клугмана из «Куинси, М. Э.»), и я знаю, что у его напарницы, которая стоит у меня за головой, Полианны местного врачебного сообщества, нет мыслей о том, что ей придется перематывать назад пленку с записью этой части «практического занятия». Если не считать одного пустяка: первый труп, который он собирается вскрывать, живой человек, у Пита отлично все получается.
Наконец, он говорит: «Полагаю, я готов перейти к следующему этапу», — в голосе, правда, проскальзывает сомнение.
Она подходит, мельком смотрит на меня, потом сжимает плечо Питу.
— Хорошо. Действуй.
Теперь я стараюсь высунуть язык. Так вот по-детски продемонстрировать свое отношение к красавчику. Этого вполне хватило бы… мне кажется, я чувствую язык и губы, такое ощущение возникает, когда начинает отходить новокаиновая блокада. Вроде бы и язык дернулся. Нет, наверное, я принимаю желаемое за действ…
Да! Да! Дернулся, но только раз, вторая попытка оканчивается полным провалом.
Когда Пит берется за ножницы, «Роллинг стоунз» переходят к следующей песне, «Подхвати огонь».
«Поднесите зеркало к моему носу! — кричу я им. — И увидите, как оно затуманится! Неужели такая мысль не приходит вам в голову?»
Чик, чик, чик, щелкают ножницы.
Пит поворачивает ножницы так, что свет отражается от их блестящих лезвий, и впервые я уверен, на все сто процентов уверен, что это безумие будет доведено до логического конца. Режиссер не собирается останавливать съемку. Рефери не собирается останавливать поединок в десятом раунде. Мы не собираемся брать паузу, чтобы узнать мнение наших спонсоров. Пити-бой намерен вонзить ножницы в мой живот, пока я, беспомощный, лежу на этом столе, а потом вскрыть меня как бандероль, прибывшую из «Хоршоу коллекшн».
Он вопросительно смотрит на доктора Арлен.
«Нет! — воплю я, мой голос бьется о темные стенки моего черепа, но не выплескивается изо рта. — Нет, пожалуйста, нет!
Она кивает.
— Давай. Все у тебя получится.
— Э… ты не хочешь выключить музыку?
«Да! Да, выключи ее!»
— Она тебе мешает?
«Да! Она ему мешает! Она до предела затуманила ему мозги! Он даже решил, что его пациент мертв!»
— Ну…
— Конечно, — отвечает она и исчезает из моего поля зрения. Мгновением позже Мик и Кейт наконец-то замолкают. Я пытаюсь бубнить, но к своему ужасу обнаруживаю: не получается. Я слишком напуган. Страх сковал мои голосовые связки. Я могу только наблюдать, как она присоединяется к нему, вдвоем они смотрят на меня сверху вниз, как несущие гроб — в открытую могилу.
— Спасибо, — благодарит он. Потом набирает полную грудь воздуха и поднимает ножницы. — Провожу перикардиальный разрез.
М медленно опускает ножницы. Я их вижу… вижу… потом они скрываются за пределами моего поля зрения. А чуть позже я чувствую, как холодная сталь прижимается к верхней части моего живота.
Он с сомнением смотрит на врача.
— Ты уверена, что…
— Хочешь ты учиться проводить вскрытия или нет, Питер? — в голосе звучат резкие нотки.
— Ты знаешь, что хочу, но…
— Тогда режь.
Он кивает, плотно сжимает губы. Я бы закрыл глаза, если б смог, но, разумеется, не могу; я только готовлюсь к боли, которую почувствую через секунду или две, говорю себе: «Крепись!»
— Режу, — он чуть наклоняется вперед.
— Одну секунду! — кричит она.
Давление чуть ниже солнечного сплетения ослабевает. Он поворачивается к ней, на лице удивление, легкое раздражение, а может, и облегчение, потому что удалось оттянуть критический момент.
Я чувствую, как ее рука охватывает мой пенис, словно она собралась погонять мне шкурку, этакий безопасный секс с мертвыми.
— Ты упустил вот это, Питер.
Он наклоняется, смотрит на ее находку — шрам чуть ли не в самом паху, на верхней части правого
