Ему не прибавили морщин ни ссылка в Раненбург и Березов, ни возвращение в Петербург, ни злоключения его хозяев. Русский солдат – он всегда русский солдат. Русский солдат – он вечен. Годы, эпохи, войны и столетия над ним не властны.
Приветствую твое возвращение, Сергей Леонтьевич, и низко тебе кланяюсь. Счастлив тебя вновь увидеть, Сергей Леонтьевич!
Ефимов рассказывал, как на допросе в уголовном розыске Тарновский признался Борисову в своей попытке продать портрет мистеру Мэйлу, о Варваре Ивановне, решившей воспользоваться ограблением лавки в своих целях, о том, как Борисов подготовил операцию…
Но я слушал вполуха, не в силах оторвать глаз от шелкового портрета, вновь и вновь удивляясь тонкости и виртуозности мастерства безвестных вышивальщиц, необычному таланту такого же безвестного, как и они, художника, гармоничности колорита и сдержанной силе рисунка.
– Будем пить чай? – спросил Ефимов, кивнув на стоящий в углу комнаты самовар.
– Что?
– Чай, спрашиваю, будем пить?
– Да, пожалуй, не стоит, – сказал я и спросил: – А Мэйла и его секретаря вы тоже арестовали?
Ефимов и Борисов переглянулись: видимо, я что-то прослушал.
– Мистер Мэйл, – сказал Ефимов, – после беседы в Московском уголовном розыске, которая была с ним там проведена по нашей просьбе, решил от поездки в Петроград воздержаться.
– И все-таки приехал?
– Нет.
– Ничего не понимаю! Ведь ты только что говорил, что Сибирцева приехала к Мэйлу в гостиницу и он собирался приобрести у нее все ценности, похищенные из тайника.
– Правильно, – невозмутимо подтвердил Ефимов.
– Что правильно?
– Все правильно. Действительно Сибирцева не сомневалась, что разговаривает с Мэйлом. И, доставленная в Петрогуброзыск, крайне была удивлена тем, что Мэйл вовсе не Мэйл, а наш работник…
На мгновение я даже забыл про портрет Бухвостова.
– Кто?!
– Наш работник, – повторил Ефимов, – небезызвестный тебе Сергей Сергеевич Борисов. Тот самый Борисов, который сейчас сидит перед тобой и напрасно ждет, когда ты в знак благодарности догадаешься наконец пожать ему руку. А роль секретаря американца сыграл – и, по мнению Сергея Сергеевича, совсем недурно – агент третьего разряда Вербицкий. Как видишь, сотрудники третьей бригады Петрогуброзыска умеют выполнять свои обещания. А ты небось сомневался?
Василий Петрович вложил в папку документы и старую фотографию. Взглянул на часы:
– Однако мы с вами засиделись…
Он поставил папку в один из ящиков картотеки. Разминая затекшие от долгого сидения ноги, прошелся, ссутулясь, по комнате. Устало и буднично сказал:
– Вот, пожалуй, и все. Суд состоялся незадолго до годовщины Рабоче-крестьянской милиции, в октябре 1922 года. Тарковского и Сибирцеву судили по статье 188-й Уголовного кодекса РСФСР за сокрытие памятников старины и искусства, подлежащих передаче государству. Их осудили условно. Одновременно в соответствии с циркуляром Наркомюста Э 14 со всех осужденных, в том числе и с налетчиков, были взысканы в пользу голодающих весьма солидные штрафы. По справке Комиссии Помгола, которую мне показывал Ефимов, эти деньги дали возможность спасти от голодной смерти около ста человек.
Так что первый русский солдат с помощью сотрудников Петрогуброзыска отличился и на фронте борьбы с голодом…
Что же касается портрета, то он после реставрации был выставлен в музее «Общества поощрения художеств и популяризации художественных знаний при Российской Академии материальной культуры»
Я поинтересовался дальнейшей судьбой портрета.
– Погиб, – сказал Василий Петрович. – Осенью двадцать четвертого года во время наводнения в Петрограде. – И, словно оправдываясь перед кем-то, объяснил: – Ничего нельзя было сделать. Тогда снесло несколько мостов, и музей оказался совершенно отрезанным. Погибли не только картины, но и люди. От одних воспоминаний сердце сжимается. И все же… И все же за те полтора года, что портрет Бухвостова находился в нашем музее, он доставил радость тысячам петроградцев, ту великую радость, которую дает лишь подлинное искусство.
КОГДА АНГЕЛ ИГРАЕТ НА АРФЕ…
В рассказе Василия Петровича присутствовали: фаворитка французского короля мадам Помпадур, алхимик и парфюмер Лоренцо Менотти, с одинаковым искусством изготовлявший самые ароматные духи и самые надежные яды, русская императрица Елизавета Петровна и бесподобный маг Фальери, который умел превращать зиму в лето, а весну – в осень. В нем было все, кроме ангела, играющего на арфе… Но, во- первых, рамки любого рассказа ограничены, а во-вторых, оказавшийся в заглавии ангел все-таки присутствовал во время нашей беседы. Он пристроился на старинном хрустальном флаконе с остроконечной пробкой. А именно этот флакон и послужил поводом к рассказу.
– Для духов, разумеется, создавались и более изящные сосуды. Но ни у одного из них не было такой богатой биографии, как у нашего флакона, – сказал Василий Петрович и, одобрительно кивнув неутомимому ангелу, который уже два века не расставался со своей арфой, спросил: – Как вы думаете, сколько лет насчитывает искусство косметики и парфюмерии?
– Представления не имею.
– А все же?
По веселому блеску в глазах Василия Петровича легко было понять, что на столетия скупиться не следует.
– Веков десять – пятнадцать?
Он отрицательно покачал головой.
– Два тысячелетия?
– Нет, побольше.
– Четыре тысячи лет?
Василий Петрович был явно не в восторге от моей фантазии.
– Палочки губной помады, – назидательно сказал он, – были найдены археологами в доисторических пещерах, голубчик. Да, в пещерах. Чем люди научились пользоваться раньше, огнем или помадой, – это еще вопрос. Во всяком случае, неандертальцы знали по меньшей мере семнадцать косметических красок, а это, согласитесь, не так уж мало. «Четыре тысячи лет»! Четыре тысячи лет назад был золотой век косметики.
Древнеегипетские красавицы, чьи мумии ныне покоятся в различных музеях мира, пользовались великолепными розовыми и красными лаками для маникюра, румянами и помадами.
А о парфюмерии и говорить не приходится. Благовония, которые чаще всего приготовляли из цветов, считались необходимой принадлежностью дома. Во время пиров у Клеопатры лепестками роз усыпали пол, а гирляндами этих цветов украшали стены и колонны. Розовой водой струились многочисленные фонтаны, а гости в розовых венках возлежали на розовых подушках и пили розовое вино из увитых розами кубков…
Дань косметике отдали Финикия, Египет, Эллада, воинственный Рим и Византия.
Первая модница своего времени, византийская императрица Феодора держала при себе целый штат косметологов и парфюмеров. На сделанном из цитрусового дерева туалетном столике императрицы стояли сотни флаконов и баночек с самой разнообразной косметикой. Выкрашенные в голубоватый цвет волосы Феодоры были усыпаны тончайшей золотой пудрой, а благоуханное туалетное мыло ей специально
